В следующие дни Альберт пытался приспособиться к новому положению. Гость неизменно находился рядом с ним. Следил за Альбертом, когда он спал ночью, и был на том же месте, когда он просыпался поутру. Выбираясь на улицу, он ощущал его витающее, зыбкое присутствие, а когда заходил в помещение, в первые же секунды чувствовал, что гость бдит за ним из угла. Иногда он закрывал глаза, хлопал себя по голове или громко напевал, чтобы не слышать хихиканья, но все без толку. Едва замолкая и открывая глаза, Альберт понимал: за ним следят, и он слышал звук, который, казалось, исходил от сущности, ожидающей развязки некой гротескной шутки.
Чуть больше чем через неделю после того, как в жизни Альберта появилось существо, его класс принял участие в школьном чемпионате по волейболу. Если речь шла о чем-либо, касающемся мяча, Альберт был бесполезен, поэтому ему почти никто никогда не пасовал. Существо сидело у шкафа с инвентарем, наблюдая за неуклюжими попытками Альберта поднять мяч в воздух в тех случаях, когда тот прилетал в его сторону. Это его раздражало. Каким-то неясным образом ему хотелось быть достойным своего гостя, но мяч то и дело выскальзывал у него из пальцев, словно состоял из дыма. Его товарищи по команде только ворчали.
Позже, в ду́ше, он пребывал в паршивом настроении, и его не улучшило то, что Феликс, здоровенный придурок из параллельного класса, решил совсем его огорчить.
– Эй, Бильбо, не забудь помыть свой милипизерный писюн! Если сможешь найти, конечно, – Феликс помахал собственным пенисом, который был больше, чем у Альберта, по крайней мере вдвое.
Альберт опустил голову и почувствовал, как его щеки краснеют. Он был в тысячу раз умнее Феликса и наверняка добьется успеха в жизни, а Феликс будет работать в транспортной компании или еще на какой-нибудь тупиковой работе, разжиреет от бургеров или сопьется.
Но сейчас они стояли в замызганной душевой с белой плиткой, и единственное, что имело значение, – это что у Феликса было больше мышц и член крупнее. Если, конечно, не считать враждебного присутствия бесформенной твари, сидевшей между шкафчиками и туалетом. Она следила за Альбертом, который с горящими щеками, склонив голову, стоял под струей воды.
Феликс пару раз скрутил полотенце и шлепнул им Альберта по заду. Альберту нужно было лишь произнести слово, мысленно сформулировать команду. Разорвать его на куски. Вместо этого он схватил собственное полотенце, сунул под струю и намочил. Когда Феликс стал отходить, Альберт скрутил полотенце, сделав из него твердую сосиску, двинулся за Феликсом и сказал:
– Слышишь, говнюк?
Феликс резко обернулся, уголки его губ поднялись в гримасе ожидания и раздражения. Прежде чем он успел что-либо сделать или сказать, Альберт ударил его тяжелым, как дубинка, полотенцем по члену. Уголки рта Феликса опустились, и он упал на колени на плитку и заскулил как щенок. Собрав все силы, Альберт обрушил дубинку ему на спину. Звук удара отскочил от стен, и по телу Феликса прошла дрожь.
– Завали хлебало, на хрен! – крикнул Альберт, скрутив влажное полотенце еще сильнее.
На спине Феликса, там, куда пришелся удар, проявился широкий темно-красный рубец. Альберт снова собрал силы, начиная от самых пальцев ног, и еще раз взмахнул полотенцем, обрушив его точно в то же место, с такой силой, что Феликс завалился вперед и, дрожа, остался лежать на животе.
Кожа над бедром лопнула, и на мокрый пол засочилась струйка крови. Альберт прицелился еще раз и попал в рану так, что она открылась, забрызгав полотенце кровью. Затем бросил его, наклонился и схватил влажное полотенце Феликса, которым тот недавно вытирался. Подняв глаза, он увидел пять-шесть парней – те стояли в проходе и пристально за ними следили.
Он обмотал полотенце Феликса вокруг своих бедер. Теперь пора было сказать что-то, что все запомнят и повторят, когда будут рассказывать об этом друзьям и в соцсетях, но ему ничего не приходило в голову. К счастью, Феликс пришел ему на помощь. Не отрывая щеки от плитки, он пробормотал:
– Я тебя… убью… ты, долбаный…
Не успел Феликс придумать подходящий эпитет, как Альберт его перебил:
– Тебе может так казаться. Но если ты как следует подумаешь, если ты способен рационально мыслить, то поймешь: это не слишком хорошая идея. Если ты что-то попытаешься сделать – умрешь сам. Это я тебе обещаю.
Выходя из душа, Альберт заметил, что двое парней достали телефоны. К счастью, они успели снять только его последнее заявление.
Так и вышло. Остальным было не до того, чтобы следить за происходящим, кроме того, все случилось слишком быстро. Тем не менее последний диалог Феликса и Альберта сохранился для потомков. И хотя среди учеников ролик стал вирусным, никому из взрослых он на глаза не попался, а Феликс был не из тех, кто в слезах побежит к директору. И он не пытался выполнить свою угрозу и убить Альберта.
Альберт много думал том, что случилось. Он никогда ни к кому не применял физическое насилие и не имел никакого желания повторить это. Если ему этого захотелось, было бы логично заподозрить, что поступить так его заставило существо, а теперь оно стремилось пролить еще больше крови. Подобные истории имели место, по крайней мере в кино.
Но Альберт был уверен – дело не в этом. Единственное, чем существо повлияло тогда в ду́ше, так это самим своим присутствием: оно служило своего рода гарантией, и Альберт об этом знал. Если бы Феликс решил прыгнуть на него с ножом, у Альберта имелся выход. Одно его слово – и проблема будет решена, без малейшей вероятности того, что его заподозрят в том, что совершит тварь.
Теперь он понимал это существо. За время, что прошло с тех пор, как он его призвал, он пару раз чувствовал некий намек на контакт и, время от времени, при определенном освещении, на определенном фоне мельком видел его самого.
Это был не просто вампир, а воплощение самого этого понятия, лишенное всех привычных свойств, кроме необходимости преследовать свою единственную задачу – пить кровь. Знание о присутствии твари, вечно бывшей наготове, придавало Альберту смелости выходить за свои прежние рамки, словно он все время держал в руках заряженный пистолет.
Старые друзья потеряли для него значение, ролевые игры остались в прошлом. Альберт изменился. Прежде он был высокого мнения о себе и своих способностях, а теперь обрел и физическое изящество, которое гармонировало с внутренней уверенностью. Он начал ходить в спортзал. Ему давно этого хотелось, но всегда отпугивали накачанные тела за огромными окнами.
Теперь Альберт перестал за себя извиняться. Тварь наблюдала, как он три раза в неделю тягал десятки снарядов, но он почти не думал о ней. Мускулистые парни либо относились к нему дружелюбно, либо игнорировали.
В конце октября Альберт сошелся с Оливией. Вечеринка, поцелуй, немного переписки и звонков – и то, что казалось недостижимым, стало реальностью. У него появилась девушка – и не просто девушка, а вторая по симпатичности в классе. Вильма же, которая выглядела как модель, ни разу не была замечена вместе с парнем, и, честно говоря, это едва ли могло случиться, пока сам Крис Хемсворт[42] не постучится к ней в дверь. Или не разобьет ее своим молотом.
Быть с девушкой было нереально. Они болтали, тискались на диване, вместе смотрели фильмы. Все зашло так далеко, что Альберт стал отправлять эмодзи, к чему всегда относился с глубочайшим презрением. Но Оливия любила все милое, и Альберт, начав, уже не мог остановиться.
Проблема была только одна – секс. Оливия никогда ни с кем не была и не то чтобы давила на него, но, когда они прошли стадию серьезных поцелуев, объятий и петтинга в одежде, события, мягко говоря, начали стремиться к развитию. Нельзя было бесконечно сосаться и обжиматься. К сожалению, как только все стало серьезно, когда Оливия начала снимать с себя одежду и раздевать Альберта, его член обмяк и ему уже ничто не могло помочь.
Он знал причину. Она была та же, по которой он беспомощно ласкал Оливию в своей постели: существо. Он просто не мог, когда оно сидело и смотрело на него, не мог при наблюдателе, пусть даже невидимом и сверхъестественном.
Альберт рассыпался в извинениях, но видел, что Оливия все равно уязвлена. У него, может, и стали расти мышцы, а после случая с Феликсом никто не осмеливался ему досаждать, но что толку, если он импотент? Рано или поздно Оливия расскажет подруге, та расскажет другой, которая выложит что-то на фейсбуке, и на этом все закончится…
Кроме того, Альберту отчаянно хотелось секса. У него болело в паху от желания, а от мыслей о неудаче раскалывалась голова. Неделей раньше Оливия, покраснев, призналась, что принимает теперь таблетки – и если это было не приглашение, то что?
Было, конечно, очевидное решение: он мог просто сказать твари: «Уходи и никогда не возвращайся». Однако, во-первых, он не был уверен, что оно уйдет, не утолив жажды крови, а во-вторых… стоит ли разбрасываться силой из космоса ради того, чтобы засадить девушке? Иногда он думал, что стоит. Причем думал все чаще.
Но поступить так ему мешало отсутствие уверенности в том, кем он сам был без существа. Ему нравилось свое положение в школе, и он не знал, сумеет ли его сохранить, если останется без поддержки. Испытав однажды вкус власти над людьми, отказаться от него уже трудно.
Однажды в пятницу, когда его родители ушли вечером в театр на какую-то нескончаемую пьесу Ларса Нурена[43], Альберт пригласил к себе Оливию с твердым намерением в конце концов этим заняться. Он перелил белое вино из бутылки, которую взял из последнего купленного родителями ящика, в декантер и купил креветок. Банально, но что еще сделать, он не знал.
Бо́льшую часть вина он выпил сам, для храбрости, и в итоге его пальцы почти перестали дрожать, и он смог почистить пару креветок и засунуть их себе в рот. Затем, убрав со стола, они отправились в его комнату и легли на кровать.