— Да… Божонок… Ты что-то спросил? — спокойно спросил Каору, вытряхивая Синдзи из раздумий.
— Как ты создал ее?
— Я дал ей немного той плоти, до которой тебе нужно дойти. Вырастил ее, опираясь на твое видение этого человека. Вылепил. Она — почти чистая жизнь, замутненная лишь твоими желаниями. Аж самому жаль…
Нагиса слабо улыбнулся и кивнул на прощание, выметая взмахом своей седой копны все вопросы из головы Икари:
— Просыпайся, Синдзи-кун, и готовься стать богом. Уже скоро.
— Что скоро? ЧТО?
Каору прыгнул, Синдзи вскочил, кинулся за ним, но мир вокруг стремительно холодел, подергиваясь морозной дымкой, сковывающей туман. По льдистой паволоке пошли трещины, и звонкое пение раскола взломало видение.
Ослепительный свет впился в глаза больнее, чем синхронизирующие иглы, и Синдзи сжал веки, слыша только грохот сердца, еще живущего чудовищно правдоподобным видением. Он выдохнул невольно задержанную порцию воздуха и предпринял вторую попытку разглядеть мир.
— О, Икари, очнулся?
«Голос доктора Канаме. Я в больнице».
— Доктор?
Голос вышел хриплым и сухим, он закашлялся и открыл, наконец, глаза. Над ним склонился улыбающийся толстяк, и хлынул свет фонарика, вновь ослепляя. Синдзи застонал, и вдруг замер: теплые тонкие пальцы легли на его руку, шершавая ладонь огладила кожу и исчезла, оставив призрак уюта. Синдзи вздрогнул.
«Протез протеза».
— Что… Кх-ха…
К пересохшим губам приникла трубка, и он с наслаждением втянул в себя теплой воды, насыщенной чем-то лекарственным. Синдзи кашлял, пока доктор вновь разодрал ему веки и проверял зрачки слепящим бликом.
— Что… С Сорью?..
— Она в соседней палате, — сказала Рей. — Ожоги рук, живота. Еще была вывихнута рука.
Синдзи облизнул губы, и Рей снова подала ему трубку. Пока Синдзи глотал суспензию, в локтевой сустав впилась игла, и он опустил взгляд: доктор кинул в лоток звякнувший шприц и теперь тер место укола ваткой, мыча какую-то жизнерадостную мелодию.
— Сколько меня… не было? — он поднес руку к лицу и ощупал пальцами веки. Свежие шрамы.
— Четыре дня, — сказал Канаме и всадил еще одну иглу, теперь уже в ногу. — Ты наглотался отравленного воздуха, в крови гемоглобина было меньше, чем в моем халате, и вообще, тебя как из концлагеря приволокли…
Синдзи посмотрел на девушку. Рей внимательно глядела ему в глаза, и на бледных щеках слабо, едва заметно розовел румянец. «Она мне рада…»
— Погодите… — прохрипел он, вздрогнув от очередного удара иглы. — Четыре дня? Мы стояли на месте?..
— Да, стояли, — сказал Канаме. — Один день…
— Но…
— Аянами вела твою ЕВУ, после того, как ее слегка подлатали.
Синдзи снова посмотрел на девушку и с удивлением понял, что ревнует. «Вот бы еще разобраться, кого и к кому…» Он сел в кровати, буквально ломая застывшие мышцы, а Канаме снял трубку привинченного к стене внутреннего телефона:
— Рубка? Икари очнулся.
Выслушав ответ, доктор помахал Синдзи рукой и вышел.
— Рей…
— Икари… Я…
«Протез… Лишь протез…»
Девушка убрала локон со щеки и вдруг неловко обняла его.
— Аянами…
Девушка напряглась, услышав фамилию, и Синдзи отстранился: Рей посмотрела на него, а потом вдруг встала и пошла к двери. Лист металла с лязгом ушел в сторону, и навстречу ей вошли трое: Кагитару, Акаги и сержант разведки, держащий руку на открытой кобуре. Синдзи непонимающе уставился на эту делегацию, и вдруг с изумлением обнаружил, что руки доктора скованы наручниками.
— Аянами, выйди, пожалуйста, — сказал Кагитару, видя, что девушка замерла у них на пути. Синдзи обратил внимание, что Рей смотрела только на Акаги.
— Есть, — ответила Рей и покинула палату.
— Во-первых, — садясь, сказал капитан, когда за ней закрылась дверь, — хочу прояснить ситуацию. Временно «Прорывом» командую я. Полковник Кацураги передала мне эту должность в связи со своей болезнью.
«Она все же больна… Но почему…»
Кагитару посмотрел на Синдзи, ожидая его реакцию, не дождался и продолжил:
— Доктор Акаги взята под стражу за попытку захватить командование операцией в свои руки…
— Простите, не понимаю, — прервал его Синдзи, глядя на безразличную ко всему Акаги.
Капитан поднял взгляд на женщину и спокойно сказал:
— Доктор поставила под сомнение необходимость эвакуировать пилота Сорью с поля боя.
Синдзи с интересом посмотрел на Акаги и прислушался к себе: очень хотелось услышать подробности, но какая-то его часть требовала сиюсекундной расправы, желательно жестокой и продолжительной. Он задумался, погружаясь все глубже в незнакомые мысли, словно в незнакомую реку. Не гнев, не раздражение, не ненависть, не «как она могла», не «ах она сука». В его разуме вставали образы суда, приговора и наказания, и ему надо было быть и судьей и исполнителем приговора…
— Икари.
Он поднял взгляд: Кагитару, оказывается, уже вышел, а сержант — очевидно, конвоир Акаги — подпирал стенку, с профессионально-безразличным видом изучая серый потолок. Доктор сидела на кровати и пристально смотрела ему в глаза. Синдзи сфокусировал взгляд:
— Что вы хотели, доктор?
Акаги кивнула:
— Ну, наконец. Я хотела звать Канаме. Мне нужны ответы на вопросы.
— А не много ли хотите?
Сощурившись, женщина слабо дернула уголком рта:
— Не обольщайся. «Взята под стражу» — это еще не «уволена с должности главы проекта». Так что отвечай.
Синдзи кивнул:
— Слушаю.
— Как ты убил Ангела?
«Интересно… Хотел бы я знать ответ на этот вопрос». Поле зрения послушно поплыло, приноравливаясь к восприятию, дикому даже для его опыта синхронизации, и в этом поле зрения были его руки, окруженные синим сиянием, были струи разрядов, было облако из крохотных алых точек, которое вобрало его… «Мое желание. Мой разум. Мою волю к победе».
Синдзи часто заморгал, и чем четче становилась картинка в его памяти, тем отчетливее он понимал, что произошло.
— …Сержант, крикните доктора! — громко сказала Акаги, и Синдзи вздрогнул.
— Не надо, — он прокашлялся. — Я что, опять…
— Да. Ты словно отключился, — сказала напряженным голосом доктор, отстраняясь от него. — Что с тобой?..
— Я синхронизировался с Ангелом. Приказал ему умереть.
Брови Акаги изогнулись:
— Ты… Как?
— В тот момент я полностью был ЕВОЙ. И уничтожил врага своей волей.
Доктор потянулась в карман скованными руками и с нечитаемой дикой гримасой принялась там копаться. Сержант отлип от стены, бесцеремонно выудил из ее халата сигареты и зажигалку. Акаги кивнула, словно кукла, и прикурила, глядя в пустоту. Икари изучал это отрешенное лицо и улавливал тонкие нотки триумфа, понимания, напряженного расчета. «Надоело».
— Доктор, после подумаете.
— А?
— Кагитару сказал, что полковник больна. Что с ней?
Акаги очнулась окончательно, бросила на него странный взгляд, задумалась и встала:
— Идем.
— Куда?
— К ней.
— Я хотел бы увидеть…
— Сорью не умрет. А полковник Кацураги вполне может. В течение суток.
Синдзи сел и спустил ноги с кровати:
— Хорошо. Позовите Рей. Мне надо одеться.
Акаги вздрогнула при упоминании девушки, но все же кивнула и вышла в сопровождении сержанта. Синдзи склонился над коленями, давя пульсирующую боль, и услышал, как снова открылась дверь.
— Рей? Ты поможешь мне?
— Да.
«Глупый вопрос. Ненужный ответ».
— Ее можно разбудить?
— Да.
Синдзи смотрел на высохшее, все еще красивое лицо полковника и не мог вызвать в себе ничего, напоминающего жалость, хотя женщина, вне сомнения, умирала. Кацураги тяжело и хрипло дышала, ее правая рука покоилась под горлом, словно спящая пыталась сдержать что-то рвущееся на волю из ее груди.
— Что с ней?
— Карциносаркома легкого. Лучевого происхождения, само собой.
«Рак. Смертельно…» Синдзи не требовалось знать ни стадию, ни подробности. Все подробности синей жилкой бились на шее Мисато-сан — почему-то именно эта жилка казалась безумно важной.
— Она за последние пять лет только раз покидала Атомные земли. Когда за вами вылетела, — зачем-то сказала Акаги, и Синдзи уловил в ее голосе тоску.
— Выйдите, доктор.
К его удивлению, повторять не пришлось: сзади лязгнула дверь, и он остался наедине с человеком, с которым его связывали глупые метания, надежда на доверие да смерть любимой.
— Мисато-сан… Мисато-сан, проснитесь.
Женщина вздохнула, тяжело закашлялась и открыла глаза. Синдзи смотрел на это медленное движение век, и чувствовал, что даже это незначительное действие требует огромных усилий.
— Синдзи-кун…
Пересыпанный битым стеклом голос потерся о его слух.
— Мисато-сан, я хочу спросить…
Женщина слабо улыбнулась:
— Не хочешь. Ты ведь понимаешь все, да?
— Да.
Кацураги посмотрела в потолок и хрипло с усилием вдохнула.
— Такие дела, Синдзи-кун. Даже стреляться противно. Командир так… Кхха… Не может.
— Вы хотите умереть?
— Нет. Я не хочу умереть так.
Он кивнул: Кацураги не заслуживала такой смерти.
«— Она проиграла своей судьбе… — подумал Синдзи и тут же услышал спокойный ответ:
— Нет, она лишь не выиграла у нее.
— Значит, проиграла. Войну нельзя выиграть человеку. Он всегда что-то теряет: или жизнь или себя».
Икари вновь кивнул себе и вдруг понял, что снова что-то прослушал.
— … десять лет. И я пахала, как проклятая, не понимая ничего. А вся моя ценность — как можно ближе подвести к твоей цели тебя. Так что моя судьба — бензобак твоей ЕВЫ… Кхха… Хотя нет, ЕВА атомная…
Мисато-сан закрыла глаза.
— Твоя… Рей.
Синдзи вздрогнул и вслушался в ее горячечный бред.
— Она даже умереть не может. Рей… Аска… Интересно, на каком километре до финиша они все же… Сдохнут…
Икари спросил:
— Мисато-сан, скажите, почему вы решили, что нужно спасти Сорью?