– Дай угадаю: он попытался залезть к тебе в штаны?
– Господи, да с чего бы? – Она качает головой. – Не все священники любят малолеток. Нет, они были хорошими людьми. Просто мы не сходились характерами. Уж слишком они усердствовали. Хотели изменить мир – и пусть бы меняли, но на мне экспериментировать не обязательно. Да и непривычно было иметь отца, у меня же его никогда не было.
– Ага, логично.
– В этом же суть любой религии – оправдать ожидания, возложенные папашей с небес.
– Ну и кто тут начинающий философ?
– Теолог, попрошу. В общем, ничего с ними не вышло. Я думала, что хочу стабильной жизни, а она оказалась скучной до чертиков. И я стала делать все ровно наоборот.
– Связалась с плохой компанией.
– Основала плохую компанию, – ухмыляется она.
– Панк-рок и не до такого доводит. – Он салютует ей полупустой бутылкой.
– А то. Наркоманов я повидала немало. И он был на них не похож. – Она замолкает. Но Дэн знаком с этими паузами. Затишье, в котором стакан балансирует на краю стола, отчаянно борясь с гравитацией. Вот только гравитация всегда побеждает.
– И еще кое-что. В газетах про это не писали, только в полицейском отчете.
«Бинго», – думает Дэн.
– Да, так часто бывает. Они утаивают информацию, чтобы отличать звонящих в участок психопатов от настоящих свидетелей. – Он допивает пиво, избегая ее взгляда. Ему страшно услышать, что она скажет; он так и не прочитал статьи, описывающие ее дело, и в глубине души ворочается стыд.
– Он мне кое-что бросил. После… всего. Зажигалку, черную с серебром. Винтажную, ар-деко. С гравировкой: «В. Р.»
– Что это значит?
– Не знаю. Полиция сопоставляла ее с подозреваемыми и другими возможными жертвами.
– А отпечатки были?
– Ну конечно, но только частичные, так что пользы от них никакой. Все как всегда.
– Нашли бы какого-нибудь дряхлого перекупа, если отпечатки были бы в базе.
– Их не смогли отследить. И да, можете не уточнять, я уже прошлась по телефонной книге и обзвонила всех «В. Р.», которые живут в окрестностях Чикаго.
– И больше про зажигалку ничего не известно?
– Я общалась с одним коллекционером с дорожной выставки. Он сказал, что по описанию она похожа на «Ронсон Принцесс Делайт». Не самая редкая зажигалка, но пару сотен за нее выручить можно. У него была похожая, примерно того же времени выпуска, между тридцатыми и сороковыми. Хотел продать мне ее за двести пятьдесят долларов.
– Двести пятьдесят баксов? Видимо, не тем я занимаюсь по жизни.
– Бостонский душитель связывал девушек капроновыми чулками. Ночной охотник оставлял на месте преступления пентаграммы.
– Ты чересчур много про них знаешь. Нельзя постоянно копаться у них в головах, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Но тогда я не выброшу его из своей собственной головы. Спрашивайте, не стесняйтесь, я все про них знаю. Обычно они начинают в возрасте от двадцати четырех до тридцати лет, но убивать будут долго, пока их не поймают. В основном это белые мужчины. Они не способны сопереживать людям, что выражается в антисоциальном поведении или в эгоистическом обаянии. Им свойственны склонность к насилию и ограблениям, издевательство над животными, трудное детство и проблемы с сексом. Но это не значит, что они становятся общественными изгоями. Известны случаи, когда убийцами оказывались достойные лидеры общественности, женатые и с детьми.
– А все вокруг каждый раз оказываются в шоке, хотя они улыбались и махали через забор, пока их славный соседушка выкапывал во дворе камеру пыток. – Дэн больше всего ненавидит людей, которым нет ни до чего дела: слишком часто он сталкивался с жертвами домашнего насилия. Да даже одного случая бы хватило.
Кирби заканчивает расхаживать и садится рядом с ним. Пружины дивана натужно стонут. Она тянется к последней бутылке, а потом вспоминает, что оно безалкогольное. Но все равно забирает.
– Пополам? – предлагает она.
– Мне хватит.
– Он сказал, что это подарок на память. Не мне, разумеется. Мертвые ничего не помнят. Он говорил про родных, про полицию, может, про все общество в целом. Он посылает мир на хрен. Потому что считает, что мы его не поймаем.
Впервые за всю ее речь в голосе слышится трещина, и Дэн с особой тщательностью подбирает слова. Телевизор приглушенно бормочет что-то о лыжниках, прыгающих с трамплина, но он старается не думать об этом странном аккомпанементе.
– В общем, скажу как есть, ладно? – пробует он, потому что знает: так надо. – Не тебе, девочка, ловить серийных убийц.
– И что, мне просто забыть? – Она снимает черно-белый пятнистый шарф, открывая шрам поперек горла. – Серьезно, Дэн?
– Нет, – отвечает он просто. Потому что она не сможет. Никто бы не смог. «Не зацикливайся на прошлом, – говорят люди. – Жизнь продолжается». Но этот сраный мир ежедневно забывает про творящийся в нем кошмар, и пора бы ему начать отвечать за поступки.
Он возвращается к теме:
– Ладно, значит, ты ради этого полезла копаться в статьях? Ищешь антикварные зажигалки?
– Вообще-то, – говорит она, повязывая шарф обратно, – ей меньше ста лет. Так что она винтажная, а не антикварная.
– Не умничай, – ворчит Дэн. Они перешагнули опасное обсуждение, и это радует.
– Но заголовок бы вышел хорошим, согласитесь.
– «Винтажный убийца»? Да просто блестяще.
– Вот-вот.
– Э, нет. Помочь я тебе помогу, но лезть в этот ящик Пандоры не стану. Я пишу про спорт.
– Забавное выражение, кстати. Учитывая, что в итоге ящик Пандоры все же открыли.
– Ну, я этого делать не буду. Мне через девять часов лететь в Аризону, смотреть, как мужики машут битами. А вот для тебя есть задание. Читай свои вырезки. Попроси библиотекарей поискать что-нибудь конкретное. Необычные находки на трупах, вещи, которые не вяжутся с убитыми, – что-то такое. На теле Мадригал ничего не нашли?
– Об этом нигде не сказано. Я пыталась связаться с родителями, но они переехали и сменили номер телефона.
– Ничего. Дело закрыто, так что информация должна быть в публичном доступе. Сходи в суд, проверь, там оно или нет. Поговори с ее друзьями, опроси свидетелей, можешь даже разыскать прокурора.
– Хорошо.
– И дай объявление в газету.
– «Разыскивается серийный убийца, белый, мужского пола. Хорошее времяпрепровождение и пожизненное заключение гарантируются». Ну да, он точно откликнется.
– Не буянь.
– Давно хотели меня осадить? – дразнит она.
– Через объявление можно найти близких погибшей. Полицейским плевать, но семья-то заметит все мелочи.
– Спасибо за совет, Дэн. Правда.
– Про работу тоже не забывай, у тебя все-таки практика. Пришлешь мне в гостиницу информацию о новом составе. И узнай уже, как играют в бейсбол.
– Да что узнавать. Берешь мяч. Берешь биту. Все просто.
– Уф…
– Шучу. Там хоть понятные правила, в отличие от этой фигни.
Какое-то время они просто сидят и смотрят, как мужчина в блестящем синем комбинезоне и шлеме, присев на корточки, несется по отвесному склону на двух пластиковых дощечках, а потом выпрямляется, и изгиб трамплина подкидывает его высоко в воздух.
– Кто вообще это придумал? – спрашивает Кирби.
«Вот уж действительно», – думает Дэн. Абсурд и изящество человеческих устремлений.
Зора28 января 1943
Корабли возвышаются над равниной стальными громадинами, в любой момент готовыми покинуть причал и попрощаться с расстилающимися за ним замерзшими полями кукурузы. Они отправятся вниз по реке Иллинойс, через Миссисипи проплывут мимо Нового Орлеана и выйдут в Атлантический океан, а его бурные воды принесут их к вражеским берегам на другом конце света. Тогда в носовой части корабля распахнутся массивные двери, опустятся рампы, словно подъемные мосты, и в ледяную воду линии огня высадятся солдаты и танки.
Чикагская строительная компания «Чикаго Бридж-энд-Айрон» свое дело знает. Их корабли продуманы до последней детали, как и водонапорные башни, которыми они занимались до войны, но их строят в таких количествах, что даже не называют. Семь кораблей в месяц; каждый рассчитан на тридцать девять легких танков, «Стюартов», и двадцать средних, «Шерманов». Работа на верфи кипит круглосуточно: под лязг и бряцание они торопятся как можно быстрее выдать очередное танкодесантное судно. Люди работают всю ночь напролет: мужчины и женщины, греки, поляки, ирландцы, но только одна негритянка. «Законы Джима Кроу» о расовой сегрегации в Сенеке до сих пор здравствуют и процветают.
Сегодня на воду спускают очередной корабль. Чиновница из организации обслуживания вооруженных сил, натянувшая изящную шляпку, разбивает о нос танкодесантника LST-217 бутылку шампанского, хотя мачту до сих пор не подняли. Все хлопают, свистят, топают ногами, когда пять с половиной тысяч тонн металла отправляются вниз по рампе. Корабль входит в узкую реку боком – иначе не сможет развернуться. Он врезается в речной порт и безумно качается на поднявшихся волнах, пока они не успокаиваются.
На самом деле LST-217 спускают на воду уже второй раз, потому что он сел на мель в Миссисипи и его вернули на починку. Но это неважно. Людям нужен повод для праздника. Когда можно выпить и хорошенько потанцевать, боевой дух поднимается, как знамя на флагштоке.
Зоры Эллис Джордан нет в бригаде работников, которые «бросают корабль» своей ночной смены и идут напиваться. Дома ее ждут дети, четверо голодных ртов, и не ждет муж, который никогда уже не вернется с войны – его корабль подорвала незамеченная подводная лодка. С флота пришли его документы – прощальный подарок – и жалованье. Медалью его, чернокожего, не наградили, зато прислали письмо, в котором правительство выражало глубочайшие соболезнования и хвалило судового электрика за храбрую смерть и заслуги перед отечеством.
Раньше она работала прачкой в Чаннахоне, поселке рядом с Чикаго, но потом какая-то женщина принесла мужскую рубашку с обожженным воротником, и ей стало интересно, откуда такие следы. При приеме на работу перед ней поставили выбор: идти распиловщиком или сварщиком. Она спросила, где больше платят.