Впервые он абсолютно не понимает, что происходит.
– Что ты делаешь? – спрашивает он, перекрикивая музыку. Она вздрагивает и поспешно выдергивает наушники.
– Господи. Стыд какой. Вы давно за мной наблюдали? Ох, боже. Фух. Я думала, что осталась одна. Так. А вы кто?
– Новый охранник.
– А. Почему вы не в форме?
– Не нашли подходящего размера.
– Ясно, – коротко кивает она. – Эм, ну, в общем, я пытаюсь вырастить устойчивый к засухе сорт табака. Я привила ему геном цветка из Намибии, способного к самовосстановлению. Моему табаку уже месяц, так что теперь я проверяю, появился ли у него нужный белок. – Она вставляет пробирки в плоскую серую машину размером с чемодан. – А с анализом мне поможет спектрофотометр… – Она нажимает на кнопки, и машина отзывается гулом. – Если белок проявился, то субстрат станет синим. – Улыбаясь, она оборачивается к нему. – Я понятно объясняю? А то через неделю к нам придут десятиклассники, и… – Она замечает нож. – Вы не охранник.
– Нет. А ты – последняя. Мне нужно с этим покончить. Неужели ты не понимаешь?
Она пытается отбежать, заступить за скамью, найти что-нибудь, чем можно в него бросить, но он отрезает путь к отступлению. Теперь он умеет с ними справляться. Знает, что нужно делать. Сначала бьет по лицу, чтобы она упала. Потом связывает руки проводом от наушников, потому что забыл проволоку в Доме. Запихивает хиджаб ей в рот, заглушая крики.
Но их и так бы никто не услышал, и убивает ее Харпер долго. Он изощряется, пытаясь компенсировать отсутствие удовольствия. Разматывает кишки, спиралью укладывая их вокруг тела, вырезает все органы и размещает их на столе в свете лампы. Набивает зияющие раны табачными листьями, словно они растут из ее тела. Потом прикрепляет значок с Хрюгасусом к халату. Он надеется, что этого хватит.
От крови он отмывается в женском туалете: стирает с пиджака пятна и засовывает окровавленную рубашку в мусорку для предметов личной гигиены. Потом натягивает на перепачканный кровью пиджак лабораторный халат, вешает на себя именной бейдж Миши, повернув его обратной стороной, и спускается вниз.
На часах четыре утра, и охранник уже сменился. Он стоит за столом и озадаченно говорит в рацию:
– Сказал же, проверил я мужские туалеты. Не понимаю, куда он делся…
– Спокойной ночи, – дружелюбно говорит Харпер и проходит мимо него.
– И вам тоже, – безотчетно отвечает охранник, машинально вскидывая руку при виде человека в халате и с бейджем. Только потом мелькают кратковременные сомнения: что этот тип забыл на работе так поздно и почему он его не узнал? Черт, и куда делся Джексон? Спустя пять часов, когда в лаборатории найдут тело молодого биолога, на место сомнений придет неподъемное чувство вины. Он будет сидеть в полицейском участке, смотреть записи видеонаблюдения и понимать, что вот так просто упустил ее убийцу.
А наверху, сменяя золото лабораторных пробирок, постепенно цветет синева.
Дэн13 июня 1993
Безумную копну волос Дэн замечает мгновенно. Ее сложно упустить даже в толкучке зала прибытия. Дэн всерьез подумывает вернуться в самолет, но поздно – Кирби его заметила. Она вскидывает руку, но невысоко. Неуверенно.
– Да ладно, ладно, вижу я, сейчас, – ворчит он сам себе, указывая на багажную ленту и жестом показывая, как поднимает чемодан. Она часто кивает и идет к нему сквозь толпу; обходит женщину в чадре, занавешенную будто своим собственным паланкином, издерганное семейство, пытающееся не потерять друг друга в людском потоке, бесконечное множество тучных путешественников, от одного взгляда на которых становится грустно. Дэн не представляет, кому могут нравиться аэропорты. Видимо, те, кто так говорит, никогда не летели из Миннеаполиса в Сент-Пол. Уж лучше ехать на автобусе. Да и вид из окна приятней. Удивительно, как люди в самолетах не набрасываются друг на друга, пытаясь побороть скуку и раздражение. Прямо-таки настоящее чудо.
Кирби вдруг оказывается совсем рядом.
– Привет. Я звонила.
– Я был в самолете.
– Да, в отеле сказали, что ты уже уехал. Прости. Я хотела поскорее с тобой поговорить.
– Да, с терпением у тебя знатные проблемы.
– Я не шутки шутить пришла, Дэн.
Он тяжело вздыхает и смотрит на чужие чемоданы, ползущие по багажной ленте.
– Ты из-за той наркоманки так завелась? Художницы, которую убили несколько дней назад? Жаль ее, конечно, но это не твой случай. Полиция уже арестовала ее дилера. Очаровательный малый, Хакстебл вроде или как там его.
– Хаксли Снайдер. Его еще ни разу не забирали за драки.
Чемодан наконец-то выезжает из-за резиновой занавески и скатывается на ленту. Дэн забирает его и жестом манит Кирби ко входу в надземку.
– Ну, нужно же с чего-то начинать.
– Я говорила с ее отцом. Кто-то звонил ему, искал Кэтрин.
– Вот удивила. Мне тоже постоянно названивают. Обычно пытаются впарить страховку. – Он роется в кошельке в поисках жетонов, но Кирби оплачивает проезд за двоих.
– Он говорил, что мужчина был какой-то подозрительный.
– Да, страховщики – народ весьма подозрительный, – парирует Дэн. Он не собирается ей потакать.
Поезд дожидается их на станции, набитый битком. Дэн уступает Кирби единственное место, а сам прислоняется к поручню, стараясь не трогать его руками. Микробов в общественном транспорте больше, чем на стульчаке унитаза. Издав предупреждающий сигнал, двери поезда закрываются.
– И ее тоже зарезали, Дэн. Не вспороли живот, но…
– Тебя перевели на следующий курс?
– Что?
– Потому что ты явно нашла меня не для того, чтобы обсудить очередное убийство. Тебе запрещено ими заниматься.
– Да твою мать. Не собиралась я обсуждать Кэтрин Галлоуэй-Пек, хотя сходство есть…
– Слышать не желаю.
– Ладно, – холодно произносит она. – Я приехала в аэропорт, потому что хотела кое-что показать. – Она ставит на колени черный поношенный рюкзак без опознавательных ярлычков, расстегивает и достает его куртку.
– О, а я ее искал.
– Я не про нее говорила.
Она разворачивает куртку, как какой-то священный саван. Дэн ожидает увидеть доказательство второго пришествия, не иначе. Но внутри лежит всего лишь игрушка. Пластиковая лошадка, потрепанная временем.
– И что это?
– Он подарил ее мне, когда я была совсем маленькой. Неудивительно, что я его не узнала, мне было-то всего шесть. Да я даже не вспомнила про лошадку, пока не наткнулась на фотографию. – Она неуверенно мнется. – Черт. Не знаю, как сказать.
– Да ты и так немало бреда наговорила. Давай, хуже уж точно не будет.
Ничто не может быть хуже их разговора в конференц-зале «Сан Таймс», когда она смотрела на него как на предателя. Сердце до сих пор ноет, когда он вспоминает о ней. А вспоминает он постоянно.
– Такого бреда пока еще не было. Но ты все равно выслушай.
– Жги, – отвечает он.
И она рассказывает. Про парадоксальную лошадку, которая каким-то образом связана с парадоксальной бейсбольной карточкой, найденной на теле женщины времен Второй мировой, а еще с зажигалкой и кассетой, которую не стала бы слушать Джулия.
С каждой секундой скрывать недоумение становится все сложнее.
– Интересная теория, – осторожно говорит Дэн.
– Заканчивай.
– Что заканчивать?
– Жалеть меня.
– Всему можно найти логическое объяснение.
– Да пошла эта логика на хрен.
– Слушай. План такой. Я только что шесть с половиной часов проторчал в самолете. Я устал. От меня воняет. Но ради тебя – поверь мне, исключительно ради тебя, – я не поеду домой, где меня ждет простое, но очень необходимое благо в виде душа. Мы поедем в редакцию, я позвоню производителю твоей лошадки и все проясню.
– Думаешь, я им не звонила?
– Значит, ты задавала неправильные вопросы, – терпеливо говорит он. – Например, производили ли они прототипы? У кого был к ним доступ в 1974-м? Может ли оказаться, что «1982» – не год, а номер ограниченного тиража или определенной партии?
Какое-то время она молчит, глядя под ноги. Сегодня на ней громоздкие высокие ботинки. Шнурки наполовину развязаны.
– Господи, да я сумасшедшая.
– Могу тебя понять. Совпадения действительно странные. Разумеется, ты пытаешься найти им объяснение. А лошадка – неплохая зацепка. Если окажется, что это был прототип, мы можем выйти на продавца и, соответственно, на убийцу. Так что ты молодец. Расслабься.
– Тебе самому бы не помешало расслабиться, – отвечает она и улыбается – натянуто и едва заметно.
– Сейчас мы во всем разберемся, – говорит Дэн. И даже верит в свои слова – а потом приезжает в «Сан Таймс».
Харпер13 июня 1993
Харпер сидит за столом в дальнем углу греческой забегаловки, у стены, расписанной изображением белокаменной церкви у голубого озера. Перед ним стоят блинчики с хрустящим беконом; он смотрит в окно, провожая взглядом прохожих, и дожидается, пока сутулый чернокожий мужчина дочитает газету. Осторожно отпивает слишком горячий кофе и думает, не связано ли его намерение больше не возвращаться в Дом с тем, что тот не пускал его дальше этого дня. На душе на удивление спокойно. Он не впервые оставляет прежнюю жизнь позади. Приспособится и к этому времени, и плевать на бесконечные толпы, неистовый ритм жизни и суету. Только денег надо было взять побольше, но раздобыть их не будет проблемой, особенно когда в кармане есть нож.
Мужчина наконец-то уходит, и Харпер забирает с его столика пакетик сахара и газету. С убийства Миши прошло всего несколько часов, так что про нее вряд ли что-то напишут, но он может найти заметку о Кэтрин. Любопытство явно показывает, что из Дома он ушел, но путь его продолжается. Рано или поздно он найдет новые созвездия. Или составит свои.
«Сан Таймс» открыта на спортивном разделе, и только поэтому он замечает ее имя. Даже не над статьей – всего-то над перечнем лучших спортсменов чикагских школ.
Он внимательно всматривается в заметку, дважды перечитывает все имена, словно они способны исправить вопиющую ошибку в имени автора. Кирби Мазрахи.