– Это секрет. – Его охватывает трепет. Он знает, что нарушает правила Дома. Но ему нужно разделить с кем-то свою великую ужасную тайну. Иначе какой в этом смысл? Он словно самый богатый человек мира, которому не на что растрачивать деньги.
– Как скажешь, – повторяет она, понимающе изгибая уголок губ.
– Не смотри. – Далеко он ее не отведет. Сначала очертит границы.
В этот раз прикрывает ей глаза шляпой, проводя через дверь, но она все равно ахает от яркого света. Улица встречает их настойчивым вечерним бризом и легким весенним дождем. Она быстро осознает, что к чему. Харпер даже не сомневался.
– Что это? – спрашивает она, впиваясь пальцами в его руку. Оглядывается, приоткрыв рот; скользит язычком по зубам, снова и снова.
– Ты еще ничего не видела, – говорит он.
Он отводит ее в центр города, который мало чем отличается от прошлого, а потом они следуют за толпой к парку на Северном острове. Всемирная выставка в самом разгаре. На дворе весна 1934-го. Харпер уже здесь бывал.
«Столетие прогресса», – гласят транспаранты. «Радужный город». Они проходят по аллее, вдоль которой тянутся флаги, лавируют в толпе веселых, счастливых людей. Этта поглядывает на Харпера огромными глазами, а потом замечает узкую башню, похожую на термометр, по которой поднимаются красные огоньки.
– Но ведь ее здесь нет, – пораженно произносит она.
– Ее нет вчера.
– Как ты это сделал?
– Секрет.
Чудеса больше не удивляют его – он к ним привык. Здания странные, но он знает, что долго они не простоят. Этта взвизгивает и жмется к нему, увидев динозавров, виляющих хвостами и мотающих головами, но его примитивные механизмы вовсе не впечатляют.
Они проходят мимо муляжа индейской заставы, мимо золотистого японского здания, похожего на сломанный зонтик с торчащими спицами. «Дом Будущего» не отражает будущее. Выставка «Дженерал моторс» – пшик. Громадный мальчишка с кривым кукольным лицом сидит в слишком большой для него красной тележке и едет на ней в никуда.
Зря он привел ее сюда. Жалкое зрелище. Будущее, ограниченное пределом человеческого воображения, расписанное безвкусными яркими красками, как дешевая шлюха. Харпер видел его истинное лицо – стремительное, громоздкое и уродливое.
Она замечает его настроение и пытается его развеселить.
– Смотри! – восклицает она, указывает на «Летучий паром»: вагончики в виде ракет разъезжают между высоченными металлическими опорами моста, раскинувшегося над лагуной. – Давай поднимемся? Только представь, какой там вид.
Он нехотя покупает билеты, и лифт с головокружительной скоростью поднимает их вверх. Кажется, воздух здесь посвежее – или высота позволяет взглянуть на мир под новым углом. Город и выставка отсюда кажутся странными, совсем незнакомыми.
Этта берет его за руку, прижимается так, что через ткань платья он ощущает теплую мягкость ее груди. Глаза у нее блестят.
– Ты хоть понимаешь, что все это значит?
– Да, – отвечает он. У него появился партнер. Человек, который поймет его. В конце концов, Харпер знает, насколько она жестока.
Кирби14 января 1993
– Привет, Кристи, прости, я совсем забыл. Не уследил за временем, – говорит Себастьян «зови меня Себ» Уилсон, стоит ему открыть перед ней дверь.
– Я Кирби, – поправляет она. Она прождала его в лобби полтора часа, а потом не выдержала и попросила администратора позвонить ему в номер.
– А, да, точно. Голова сегодня совсем не варит, даже не знаю почему. А, нет, знаю. Дел полно, за все подряд приходится хвататься. Ну ты заходи, заходи. Прости за беспорядок.
Его номер, пожалуй, один из самых шикарных во всем отеле: верхний этаж, вид на реку, собственная гостиная со стеклянным кофейным столиком – самое то, чтобы исцарапать поверхность лезвием и запачкать едва заметным слоем кокаина.
Но сейчас там валяется ворох бумаг: документы, бланки, таблицы. Кровать не заправлена. На прикроватной тумбочке вокруг дизайнерской лампы хороводом расставлены пустые бутылочки разномастного алкоголя. На белом кожаном диване валяется чемодан, который Себастьян сдвигает в сторону, освобождая место для Кирби.
– Принести тебе что-нибудь? Хочешь выпить? Правда, не уверен, что что-то осталось… – Он оглядывается на пустые бутылки и смущенно зарывается пальцами в художественно растрепанные волосы. На висках виднеются ранние залысины. «Питер Пэн повзрослел и ушел в бизнес, – думает Кирби, – но с образом старшеклассника-хулигана так и не расстался».
Даже дорогой костюм не скрывает, какими дряблыми стали некогда крепкие мускулы, особенно на животе. Интересно, когда он в последний раз брался за мотоцикл? Может, надеется вернуться к нему в тридцать пять, когда заработает свой первый миллион и уйдет на раннюю пенсию.
– Спасибо, что согласился встретиться.
– Да без проблем. Уж ради Джулии-то. Такая трагедия. Я до сих пор, ну… не отошел. – Он качает головой. – От того дня.
– Тебя тяжело поймать.
– Знаю, знаю. У нас тут крупная сделка, слияние компаний. Мы обычно не работаем в центральных районах, больше как-то у побережья. Но фермерам тоже нужны кредиты, как и всем остальным. Ты, наверное, даже не знаешь, о чем я. На кого ты там учишься?
– На журналиста. Но я скоро отчислюсь. – Вот так первый встречный узнает об этом чуть ли не раньше, чем сама Кирби, потому что до этого момента она не задумывалась об этом, и слова вырвались сами собой. И действительно: она не ходила на пары уже больше месяца и еще дольше не сдавала задания. Если повезет, ее отправят на пересдачу.
– А, понимаю. Я вон по всяким протестам и демонстрациям долго расхаживал. Думал, так и злость выплесну, и пользу какую-то принесу.
– Ты так открыто об этом говоришь.
– Ну, ты же меня понимаешь. Таких собеседников редко найдешь.
– Да уж.
– Ну, ты же тоже через это прошла.
В дверь заглядывает горничная-филиппинка.
– Ой, простите, – говорит она и тут же исчезает.
– Через час заходи – громко кричит Себастьян. – Через час комната будет свободна! – Он туманно улыбается Кирби. – На чем я остановился?
– Джулия. Политика. Злость.
– Да. Точно. Ну а что оставалось делать? С жизнью покончить? Джулс бы не одобрила. Она бы хотела, чтобы я чего-нибудь добился. И ты смотри, получилось. Она бы мной гордилась, согласись?
– Ага. – Кирби вздыхает. Видимо, так работает смерть: вытаскивает наружу всю подноготную, превращает людей в самодовольных эгоистов, и плевать, что под маской прячутся одиночество и тоска.
– Так ты что, ходишь по семьям погибших? Грустно тебе, наверное.
– Будет куда грустнее, если убийца избежит наказания. Я понимаю, что прошло много лет, но ты не заметил ничего необычного, когда полиция нашла ее тело?
– Стебешься? Ее нашли только через два дня. Это же просто несправедливо. Только представь, сколько она пролежала в лесу в одиночестве…
Слова насколько избитые, что Кирби не сдерживает злости – он так часто их повторял, что они растеряли весь смысл.
– Она умерла. Ей было уже все равно.
– Ого, как ты жестоко.
– Зато честно. Недаром же говорят, что с болью нужно учиться жить.
– Черт, да расслабься. Я думал, мы друг друга понимаем, а ты…
– Ты не помнишь ничего странного? Может, на теле нашлись вещи, которые ей не принадлежали? Зажигалка, украшения. Скорее всего, старинные.
– Она не носила украшения.
– Понятно. – Как же Кирби устала. Скольким людям она уже задавала эти вопросы? – Ты очень помог. Спасибо, что уделил время.
– А про песню я говорил? – вдруг спрашивает он.
– Нет, насколько я помню.
– «Лови момент, пока можешь». Дженис Джоплин. Она для меня многое значит.
– Ты не похож на фаната Джоплин.
– Джулия тоже. Даже почерк был не ее.
– Ты о чем? – Кирби затаптывает вспыхнувший огонек надежды. Жамелю она однажды доверилась – и что из этого вышло?
– Да о подписи на кассете. Ее нашли в сумочке – видимо, одолжила у подруги. Ну, сама знаешь, чем девчонки занимаются в общежитиях.
– Да, меняются кассетами и дерутся подушками в нижнем белье, – фыркает Кирби, скрывая интерес. – Ты полиции говорил?
– О чем?
– Что почерк был не ее?
– Думаешь, уроды, которые ее убили, слушали песни Джоплин? Я думал, им больше заходит всякое, типа… – Он делает вид, что вытаскивает из штанов пистолет. – Бам-бам, нахер полицию, йоу! – Он хохочет над собственной шуткой, но тут же грустнеет. – Слушай, может, останешься, посидим, выпьем?
Кирби знает, к чему он клонит.
– Тебе это не поможет, – отвечает она.
Харпер1 мая 1993
Поразительно, но все они живут совсем рядом, несмотря на машины, поезда и яростный гул аэропорта О’Хара. Их так легко отыскать – обычно не приходится выезжать за пределы города, который все разрастается, поглощая деревни, как плесень, забравшаяся на хлеб.
Зачастую начинает он с телефонной книги, но Кэтрин Галлоуэй-Пек в списке нет. Поэтому он звонит ее родителям.
– Алло? – Голос отца звучит так ясно, словно он стоит рядом.
– Я ищу Кэтрин. Можете подсказать, где она находится?
– Да сколько раз повторять! Не живет она здесь, и мы не собираемся, слышите вы, не собираемся выплачивать ее долги! – Из трубки раздается щелчок, который сменяет мягкий монотонный писк. Видимо, отец сбросил звонок, поэтому Харпер вставляет в узкую щель еще один четвертак и снова набирает номер, тыкая серебристые кнопки, стершиеся от бесконечных нажатий. Какое-то время он слышит только гудки.
– Да? – осторожно спрашивает мистер Пек.
– Вы не знаете, где она? Мне нужно ее найти.
– Да ради всего святого, – произносит мужчина, – поймите уже, что мы ничего не знаем. Хватит звонить. – Он ждет ответа, но Харпер молчит. Так долго, что мужчина испуганно окликает: – Алло?
– Я слушаю.
– А. Я думал, вы уже положили трубку… – В голосе слышится неуверенность. – С ней все в порядке? Что-то случилось? Господи, или это она что-то натворила?