– Не волнуйся, это не то, что написано. Дополнительное производство от поставщика больницы.
Напиток довольно крепкий, прикладывается Молли частенько, и к тому времени, как они добираются до заведения мадам Галли на Ист-Иллинойс, ягненочек уже сильно хмелеет.
В ресторане по стенам развешены фотографии театральных артистов, рядом с большой карикатурой итальянского оперного певца с автографами прямо на сияющих лицах. Лично Харперу это ни о чем не говорит, но девушкам явно нравится. Официант, в свою очередь, оставляет без комментариев затрапезные пальто дам, которые он вешает на крючки у дверей.
Ресторан уже наполовину полон: адвокаты, актеры всех мастей, богема. В зале тепло от каминов по обеим сторонам и гула голосов, растущего от вновь прибывающих посетителей.
Официант ведет их к столику у окна. Харпер садится по одну сторону, а его спутницы усаживаются напротив, поглядывая на него поверх жизнерадостной вазы с фруктами посередине стола. Судя по всему, у мадам Галли свои собственные и довольно близкие отношения с законом: официант совершенно спокойно достает для них бутылку кьянти из книжного шкафа, переделанного в бар.
На главное блюдо Харпер выбирает бараньи отбивные, Этта следует его примеру, а Молли с дерзким огоньком в глазах заказывает филе. Харперу все равно. Ему ничего не стоит выложить по полтора доллара на голову за каждое из пяти блюд, так что коварная девка может заказывать все, что пожелает.
Подруги с удовольствием уплетают спагетти, ловко наматывая их на вилку. У Харпера не получается, да и чеснока в приправе, на его вкус, многовато. Занавески грязные от табачного дыма. Молодка за соседним столиком курит после каждой перемены блюд, этакая гражданка мира, а сама глупая как пробка. Впрочем, как и ее друзья, разговаривающие слишком громко. Проститутки на любой вкус нарядились и изманерничались, строят из себя высшее общество…
Он прекрасно понимает, что прошло слишком много времени. Почти месяц, как он убил в последний раз. Никого после Вилли. В эти периоды мир будто теряет краски. Он связан с Домом нервами, как позвонки в хребте. Харпер пробовал игнорировать Комнату, спал внизу на диване, а потом вдруг обнаруживал, что поднимается по лестнице как во сне, стоит в дверях и рассматривает талисманы. Скоро ему придется идти опять.
Тем временем животинки за его столом – поросенок и овечка – хлопают ресницами и глупо улыбаются наперегонки.
Этта, извинившись, выходит в туалет «подкрасить губы», и ирландка усаживается рядом с ним, прижимается коленом.
– А вы – ценная находка, мистер Кертис. Мне хотелось бы узнать о вас все.
– Например?
– Где росли, семья. Были женаты или помолвлены? Откуда такие деньги? Как обычно.
Надо признать, дерзость расспросов его впечатляет.
– У меня есть Дом.
Он решил рискнуть. Тем более девица настолько пьяна, что завтра с трудом вспомнит свое имя, не то что его странные россказни.
– Получается, у вас есть недвижимость.
– Из него можно попасть в другое время.
– Откуда попасть?
– Из Дома, милочка. Поэтому я знаю, что случится в будущем.
– Очень интересно, – мурлычет подруга. Ясно, что она не верит ни одному слову, но не против послушать дальше, и не только послушать. – Расскажи что-нибудь удивительное.
– Будет еще одна большая война.
– Правда? А мне грозит опасность? Можете предсказать мое будущее?
– Только если вскрою тебя.
Она понимает его по-своему, как он и предполагал, и от этого нервничает, но воодушевляется. Какая предсказуемость…
Она в задумчивости водит пальцем по верхней губе, растянутой в полуулыбке.
– Знаете, мистер Кертис, я думаю, что послушаюсь вас. Можно я буду звать тебя Харпер?
– Что это вы делаете? – вмешивается Этта, лицо которой от гнева покрылось красными пятнами.
– Милая моя, мы просто разговариваем, – ухмыляется Молли. – О войне.
– Ах ты, шлюха! – С этими словами Этта переворачивает тарелку со спагетти учительше на голову.
Вязкая масса стекает на лицо и попадает в глаза; кусочки фарша и помидоров застревают в волосах, а спагетти ленточками свисают с головы. Застигнутый врасплох таким бурным проявлением грубой жестокости, Харпер не может сдержать смех.
Прибегает официант с салфетками, помогает Молли вытереться. Девица трясется от возмущения и обиды.
– И ты позволишь ей сделать это?
– А что позволять? Она уже все сделала. – Харпер кидает ей льняное полотенце. – Пойди приведи себя в порядок. Посмешище!
У Харпера даже настроение поднялось, он сует официанту пятидолларовую купюру, в качестве компенсации за доставленное неудобство, упреждая его просьбу покинуть заведение. Предлагает Этте руку – девушка в ответ кокетливо и торжествующе улыбается. Харпер с Эттой элегантно выплывают из ресторана в ночь, оставив Молли биться в судорожных рыданиях.
Свет фонарей расплывается жирными пятнами, и как-то совершенно естественно, не сговариваясь, они направляются к озеру, несмотря на мороз. Тротуары покрыты глубоким снегом, а ветки деревьев раскинулись на фоне неба кружевным узором. На берегу низенькие домишки стоят плечом к плечу, сообща противостоя воде. Ярусы Букингемского фонтана покрыты снежным настом, и сказочные морские обитатели готовы отважно сразиться со льдом.
– Фонтан в снегу похож на свадебный торт с кремом!
– Ты злишься, что мы ушли, не заказав десерт, – подтрунивает Харпер.
При напоминании о сцене с Молли девушка хмурит брови:
– Напросилась…
– Это точно. Я чуть не убил ее из-за тебя, – испытывает девушку Харпер.
– Сама убила бы. Шлюха! – Она растирает голые руки и дует на потрескавшиеся пальцы. Потом вдруг берет его за руку. Харпер от неожиданности вздрагивает, но оказывается, что девушка просто хочет перелезть через ограждение фонтана.
– Залезай сюда! – предлагает Этта.
Секунду поразмыслив, он карабкается вслед за ней. Изредка поскальзываясь на случайных льдинках, она прокладывает себе путь по снегу к позеленевшему от времени морскому коньку. Добравшись до него, манерно облокачивается:
– Хочешь прокатиться? – Девушка кокетничает, и Харпер понимает, что она коварнее своей подруги. Вместе с тем его к ней влечет. В ее жадности есть что-то примечательное. Женщина из эгоистических интересов ставит себя выше остальных представителей жалкого человечества. И не скажешь, заслуженно или нет.
Он целует ее, удивляясь самому себе. Ее язык у него во рту, быстрый и скользкий, этакое маленькое тепленькое земноводное. Он прислоняет ее к изваянию, одной рукой забираясь под юбку.
– Нам нельзя ко мне, – девушка отклоняется. – Строгие правила. И Молли.
– Здесь? – Он пытается повернуть ее спиной, одновременно расстегивая ширинку.
– Нет, очень холодно! Возьми меня к себе домой.
Возбуждение проходит внезапно, и он отпускает девушку.
– Это невозможно.
Он добирается до ограды, перелезает и прихрамывающей походкой направляется в сторону Мичиган-авеню.
– В чем дело, – обидевшись, кричит она ему вслед. – Что я такого сделала? Эй! Почему уходишь? Ты же знаешь, я не проститутка! Да пошел ты в задницу!
Он не отвечает, даже когда она снимает ботинок и швыряет ему вслед. Тот падает совсем близко. Теперь ей придется скакать до него на одной ноге. Он испытывает удовольствие, видя ее унижение.
– Пошел ты в задницу! – доносится еще.
Кирби23 марта 1989
В молодом свете утра низкие облака несутся над озером белоснежными парусниками. Семь часов. Никогда и ни за что Кирби не вставала бы в такое время, если бы не ее проклятый пес.
Не дожидаясь, пока она выключит зажигание своего пережившего четырех хозяев «датсана», Токио перескакивает с заднего сиденья вперед, как раз в то время, когда она тянется к ручному тормозу, и больно ударяет ее по руке своими большими лапами.
– Фууу, гадость, – Кирби резко сбрасывает собаку обратно на сиденье, в наказание за то, что Токио пукнул ей в лицо.
Ему хватает совести ровно на секунду принять покаянный вид за свое поведение; потом он встает на задние лапы и отчаянно бьет хвостом по коврику из овечьей шерсти, маскирующему возраст и плачевное состояние кресла, низким воем требуя, чтобы его выпустили.
Кирби удается отодвинуть собаку и поднять стопор дверцы. Токио толкается мордой, протискивается в образовавшуюся щель и вырывается на волю. Скачками оказывается на ее стороне машины и, высунув язык, упирается передними лапами в стекло, которое тут же запотевает от его дыхания.
– Ты безнадежен, знаешь? – ворчит Кирби, с усилием открывая дверцу.
Токио радостно лает и бежит к островку травы, потом обратно. Торопит ее, будто опасаясь, что пляж вдруг встанет и уйдет. А ведь именно так Кирби и собирается поступить с ним.
Она очень переживает по этому поводу. Дело в том, что Кирби давно хотела уехать от Рейчел и даже скопила немного денег для этого, но в общежитии зверствуют гестаповские законы о запрете домашних животных. Она, конечно, пытается успокоить себя тем, что будет жить лишь в паре остановок по надземке. И приезжать гулять с ним по выходным. А еще уговорила соседского мальчишку за доллар прогуливать собаку по району раз в день. Хотя это получается пять баксов в неделю, а в месяц – все двадцать (несколько упаковок лапши быстрого приготовления).
Токио бежит впереди, и Кирби спускается следом за ним по тропинке к пляжу, сквозь шуршащий коридор переросшей травы. Надо было оставить машину ближе, но обычно она приезжает сюда в выходные, когда народу столько, что яблоку негде упасть. Без людей это место становится совершенно другим. Туман и холодный ветер с озера, резкими порывами косящий беззащитную траву, создают какую-то зловещую атмосферу. В такие дни сюда приходят разве что на пробежки.
Она вытаскивает из кармана грязный теннисный мячик. Он поцарапанный, потертый и мягкий от собачьих зубов. Прицеливается в здание «Сирс-тауэр» и запускает вверх по высокой дуге.