– Молчи и слушай, – продолжает яриться Харрисон. – Ты испортила репутацию газеты, поставила под угрозу наше сотрудничество с полицией. Помешала расследовать убийство! Довела до истерики убитую горем женщину, которой дела нет до твоей жизни. Хуже того, ты превысила свои полномочия!
– Я не собиралась об этом писать.
– Не волнует. Ты работаешь в спортивном отделе. В ваши обязанности не входит общение с семьями убитых. Для этого есть опытные, чуткие, обученные криминальные журналисты. Только попробуй еще раз сунуть свой нос дальше спортивной колонки. Поняла меня?
– Но ты же опубликовал заметку про «Нэйкед Рэйган».
– Про кого?
– Музыкальную группу.
– Ты издеваешься, что ли? – скептически интересуется Харрисон. Дэн в отчаянии прикрывает глаза.
Ее это не смущает.
– Хорошая бы вышла статья.
– Какая?
– Нераскрытые убийства и их последствия. Личный взгляд на трагедию. Пулитцеровская премия обеспечена.
– Она всегда такая? – спрашивает Харрисон, но идею явно обдумывает.
Но Дэн не поддается.
– Забудь. Даже не надейся.
– На самом деле интересное предложение, – говорит Харрисон. – Только нужно приставить к ней опытного журналиста. Эмму или Ричи, как вариант.
– Не будет она ничего писать, – твердо говорит Дэн.
– Эй. Ты мне не указ.
– Я твой руководитель вообще-то.
– Дэн, да какого хрена?! – практически кричит Кирби.
– Я об этом и говорю, Мэтт. Посмотри на нее, она не в себе. Хочешь, чтобы мы точно попали в скандал? Вот тебе заголовки «Трибьюн»: «Спортивная журналистка слетает с катушек». «Главный редактор довел практикантку до нервного срыва». «Мать жертвы убийства увозят в больницу в шоковом состоянии». «Корейско-американское сообщество в ярости». «Город приостанавливает все расследования».
– Ладно, ладно, я понял. – Харрисон отмахивается от него, как от мухи.
– Не слушай его! Зачем ты его слушаешь? Он же несет полный бред! Не будет такого! Хватит, Дэн! – Он на нее даже не смотрит. Кирби бы расколола его, если бы он взглянул ей в глаза – вот только вместо этого Дэн смотрит на Харрисона и добивает ее окончательно:
– Она эмоционально нестабильна. Даже на пары больше не ходит. Я общался с ее профессором.
– Что?
Он поднимает на нее взгляд.
– Хотел написать тебе рекомендательное письмо. Устроить сюда на работу. Оказывается, ты весь семестр не появлялась на учебе и не сдавала задания.
– Пошел ты, Дэн.
– Хватит. Кирби, – произносит Харрисон тем же тоном, каким напоминает про приближающиеся сроки сдачи работ. – Чутье у тебя хорошее, но Веласкес прав. Для тебя это слишком личное дело. А увольнять тебя я не хочу.
– Меня нельзя уволить! Вы мне не платите.
– Зато тебя можно отправить в отпуск. Отдохни, вернись на учебу. Серьезно. Подумай, чего ты хочешь добиться. Сходи к психиатру, если понадобится. Главное – не пиши статьи про убийства, не доставай семьи потерпевших и носу своего в редакции не показывай, пока я не разрешу.
– Могу заглянуть в здание напротив. Или сходить в «Ридер».
– Отличная мысль. Пойду позвоню им, скажу, чтобы с тобой не связывались.
– Это нечестно!
– Ага, очень. Поздравляю, такова жизнь, когда у тебя есть начальник. Иди давай. Пока не придешь в себя – можешь не возвращаться. Все ясно?
– Так точно, – чеканит Кирби, не скрывая своего раздражения. Встает, идет к выходу.
– Эй, девочка, – осторожно окликает Дэн. – Хочешь выпить кофе? Поговорить? Я на твоей стороне.
Ему явно стыдно. «Ну и отлично», – в ярости думает Кирби. Ничего другого он не заслуживает. Пусть ощутит себя на месте дерьма, размазанного по лобовому стеклу машины изменяющего партнера.
– С тобой – не хочу, – говорит она и уходит.
Харпер20 августа 1932
Харпер встречает Этту после работы, и они вместе возвращаются в Дом. Каждый раз он завязывает ей глаза, каждый раз идет новым путем, а потом обязательно провожает до общежития. У нее новая соседка: Молли съехала после случая со спагетти.
Он вымещает на ней свое беспокойство. Хриплые вздохи и влажное хлюпанье сменяются обжигающим наслаждением, разгоняющим остальные мысли. Когда он входит в нее, то не думает о неправильно интерпретированной карте и о Кэтрин, растерявшей весь свет. Он убил ее быстро, без удовольствия, не следуя ритуалу. Просто воткнул нож прямиком в сердце. Ничего не забрал у нее, ничего не оставил.
В прошлое он вернулся только потому, что так было нужно. Нашел ее в парке – она сидела и смотрела фейерверки, вспыхивающие в ночном небе, – и забрал заколку с зайчиком. Маленькая Кэтрин сияла, и еще как. Наверное, стоило сказать, что она растеряет свой дар. Он сам виноват. Нельзя было поворачивать охоту вспять.
Они занимаются сексом в гостиной. На второй этаж Этту он не пускает. Когда она просится в туалет, он указывает на кухонную раковину, и она забирается на нее с ногами, поддерживая платье, курит и болтает, опустошая мочевой пузырь. Она рассказывает о пациентах. Шахтер из Адирондака, отхаркивающий мокроту с кровью и угольной пылью. Мертворожденный ребенок. Сегодня провели ампутацию: мальчишка застрял ногой в сломанной канализационной решетке.
– Очень печально, – говорит она, но все равно улыбается. Снова треплется, разговаривая за двоих. Снова нагибается и задирает юбку – даже просить не приходится.
– Давай куда-нибудь сходим, милый? – просит она после, пока он натягивает штаны. – Ну давай, чего ты меня дразнишь? – Она проводит рукой по его джинсам: напоминает, что за ним должок.
– Куда ты хочешь?
– Не знаю. В какое-нибудь интересное место. Сам выбирай. Что тебе нравится?
Они оба не в силах противиться искушению.
Он водит ее на свидания. Они гуляют недолго, меньше, чем в первый раз. Полчаса, двадцать минут – так, чтобы не отходить от Дома. Он показывает ей автостраду, и она утыкается лицом ему в плечо, прячась от ревущих машин; а в следующий раз по-девичьи расчетливо хлопает в ладоши и подпрыгивает на носочках, когда видит белье, крутящееся в стиральных машинах прачечной. Она потворствует ему, но его устраивают наигранные реакции. Она притворяется, делает вид, что Харпер ей нужен. Но ее сердце – гниль, и он это знает.
Иногда он подумывает: может, это конец. Может, Кэтрин была последней, и сияющих девушек больше нет, а он отныне свободен. Но Комната все так же гудит, когда он заходит в нее. А чертова медсестра никак не угомонится. Расстегнув белый халатик, трется голой грудью о его руку, пользуясь тем, что он подвернул рукава, и спрашивает детским голосочком:
– А это сложно? Что ты там делаешь, поворачиваешь рычажок, как на плите?
– У тебя не получится.
– Все равно расскажи.
– Для этого нужен ключ. И достаточно упорства, чтобы подчинить себе время.
– А можно попробовать? – просит она.
– Нельзя.
– И в комнату наверху нельзя?
– Хватит заваливать меня вопросами.
Он просыпается на кухонном полу; под щекой – холодный линолеум, а голова болит так, будто по ней стучат молотком. Пошатываясь, он садится и стирает с подбородка слюну. Последнее, что он помнит – как Этта наливала ему выпить. Такой же спирт, как на их первом свидании, только с горьким послевкусием.
Она достала снотворное. Ну разумеется. Харпер проклинает собственный идиотизм.
Она вздрагивает, когда он проходит в Комнату. Мимолетно, почти незаметно. Чемодан валяется на матрасе – Харпер перенес его, когда заметил, что начали пропадать вещи. Купюры разложены в пачки по номиналу.
– Такая красота, – говорит она. – Только посмотри. Даже не верится. – Она подходит и тянется за поцелуем.
– Зачем ты пришла? Я же сказал сюда не заглядывать. – Он бьет ее по лицу, и Этта падает на пол.
Она прижимает ладони к щеке, смотрит на него снизу вверх, подвернув под себя ноги. Улыбается, но впервые во взгляде мелькает неуверенность.
– Милый, – успокаивает она его. – Понимаю, ты злишься. Но ничего. Я просто хотела взглянуть, а ты меня не пускал. А теперь я все видела. Давай я тебе помогу? Весь мир падет к нашим ногам.
– Нет.
– Давай поженимся. Без меня ты не справишься. Я делаю тебя лучше.
– Нет, – повторяет он, хотя знает, что Этта права. Он впивается пальцами в ее волосы.
Харпер бьет ее головой о металлический остов кровати, пока череп не трескается. Долго, так долго – словно целую вечность.
Он не замечает бездомного наркомана, который снова влез в Дом поживиться, потому что потратил все деньги, а теперь в ужасе замер посреди коридора. Не слышит, как Мэл сбегает по лестнице. Потому что рыдает от жалости к себе, и по лицу его текут сопли и слезы.
– Это ты виновата. Ты меня вынудила. Тупая ты сука.
Элис1 декабря 1951
– Элис Темплтон? – неуверенно спрашивает он.
– Да? – оборачивается она.
Она ждала этого момента всю жизнь. Прокручивала в голове снова и снова, как киноленту, перескакивая с кадра на кадр.
Вот он вступает на шоколадную фабрику, и все станки разом прекращают работу, замерев в механическом сострадании. На глазах остальных работниц он подходит к ней и заключает в объятия, склоняя к полу. «Я же говорил, что вернусь», – шепчет он, а в следующее мгновенье прижимается к ее губам поцелуем, от которого замирает сердце.
Вот он непринужденно облокачивается о прилавок в отделе косметики и смотрит, как она помогает какой-нибудь даме из высшего общества выбрать дорогостоящую помаду – Элис не заработает столько и за неделю. «Простите, я никак не могу найти любовь всей моей жизни. Помогите, пожалуйста», – говорит он и протягивает руку. Она перелезает через прилавок на глазах недовольной начальницы, и он кружит ее в своих руках, смотрит с восторгом, а потом они бегут через весь магазин, держась за руки и смеясь. «Элис, но рабочий день еще не закончился», – скажет охранник, а она отстегнет золотистый бейджик, бросит ему под ноги и ответит: «Чарли, я увольняюсь!»