Харпер бросает пригоршню земли на крышку гроба. «Это я сделал», – проносится у него в голове, а из-за шины во рту всем окружающим кажется, что своей ужасной широкой усмешке он и сам не рад.
Удовольствие видеть ее в земле и знать, что он останется безнаказанным, придает ему новые силы. Наслаждение, которое доставляет воспоминание об убийстве, преобладает даже над болью от выбитой челюсти. Но со временем им овладевает беспокойство. Он не может оставаться в Доме надолго: предметы начинают гудеть и вибрировать, выгоняя его на поиски. Нужно найти следующую! А чтобы найти, не обойтись без своего обаяния.
Он пропускает военные годы – трудные и однообразные, с продуктовыми карточками и страхом в глазах людей – и оказывается в 1950-х. Пытается настроить себя, что пришел просто посмотреть, но знает, что одна из девушек здесь. Он всегда нутром чувствует.
Точно такое же ощущение силы в свое время привело его в Дом. Как только он оказывается в нужном месте, на него накатывает острое ощущение узнавания, и вскоре глаз выхватывает талисман из Комнаты. Это игра: находить девушек в разных местах и эпохах. Они тоже в ней участвуют – приготовились и ждут свою судьбу, которую он вершит для них.
Вот как она: сидит в уличном кафе Старого города, перед ней на столе – альбом для рисования, бокал вина, сигарета. На ней – облегающий свитерок с рисунком из вязаных гарцующих коней. На губах играет легкая улыбка, черные волосы ниспадают на лицо. Она рисует людей, проходящих мимо либо сидящих тут же, в кафе, пытаясь зафиксировать на бумаге мимолетное выражение лиц. Он подглядывает через плечо: пара секунд – и карикатура готова. Получается хорошо, глаз острый и точный.
И вот она предоставляет ему прекрасную возможность: хмурится, вырывает листок, сминает его и бросает. Комок падает у тротуара, и ему ничего не стоит сделать вид, что он замечает его случайно, проходя мимо. Наклоняется, поднимает и разворачивает смятую бумагу.
– Ой, пожалуйста, не надо! – Девушка улыбается, но она явно смущена, будто на виду у всех забыла выправить юбку из колготок. А потом видит у него железную решетку на челюсти и испуганно замолкает.
Рисунок хорош! И забавный. Симпатичная дамочка в парчовом жакете стремительно переходит улицу. V-образный росчерк подбородка, заостренные маленькие груди и такой же угловатый миниатюрный песик, как и хозяйка, точно передают самодовольство и надменность персонажа. Харпер кладет набросок на стол перед девушкой. У нее на носу чернильное пятнышко: видимо, почесала в забывчивости.
– У ваш упаво.
– Спасибо. – Девушка приподнимается на ноги. – Постойте, разрешите вас нарисовать? Пожалуйста!
Харпер уже повернулся спиной, мотает головой. Он заметил у нее на столе зажигалку, выполненную в стиле арт-деко, черную с серебром, и уже не уверен, что сможет сдержать себя. Вилли Роуз.
Но еще не время.
Дэн9 мая 1992
Он уже привык к ней. И не только потому, что теперь не нужно самому заниматься утомительными поисками нужной информации и сидеть на телефоне, получая разрешения на цитирование. Просто хорошо и удобно, что она рядом.
В субботу он приглашает ее на ланч в спортбар «Билли Гоут»[10], чтобы приобщить к культуре до того, как возьмет ее с собой на игру. В баре большие телеэкраны, спортивные сувениры и реликвии, зелено-оранжевые виниловые стулья и завсегдатаи со стажем, включая журналистов. Приличные напитки и хорошая еда, хотя меню все больше ориентируется на туристов. Особенно после пародийного номера Джона Белуши на шоу «Живой эфир в субботу вечером», который, как оказалось, она видела.
– Однако место получило скандальную известность гораздо раньше, – говорит Дэн. – История «Кабз» – 1945 год, владелец этой таверны пытался провести на матч в «Ригли-филд» настоящего живого козла, даже билет ему купил. Но мистер Ригли посчитал, что козел слишком вонючий, и их не пустили. В общем, козловладелец так взбесился, что, не сходя с места, наложил на всю команду проклятие: сказал, что «Чикаго Кабз» никогда не выиграют ежегодный национальный чемпионат США по бейсболу. Так и случилось – до сих пор ни разу не выиграли.
– А я думала, это из-за их плохой игры.
– Будь осторожна: такие слова нельзя произносить в ложе для прессы.
– Я тут как Элиза Дулитл от бейсбола.
– Кто?
– «Моя прекрасная леди». Ты меня учишь и шлифуешь, чтобы было не стыдно показать в обществе.
– И мне придется ооочень сильно потрудиться.
– Тебе немного шлифовки тоже не помешало бы.
– Интересно…
– Легкая небритость и стильная неряшливость тебе идет, ничего не скажешь, но одежду надо выбирать получше.
– Погоди-ка, я что-то растерялся. Ты со мной заигрываешь или оскорбляешь? Уж кто бы говорил, детка! Твой собственный гардероб состоит исключительно из футболок каких-то неизвестных групп.
– Тебе неизвестных. Надо бы тебя просветить, сводить на концертик.
– Не бывать этому!
– Кстати, о просвещении. Прочитай, пожалуйста, я кое-что написала. А то скоро игра начнется, и мне будет не до того.
– Подсовываешь мне свое домашнее задание?
– Да я все уже сделала, но литературная правка не повредит. Сам попробуй одновременно учиться, проходить практику, а параллельно еще и серийного убийцу искать.
– И как поиски?
– Медленно. На объявление ответов нет. Пока. Но у меня назначена встреча с адвокатом подсудимого по делу Мэдригал.
– Ты должна была поговорить с обвинителем.
– Он повесил трубку. Я так понимаю, боится, что я добиваюсь пересмотра дела.
– Так и есть. Основываясь при этом на собственной сырой теории.
– Да, мне нужно время дойти до готовности. Почитаешь мои письменные работы? А я принесу нам напитки.
– Ты пользуешься своим служебным положением, – с недовольным видом бормочет Дэн, но очки все-таки вытаскивает.
Темы эссе варьируются от вопроса, существует ли свобода воли (к разочарованию Дэна, оказывается, что все-таки нет), до истории эротики в массовой культуре. Кирби плюхается на стул с диетической колой для него, пивом для себя и видит, как Дэн удивленно поднимает брови, не отрывая глаз от текста.
– Я выбрала эту тему, потому что иначе пришлось бы писать о пропагандистских военных фильмах двадцатого века, а я уже видела «Багз Банни против нацистов», шедевр своего времени.
– Можешь не объяснять, почему ты выбрала эту тему, мне и так понятно, что главная цель вашего преподавателя – затащить студенток в постель.
– На самом деле препод – женщина и не лесби. Хотя… она говорила про какой-то дополнительный сюжет, касающийся оргий.
Просто отвратительно, как легко ей удается вгонять его в краску.
– Ладно, все, молчи! Нам нужно обсудить твое пристрастие к запятым. Их нельзя ставить как попало.
– Наш профессор по сексологии говорит мне то же самое.
– Я лучше промолчу. Тебе придется освоить премудрости пунктуации. И избавиться от сухого академического стиля. От всех штучек типа «необходимо контекстуализировать это в рамках постмодернистского подхода».
– Это же законы жанра!
– А у журналистики свои законы! Выражайся проще. Четко формулируй мысль. Говори то, что хочешь сказать. В остальном все вполне прилично. Некоторые идеи слегка банальны, но со временем ты научишься мыслить нетривиально. – Он смотрит на нее поверх очков. – Если серьезно: мне, конечно, было весело читать про порнофильмы двадцатых годов и черное эксплуатационное кино, однако, по-хорошему, все это тебе нужно обсуждать со сверстниками, в студенческой группе.
– Ну да… Нет. – Она начинает складывать листы. – Ходить на занятия вообще не могу.
– Не глупи! Я уверен, ты могла бы…
Она прерывает его:
– Если ты собираешься сказать «завести друзей, если бы постаралась», лучше заткнись прямо сейчас. Я как опустившаяся поп-звезда, только без лимузина и дизайнерских шмоток. Каждый божий день все пялятся! Все знают и все трепятся об этом.
– Детка, это не так.
– У меня теперь есть замечательное свойство – я появляюсь, и все сразу замолкают. Волшебство: стоит мне появиться на горизонте, разговоры стихают, но, как только я выхожу, они мгновенно возобновляются, только шепотом.
– Это пройдет. Они молодые и глупые. Ты – сенсация!
– Нет, я – чудовище, а это большая разница. Я не должна была выжить. Но коли так случилось, должна была совершенно измениться. Наподобие трагических девиц, которых постоянно рисует моя чокнутая мамаша.
– Роль Офелии не для тебя, это точно. – И добавляет, увидев удивленный взгляд Кирби: – Мы тоже учились в университетах, знаете ли. Но, в отличие от некоторых, я не тратил студенческие годы на общение с клячами от спорта в обнимку с диетической колой.
– Это не пустая трата, а ценнейшая составляющая моей практики. Поважнее зачета в универе.
– Ты забыла добавить, что при этом я – не кляча.
– Угу.
– Ну после такой серьезной половины уик-энда не грех и матч посмотреть.
Бар набит битком, фанаты одеты в цвета соревнующихся команд.
– Прямо банды, – шепчет Кирби во время исполнения гимна. – Боюсь уличных разборок.
– Ш-ш-ш-ш.
Ему явно нравится объяснять ей ход игры; не только чередование ударов, но также нюансы и особенности.
– Благодарю вас, мой личный комментатор, – подзуживает Кирби.
– А вот этот удар называется хоумран, – толкает Дэн в плечо, – запомни, не гол.
Она игриво бьет кулаком ему по руке, но попадает костяшками пальцев, и удар получается крепким. Не задумываясь, Дэн наносит ответный удар, не сдерживая силы. Сестры учили его, что нужно давать сдачи: детьми они дрались по-серьезному, так, что руки горели, на землю валились и волосы выдирали. Такая родственная жестокость! Ну не обниматься же от избытка чувств? Разновидность поздравительной открытки для родных и близких.
– Дурак! Больно! – У нее в глазах слезы.