Ступени лестницы подгнившие, кое-где сломанные, краска сходит слоями. Скрипят при каждом шаге, пока она продвигается к зияющему черной дырой окну на первом этаже. Карниз весь усыпан осколками разбитого стекла – грязными, с разводами от дождя.
– Это ты разбил окно? – свесив голову вниз, интересуется Кирби у парня.
– А что ты меня спрашиваешь? – дуется тот. – Ты хотела залезть – залезай, я тут ни при чем.
Вот черт! Внутри темно, но благодаря открытому окну она видит, что помещение разрушено. Оно явно служило пристанищем для наркоманов. Доски пола вырваны, как и трубы; стены обвалились или разобраны по кирпичам до основания. Через дверь на другой стороне виден разбитый туалет. Унитаз сорван, расколотая раковина валяется на полу. Не может он здесь прятаться. Ее, что ли, дожидается? Кирби подходит к краю и шепчет:
– Ты сможешь позвонить в полицию?
– Нет, мэм.
– Если он убьет меня, – прозвучало у Кирби как-то совсем просто.
– Ты там не первая будешь, – шипит в ответ Мэл.
– Пожалуйста, сообщи им адрес.
– Ладно… Но я не собираюсь все время здесь торчать.
– Это понятно, – бурчит Кирби себе под нос. Больше она не оглядывается. Кладет пиджак Дэна поверх разбитого стекла на подоконник. Что-то топорщится в кармане. Ах да, лошадка! Кирби оказывается внутри дома.
Кирби и Харпер22 ноября 1931
Со временем залечиваются все раны. Даже шрамы и рубцы.
По ту сторону окна лежит совершенно другой мир. Кажется, она сходит с ума.
Будто она так и лежит в птичьем заповеднике, лишенная способности мыслить; рядом со своей собакой, которая привязана за горло проволокой к дереву и истекает кровью.
Она раздвигает тяжелые шторы, которых раньше здесь не было, и оказывается в просторной гостиной с новой, но старомодной обстановкой. В камине потрескивает огонь. Рядом с бархатным креслом стоит столик, на нем – хрустальный графин с виски.
Мужчина, преследуя которого она оказалась здесь, уже ушел. Харпер вышел в 9 сентября 1980 года и следит за маленькой Кирби со стоянки на заправке. Он потягивает кока-колу из банки, потому что ему необходимо держаться за что-нибудь, чтобы не кинуться через дорогу и не схватить ребенка за горло с такой силой, чтобы сбить с ног, и всаживать в нее нож снова, снова и снова, у всех на виду.
Тем временем Кирби поднимается на второй этаж и проходит в спальню, украшенную предметами, отобранными у умерших девушек, которые и не умерли еще, но уже обречены. Предметы слегка покачиваются и все время меняют очертания, становясь более-менее четкими. Три из них относятся к ней. Пластмассовая лошадка-пони, черная с серебром зажигалка и теннисный мяч, при виде которого шрамы начинают гореть, а голова кружиться.
Вдруг во входной двери поворачивается ключ. Кирби охватывает паника. Бежать некуда. Она бросается к окну, но то не поддается. Кирби в ужасе залезает в шкаф и сворачивается там клубком, стараясь не думать. Стараясь удержаться от крика.
– Со za wkurwiajace gowno!
Это инженер-поляк, опьяненный крупным выигрышем и изрядной порцией алкоголя, возится на кухне. В кармане его пальто еще лежит ключ, но истекают последние минуты. Входная дверь снова открывается – это из 23 марта 1989 года возвращается Харпер; на его джинсах еще свежая кровь Кирби, в руке зажат искусанный теннисный мячик.
Пока Харпер внизу расправляется с Бартеком, забивая его до смерти, она сидит в шкафу, крепко зажав рот рукой. Когда раздаются крики, она не может сдержать тихий стон.
И вот Харпер поднимается по лестнице, каждый его шаг сопровождается стуком костыля. Цок-цок. И неважно, что все это было раньше, – ведь их прошлое, настоящее и будущее сложены как оригами.
Харпер доходит до порога спальни, и Кирби так сильно прикусывает язык, что идет кровь. Во рту сушь и вкус железа. Но он проходит мимо.
Она подается вперед и напряженно вслушивается. Какой-то шум усиливается. Это же ее собственное дыхание: она дышит слишком часто и шумно. Нужно успокоиться и взять себя в руки.
Судя по характерному звуку, он поднимает сиденье унитаза. Писает. Шумит вода из крана – он моет руки. Тихо ругается. Потом какой-то шорох. А вот звякает пряжка брючного ремня о кафельную плитку. Включается душ. Задергивается штора.
Вот он, твой единственный шанс! Нужно войти в ванную, взять костыль и ударить по голове. Сбить его с ног, связать. И вызвать полицию. Однако она понимает – он или увернется, или уже не встанет никогда. Ее мозг перестал управлять телом, Кирби не сможет даже открыть дверцу шкафа.
Шум воды стихает – она упустила момент. Сейчас он выйдет из ванной и подойдет к шкафу взять чистую одежду. Лучше кинуться на него сейчас, оттолкнуть в сторону и побежать. Кафель мокрый и скользкий. Может, есть надежда?
Но вот снова включается душ. Вода бежит по трубам. Или он специально сбивает ее с толку. «Ну давай! Нужно что-то делать. Давай!» Она толкает дверцу шкафа ногой и выбирается на пол.
Надо что-то взять с собой. То, что может стать уликой. Хватает с полки зажигалку. Такую же в точности. Как такое возможно?
Она тихонько выходит в коридор. Дверь в ванную открыта. Слышно, как он насвистывает мелодию, стоя под душем. Мелодия нежная и светлая. Прямо расплакаться хочется! Если бы были силы хотя бы перевести дух…
Прижимаясь спиной к стене, Кирби продвигается к лестнице и так крепко сжимает зажигалку, что руке больно. Но она этого даже не замечает. Еще один шажок. А теперь следующий. Ну вот, получается! Еще и еще. Заставляет себя не смотреть на мужчину с проломленной головой в гостиной на полу, на разбрызганные кругом кровь и мозги.
Шум воды прекращается, когда она еще на лестнице. Кирби кидается к входной двери. Пытается перешагнуть через тело поляка, но в спешке наступает на его руку. Даже через ботинок Кирби чувствует, какая она безжизненно-мягкая; у нее бегут мурашки по коже. Недумайнедумайнедумай…
Она дергает дверь. И та открывается.
Дэн13 июня 1993
– Сюда, пожалуйста, – приглашает Дэна владелец «Финмарк дейли» в небольшой кабинет. – Она была в ужасном состоянии, когда я ее нашел.
Дэн видит Кирби через стекло в двери: она сидит в кресле из искусственной кожи на колесиках и с высокой спинкой за столом из клееной фанеры. У нее над головой висит календарь с художественными репродукциями: сейчас это картина Моне. Или Мане. Дэн никогда не разбирался. Но претензии на хороший вкус сводятся на нет висящим на противоположной стене плакатом, где изображена девица с голой грудью верхом на «дукати». Кирби очень бледная и сидит, ссутулившись, будто ей хочется стать маленькой и незаметной. Рука, сжатая в кулак, лежит на коленях. Она тихо разговаривает по телефону:
– Я рада, мама, что ты в порядке. Нет, пожалуйста, не нужно приезжать! Правда, не нужно.
– Думаете, это попадет в вечерние новости?
– Что?
– Тогда мне лучше побриться. На случай, если у меня будут брать интервью.
– А вам не хочется? – Дэн понимает, что, если парень сейчас не заткнется, он даст ему в морду.
– Да нет. Обычные нормы поведения.
– На самом деле он хочет, чтобы вы оставили нас вдвоем, – вмешивается Кирби, вешая трубку.
– А-а-а! Но ведь это мой кабинет.
– И мы очень вам признательны за то, что вы даете нам возможность побыть наедине, – вытесняет Дэн несговорчивого хозяина из кабинета.
– Ты представляешь, он даже не сразу разрешил мне позвонить, – признается Кирби, едва сдерживая слезы.
– Как же я испугался, – Дэн целует ее в голову, глупо улыбаясь.
– Я тоже, – Кирби пытается улыбнуться в ответ, но получается не очень.
– Полиция уже здесь.
– Я знаю. Я разговаривала с мамой. Представляешь, этот ублюдок залез к ней в дом.
– О, господи!
– Перевернул все вверх дном.
– Искал что-нибудь?
– Меня. Но я была с тобой. А Рейчел уехала к своему старинному ухажеру. Она узнала, только когда вернулась и все увидела сама. Хочет приехать сюда. Спрашивает, поймали ли его.
– Нам всем уже не терпится. Она тебя любит.
– Я так и не могу прийти в себя.
– Но тебе придется его опознать. В отделении. Выдержишь?
Кирби кивает. Ее кудри сейчас слабые и мягкие от пота.
– А тебе идет, – поддразнивает Дэн, поднимая ей волосы на затылок. – У тебя хорошо получается гоняться за убийцами.
– И это не конец. Еще будет суд.
– Да, тебе придется присутствовать. Но сейчас можно убежать от всех. Сделать официальное заявление и уехать из города. Бывала в Калифорнии?
– Да уж.
– Ах да, я забыл.
– И правильно сделал.
– О, господи! Как же я испугался.
– Ты говорил, – теперь Кирби действительно улыбается.
Устало, но по-настоящему. Он не может больше терпеть и сдерживаться – целует ее. Она затягивает его всего, целиком. Ее губы невыразимо мягкие, теплые и отзывчивые. Кирби отвечает на поцелуй.
– Гм, – раздается голос хозяина кабинета.
Кирби прикрывает рот ладошкой и отводит взгляд.
– Рог Dios!![14] А стучать вас не учили? – возмущается Дэн.
– Там, гм… детектив спрашивает. – Он смущенно переводит глаза с одного на другого, прикидывая, как эта реплика может прозвучать в теленовостях. – Я подожду, э-э-э, снаружи.
Кирби кладет руку на ямочку между ключицами, в задумчивости потирает большим пальцем шрам.
– Дэн.
Его волнует даже то, как она произносит его имя.
– Можешь ничего не говорить. Ты не должна ничего говорить. Не надо.
– Я не могу сейчас. Понимаешь?
– Я понимаю. Прости меня. Я просто… Вот черт! – Даже предложение не может составить. Это в такой-то момент! Глупее не придумаешь.
– Ну да, – она даже не смотрит на него. – Знаешь, я рада, что ты рядом. – Кирби легко бьет его по руке кулачком. Это жест отказа. У него внутри что-то обрывается – как легко и решительно она сделала это.