— Мы одно, Икари. Ты — моя жизнь.
Сладковатая жуть, забитые на дно подсознания страхи, — «не человек!» — непонимание и отказ что-либо понимать — волны противоречивых чувств обрушились на Синдзи, топя разум во мраке. Он потянулся к маленькому светлячку, в отчаянии надеясь на спасение от ужаса. «Я сплю?»
— Аянами… Скажи, ты помнишь о своем мече? — хрипло и тихо спросил он.
«Глупость, абсурд…»
Рей повернулась к нему с едва различимым в темноте недоумением на лице.
— Меч? Причем тут…
— Аянами, у тебя был тати — дорогой, явно древний, ручной ковки…
— Куге-но тати… — эхом отозвалась Рей. — Запонки рисовой соломы на рукояти…
— Да… Откуда он у тебя?
Жуть уходила, а на ее место пришло тусклое разочарование. Рей с какой-то отчаянной надеждой смотрела на него, и Синдзи понимал ее.
«Все же ты — часть меня, хоть ты и человек. Мой образ Рей Аянами… Я знаю все о тебе: и о родителях, которых привалило хлипким домом, и о тетке, продавшей тебя военным, и об ужасах первых тестов, после которых твои глаза навсегда стали красными. Но я ничего не знаю об истории той красивой дорогой игрушки, что ты повсюду возила с собой».
— Я… Я не знаю, — сказала она, и шелест воды едва ли был громче ее голоса. — Это важно?
— Нет.
Синдзи чувствовал, как слабнут объятия ее разума, как исчезает дурманящее тепло.
«Она рядом, значит, я не умру, но и обман мне не нужен. Это фальшивое спокойствие».
Он ждал нападения бешеной, обезумевшей в заточении боли, готовился дать ей отпор — и ошибся. Все, что могло его сломать или хотя бы удивить, уже откипело во снах, отбушевало, полыхнуло — и медленно остыло, подергиваясь серым пеплом безразличия.
— Спасибо… Аянами.
Она подняла на него глаза. Синдзи понял, что может смотреть на нее спокойно, без дрожи и боли: он прошел безумие, прошел ее заботу, одолел невозможное. Это не Рей Аянами — и нельзя больше себя обманывать. Но это человек, который заботится о нем — и это нужно беречь.
Синдзи протянул руки и привлек девушку к себе: сердце под ее курткой билось неровно и очень быстро. «Ее курткой… У нее даже куртка моя», — подумал Синдзи и оборвал себя: достаточно, хватит. Пора ставить точку.
— Рей… Хочешь, я придумаю историю твоего меча?
Она посмотрела на него долгим взглядом, а потом кивнула.
— А можно и мне послушать?
Аска, зевая, подошла к ним и повернула плохо различимое в полумраке лицо:
— Так можно?
Рей зашевелилась, и Синдзи ощутил, что девушка не слишком довольна и ждет его решения.
— Садись, Аска.
Сорью шлепнулась рядом и картинно потянулась с очередным зевком. Он ухмыльнулся: та явно хотела устроиться подальше от них, то есть от Рей, но в последний момент усилием воли сдержала себя и села почти вплотную к Икари. Теперь его окружало тепло — уже не опека, уже не забота — просто настоящее человеческое тепло.
«Мир достигнут хотя бы с собой. Хотя бы временно. Когда же ждать твоего приказа, отец?»
Физические параметры «Окна» установили достаточно быстро: эллипс с большой осью в пять километров и малой — в четыре с половиной, участок холмистой равнины, окруженный стабильным замкнутым потоком воздуха. Ученые едва не передрались в первые же часы исследования местности, споря об объяснениях и толкованиях. Насколько удалось понять Синдзи, по ходу дебатов возникло немало ересей в метеорологии, физике и геологии, и новые ересиархи фанатично ринулись в бой с закостеневшими представлениями. Вот и на утро второго дня он остановился послушать птичий язык одной из таких полемик, честно вытерпел минут пять, после чего воздал хвалу своим скудным познаниям в естественных науках. Икари плюнул в сердцах и бросил нелепое занятие, а вот Сорью, к его удивлению, с интересом бродила в галдящем таборе научников, благо, ее «Истребитель» устроили как раз неподалеку. «Надо будет расспросить ее об образовании», — решил Синдзи.
Щурясь от лучей солнца, которое вставало над высокой стеной мглы, он пошел к своему «Типу». На мягком грунте машину едва удалось жестко зафиксировать при помощи опор: то одна, то другая норовили уплыть вниз, и под них даже пришлось подкладывать специальные бронеплиты. Невдалеке техники проекта мыли свой танк и приветливо замахали ему руками: «Вот ведь, я уже забыл почти, как они выглядят…» — подумал он, и уже у самой ЕВЫ наткнулся на Кацураги, ее ординарца, Акаги и Ставнийчука. Позевывая, Синдзи подошел ближе, с интересом прислушиваясь к своим ощущениям: мысль «Акаги — сука» послушно всплыла в сознании, всплыли и все посылки к такому выводу, но никаких решительных действий предпринимать не хотелось. Он вышел из-под сени деревьев и поднял глаза: высокое небо безмятежно царило над погруженным в ад континентом. «Ад — это иллюзия. Просто нужно подняться выше». Синдзи улыбнулся, вспомнив окончание этой ночи, и ничуть не удивился своему заоблачному оптимизму.
— Не понимаю, но стоит усилить… — сказала Мисато-сан и обернулась, услышав шаги. — Ага, ты-то нам как раз нужен.
Ставнийчук и Акаги тоже посмотрели на Синдзи, и их встревоженные лица быстро вымели из его головы посторонние восторги.
— Синдзи-кун, ты не подходил ночью к машине?
Он посмотрел на Мисато-сан и вспомнил свои глупые надежды на то, что ей станет лучше под нормальным чистым небом. Да, в естественном свете она выглядела намного живее, но болезненная заостренность черт и тяжелый взгляд никуда не делись. «Черт, о чем шла речь?»
— Нет, Мисато-сан… — медленно ответил он. — Я выходил наружу с Сорью и Аянами, но к «Типу-01» мы не приближались… Что-то произошло?
За спиной полковника Акаги быстро взглянула на Ставнийчука, тот пожал плечами. Кацураги, не заметившая этой пантомимы, кивнула:
— Произошло. Мы, блядь, расслабились.
Она развернулась на каблуках к своему ординарцу:
— Рацию.
Тот протянул ей трубку, соединенную проводом с ранцем на его спине.
— Кагитару… Да, к стоянке «Типа-01», Икари не при чем.
Мисато-сан походила из стороны в сторону и принялась объяснять:
— Тут такое дело… Еще вчера вечером разведка обнаружила у северного края «Окна» оголовок запечатанного подземного бункера. Мы установили там охранение, но ночью эти недоноски куда-то уходили — то ли к друзьям-танкистам посидеть, то ли еще куда. Сейчас их дрючат по полной. Но это херня, Синдзи-кун. В то же время какие-то уроды пытались проникнуть в твой «Тип-01»…
«В мою ЕВУ?» — Синдзи почувствовал, как холодеет внутри. В поисках помощи он посмотрел на Ставнийчука и Акаги. Те глядели на него с почти одинаковым выражением, в духе «а мы-то что?»
— Так что, ты понимаешь. Если это бункер гадит, его надо расхерячить, — зло сказала Мисато-сан.
— Мисато, — веско обронила Акаги. — Там никто не мог выжить. Никто. Со времени Удара прошло пятнадцать лет…
— А вот это все, — Кацураги раздраженно махнула рукой в сторону. — Могло?
— Не знаю. Это вообще за пределами понимания, — терпеливо ответила доктор. — Но мы говорим о запечатанном подземелье. К тому же, если его не… «расхерячить», как ты сказала, а вскрыть, пользы будет больше.
Полковник дернула плечом и уже открыла было рот, когда подошел капитан Кагитару, и хмурое лицо командира разведки уже ничего хорошего не предвещало.
— Разрешите доложить, полковник. Нарушители допрошены, — сказал он и подергал бородку.
Мисато-сан прищурилась.
— Результаты?
— Они уходили к танкистам, чтобы обсудить возможность остаться в «Окне» после ухода конвоя.
Синдзи обмер, отказываясь верить в этот бред. «Дезертиры? Да еще такие тупые? В составе операции „Прорыв“?» В чувства его привел длинный цветистый монолог Кацураги, в котором было очень мало печатных слов — на перекошенное лицо командира смотреть без содрогания не получалось. Когда она иссякла, Акаги поморщилась, а Кагитару тихо сказал:
— Полковник, осмелюсь напомнить, что я вас предупреждал об опасных настроениях. Миссия, цель которой неизвестна даже руководству…
— Молчать, — сказала Кацураги, и от ее спокойного тона Синдзи почувствовал себя еще более неуютно.
Кацураги протянула руку, и ординарец вновь вложил в нее трубку.
— Судзухара? Дай этот канал на громкую. Да…
Громкоговорители БМК отозвались хрипом, и Синдзи услышал усиленный голос стоящей в двух шагах от него женщины.
— Внимание всему конвою. Общее построение состава у БМК через две минуты. За невыполнение и опоздание — расстрел на месте.
— Вот так. В зародыше, — сказала женщина, почти швырнув трубку в ординарца. — Суки. Цели им неясны.
— Полковник, — тихо произнес Ставнийчук, — вы уверены в том, что это подействует?
— Только без слюнтяйства, доктор, — Кацураги хлопнула кулаком по ладони. — Это дезертиры. Мне по барабану, что они, возможно, хотят подохнуть и даже подохнут — они решили нарушить приказ!
Ставнийчук без труда выдержал ее тяжелый взгляд и прогудел:
— Вы меня неправильно поняли. Я не ставлю под сомнение методы, я лишь не уверен, что они подействуют.
— А вот это уже похер — это не школа, и попытка дезертирства должна быть пресечена. Я тут принимаю оперативные решения. Я, понятно?!
Она развернулась и пошла к БМК, сопровождаемая ординарцем, а Кагитару с интересом посмотрел на доктора и тоже повернулся, чтобы идти вслед за командиром. Синдзи уже собрался с мыслями и отстраненно отмечал движение в лагере, когда коротко рявкнул первый выстрел. «Танк, миллиметров семьдесят пять — восемьдесят» — механически отметил он и рванул к «Типу-01». Громада машины уже нависала над ним, техники спешно спрыгивали со стоп и бежали к своему танку, когда ему в лицо слева прилетел точный удар. Синдзи отбросило назад, и уже вставая, он увидел напавшего — тощего, длинного сержанта его лет в комбинезоне танкиста. Парень со смесью страха и злости на лице смотрел на него, а слева набегали еще люди, и явно не для того, чтобы помочь Синдзи.
«Свалка, все против всех. Это паника. И козырь тут — ЕВА».
Выстрелы и крики уже звучали со всех сторон, ревели двигатели машин, но все это было где-то на краю восприятия — в центре, как в прицеле, стоял перепуганный дезертир. Синдзи потянулся за оружием и поплатился за чрезмерное внимание к нелепому сопернику: его повторно сшибли с ног, привалили чем-то матерящимся и горячим, врезали в печень, и Икари захлебнулся металлическим привкусом во рту. Сухие щелчки — раз-два-три-четыре — и тело сверху обмякло, резко приподнялось. Синдзи оторвал гудящую голову от земли: Ставнийчук, держа пистолет одной рукой, другой снимал с него убитого.