– Ну да, лучше снять фильм про бейсбол. Может, пойму, зачем он вообще нужен. Не хочешь просветить, Дэн?
Дэн устал, он злится на Фреда и не хочет строить из себя главного альфу, поэтому легко отвечает:
– Яблочные пироги. Фейерверки на День независимости. Бейсбол во дворе с отцом. Все это – суть нашей родины.
– Ностальгия. Главное хобби Америки, – фыркает Фред. – А как же капитализм, жадность и карательные отряды бойцов ЦРУ?
– Не без этого, – соглашается Дэн. Он не хочет вступать в полемику с малолетним придурком с дурацкой бородкой. Боже, как Кирби вообще с ним спала?
Но Фреду хочется крови, хочется показать себя.
– Спорт – как религия. Опиум для народа.
– Но чтобы стать болельщиком, не обязательно притворяться хорошим. В этом и заключается сила спорта. Перед ним все равны, он принимает людей без разбора, а единственный ад – когда проигрывает любимая команда.
Фред даже не слушает.
– Он же такой предсказуемый. Тебе не скучно постоянно писать про одно и то же? Какой-то мужик бьет по мячу, потом бежит, потом его догоняют.
– Ну да, но тут все как в книгах и фильмах, – говорит Кирби. – Сюжеты повторяются, но события развиваются по-разному, и это самое интересное.
– Именно. – Дэн сам не знает, почему его так радует ее поддержка. – Все игры развиваются по-разному. В них есть герои и злодеи. Ты поддерживаешь протагонистов и ненавидишь их врагов. Люди ассоциируют себя с игроками, живут и умирают вместе с командой, и они не одни – с ними друзья, с ними люди со всего мира. Никогда не видел, как болельщики реагируют на победы и поражения своей команды?
– Жалкое зрелище.
– Это отрада для взрослых. Новое увлечение, возможность вернуться в детство, ощутить себя маленьким мальчиком.
– Весьма печальное проявление маскулинности, – говорит Фред.
«На лице у тебя печальное проявление маскулинности», – думает Дэн, но сдерживается, потому что он взрослый человек.
– Ладно. Но в каждой игре есть наука, есть своя музыка. Зона страйка постоянно меняется, и чтобы предугадать траекторию мяча, нужны опыт и хорошая интуиция. Но знаешь, что захватывает меня больше всего? Заложенное в игру поражение. Даже лучшие бэттеры в мире попадают по мячу, сколько, тридцать пять раз из ста?
– Всего-то? – тянет Фред. – Отстой. Какие ж это лучшие бэттеры, если они постоянно промахиваются?
– А мне нравится, – говорит Кирби. – Приятно, что можно облажаться и ничего страшного не случится.
– Главное – получать удовольствие. – Дэн салютует вилкой с фасолью.
Возможно, у него еще есть шанс. Стоит как минимум попытаться.
Кирби24 июля 1992
Как же приятно ощущать на шее чужое дыхание, прикосновения рук под футболкой. Они целуются в машине словно подростки. Все это знакомо, привычно. «Ностальгия, главное хобби Америки».
– Вижу, ты многому научился, Фред Такер, – шепчет Кирби, изгибаясь, чтобы ему проще было дотянуться до лифчика.
– Эй! Обидно вообще-то, – говорит он и отстраняется, недовольный, что ему напомнили про их неудачный первый раз. «Хорошо, наверное, когда можешь обижаться на такую ерунду», – думает Кирби, но тут же упрекает себя за эгоизм.
– Прости, дурацкая шутка. Иди сюда. – Она притягивает его и целует. Отвечает он неохотно, но выпуклости на джинсах плевать на его некогда уязвленную честь. Он перегибается через ручник, целует ее и забирается рукой под висящий на плечах лифчик, скользя по соску большим пальцем. Она судорожно ахает ему в губы, а его ладонь заинтересованно тянется ниже, к джинсам, и он замирает, ощутив паутину шрамов.
– Забыл про них? – Теперь отстраняется уже она. Все как всегда. Всю жизнь ей придется напоминать об этом. Всем и каждому.
– Нет. Просто не ожидал, что их будет… столько.
– Хочешь посмотреть?
Она приподнимает футболку, откидываясь назад, и свет фонаря падает на кожу, выхватывая сетку розовых бугристых шрамов. Он проводит по ним пальцами.
– Так красиво. То есть ты красивая. – Он снова целует ее. Они долго не отрываются друг от друга, и как же приятно ни о чем не задумываться!
– Пойдем ко мне? – предлагает она. – Давай, чего тут сидеть?
Он мнется, когда она тянется к дверной ручке. На время поездки Фред одолжил машину у матери.
– Если хочешь, – осторожно добавляет она.
– Конечно хочу.
– Тогда в чем дело? – Она заранее готова защищаться. – Не волнуйся. Мне не нужны отношения, Фред. Или думаешь, что лишил девушку девственности, и она будет любить тебя вечно? Я тебя даже не знаю. Но раньше мы дружили, и мне с тобой хорошо. Я просто хочу приятно провести время.
– Я тоже.
– И в чем подвох? – Возбуждение, такое чудесное и всепоглощающее, пронизывает острый укол нетерпения.
– Мне надо достать кое-что из багажника.
– У меня есть презервативы. Заранее купила. На всякий.
Он тихо смеется.
– В прошлый раз ты тоже их покупала. Но я не об этом. Хочу захватить камеру.
– Да кому она тут нужна? У меня не настолько ужасный район. Ты же не на заднем сиденье ее оставляешь.
Он вновь тянется за поцелуем.
– Я хочу тебя снять. Для документального фильма.
– Давай потом это обсудим.
– Нет, я хочу снять нас вместе…
Кирби толкает его.
– Пошел ты.
– Да ладно тебе! Ты даже не заметишь.
– Ой, прости. Я что, не расслышала? А то ты вроде как говорил, что хочешь снять меня во время секса.
– Ну да. Я хочу показать миру, как ты прекрасна. Уверенная, красивая, сильная женщина. Ты идешь вперед вопреки всему, что случилось. Уязвимая и смелая в своей наготе.
– Ты вообще слышишь, что говоришь?
– Я не собираюсь тебя использовать. Мы заключим контракт с агентством. Получим совместные права на фильм.
– Какой ты заботливый.
– Правда, договариваться с матерью тебе придется самой, но рано или поздно я ее очарую, не волнуйся. Вернусь в Чикаго, поживу тут немного, пока будут идти съемки.
– А разве можно спать с главной героиней своего фильма?
– Можно, если это ради самого фильма. Все режиссеры так делают. Кинематограф – не место для предрассудков.
– Господи, ну ты и сука. Ты ведь с самого начала за этим приехал.
– Нет, я просто хотел подкинуть тебе идею. Это ведь будет шедевр. Мы выиграем столько наград.
– А камеру ты захватил совершенно случайно.
– Ты же была не против, когда я предложил?
– Да мы ничего толком не обсудили. И про домашнее порно ты не упоминал, насколько я помню.
– Это все из-за того журналиста? – обиженно тянет Фред, словно Кирби во всем виновата.
– При чем тут Дэн? Это ты тут бестактный урод, которому, кстати, ничего больше не светит, и очень жаль, потому что я думала, что в кои-то веки смогу спокойно потрахаться с парнем, который мне более-менее нравится.
– Так давай, что нам мешает?
– То, что ты мне больше не нравишься. – Она выбирается из машины, идет к дому, а потом возвращается и заглядывает в окно. – Мой тебе совет, жеребец: в следующий раз заводи разговоры о своих сраных идеях после секса. А то тебе так никто и не даст.
Мэл16 июля 1991
Завязать с наркотой проще простого. Всего и делов, что свалить на пару месяцев куда подальше, где никто не знает о твоих похождениях, где тебя могут пожалеть, дать крышу над головой, кормежку, даже работу. В Гринсборо, городке в Северной Каролине, у Мэла есть родня – то ли троюродная сестра, то ли тетка, он всегда забывает. Разбираться в родственных связях в целом непросто, особенно когда лезешь в дебри седьмой воды на киселе. И все же кровь – не вода.
Тетушка Пэтти, или кто там она ему, согласилась взять Мэла под крыло. «Только в память о твоей матери», – постоянно капает на мозги она. Эта самая мать подсадила его на наркотики, а потом отъехала в гордые тридцать четыре от передоза, но к чему ворошить прошлое? Может, она потому Мэлу и помогает. Чего только люди не сделают из-за чувства вины.
Первые несколько недель – сущий ад. Он потеет, трясется и умоляет тетушку Пэтти отвезти его в больницу, где дадут метадона. Вместо этого она отвозит его в церковь, где он сидит на скамье и дрожит, и каждый раз при звуках гимна она силой заставляет его подняться. Он даже не подозревал, как бывает приятно, когда за тебя молится куча народа. Им не плевать – они ратуют за его будущее, взывают к Богу, просят ниспослать свою благодать и исцелить его от болезни.
То ли божье вмешательство помогает, то ли сам он достаточно молод, чтобы оправиться, то ли сама дурь была настолько разбавленной, что не успела сильно ему навредить, но в какой-то момент ломка заканчивается, и он берет себя в руки.
Находит работу фасовщиком в супермаркете «Пигли Вигли». Он сообразительный, дружелюбный, и людей к нему неожиданно тянет. Его повышают до кассира. Он даже заводит отношения с коллегой, Дианой – она милая девушка, мать-одиночка, которая работает и одновременно учится, чтобы получить должность местного, а может, даже регионального менеджера и обеспечить будущее своему ребенку.
Мэла ее ребенок ничуть не смущает.
– Лишь бы своего не заделали, – говорит он и внимательно следит, чтобы под рукой всегда были презервативы. Ошибок молодости ему и так хватает.
– Да, пока рановато, – соглашается она насмешливо, будто Мэл у нее на крючке. А он и не против. Кто знает, может, он действительно на крючке. Неплохая ведь перспектива. Завести семью, вместе двигаться по карьерной лестнице. Открыть когда-нибудь в будущем свой магазинчик.
Завязать-то легко, а вот удержаться? Это другое дело. Зачем искать неприятности, когда они сами тебя находят? Улица не отказывается от своих – даже в Гринсборо.
Всего-то и нужно, что разок ширнуться. По старой памяти.
Он обсчитывает мистера Хансена, полуслепого старика, который с трудом различает купюры.
– Я же дал тебе пятьдесят долларов, Малкольм, – дрожащим голосом говорит тот.
– Что вы, сэр, – доброжелательно отвечает Мэл. – Всего двадцать. Хотите, проверим по кассе?