А сейчас мы сидим на широкой скамье на первом этаже дома Атаманова в селе Верхний Уймон. Слева – большая белая русская печь. Дрова в ней давно прогорели, но печь протоплена, и от нее волнами накатывает тепло. В окна бьет яркий солнечный свет. Дом из кедровых и лиственничных бревен, ему больше века, но в нем удивительно светло и уютно. Всюду рассеян свет нежноянтарного оттенка. Мы в гостях у Анатолия, директора местного музея Николая Рериха. Он рассказывает нам о Рерихе и его Центрально-Алтайской экспедиции. Рерих с женой, сыном и другими участниками экспедиции прожил в этом доме несколько дней в августе 1926 г. В доме много фотографий того времени и репродукций картин Рериха. Одна из них – последняя, написанная Рерихом прямо перед смертью, – «Благая весть».
На ней спиной к зрителю сидит человек. Его взгляд направлен в сторону крутой и далекой горной долины, уходящей вдаль и вверх. По дну долины извивается чистая светлая река. Горы уходят вдаль, в бесконечность. И совсем далеко, в голубой дымке, прекрасная снежная вершина с двумя пиками – острым слева и трапециевидным справа. И широким седлом между ними.
– А ведь это – Белуха! – вдруг говорит Анатолий.
Мы молча всматриваемся в мистическое полотно. Человек на нем мысленно и духовно идет к Богу. К Истине. К Любви. Идет через долину, ее повороты и речные перекаты. Идет через седло прекрасной двуглавой вершины. За которой неведомое. Человек влечет нас за собой.
– Рерих хотел поселиться и умереть здесь, в Уймонской долине, – говорит Анатолий. – Об этом есть свидетельства жены и сына. Но не получилось – страна не впустила его назад, – добавляет он.
Мы прощаемся с Анатолием, бросив напоследок взгляд на рериховскую Белуху.
Последнюю попытку увидеть двуглавую гору я делаю на обратном пути, покидая Усть-Коксинский район, там, где у дороги стоит еще один пограничный пост. Если проехать от него немного в сторону Казахстана, переехав мост через речку и поднявшись на пригорок, можно увидеть Белуху, до которой здесь уже очень далеко – километров под сто пятьдесят.
И вот я стою и вглядываюсь вдаль. Из моего рта идет пар. Я напрягаю зрение и прищуриваю глаза. Издалека в меня вглядываются пограничники. Вокруг горы. Вдалеке тоже горы. Но сегодня они затянуты утренней морозной дымкой. Белухи не видно. Я сажусь в наш микроавтобус, в котором вопит что-то жизнеутверждающее и неприличное группа «Ленинград».
Я гляжу на дорогу, слушаю Шнура и чувствую, что все больше понимаю Николая Рериха. В самом деле, что может быть лучше, чем увидеть Белуху и….!
Сияющий Алтай
(верховья Катуни, Катунская долина, озеро Язевое, ледник Геблера и истоки Катуни, Петр Ефимович Суртаев)
Для меня Алтай – место, от которого исходит сияние. Свет, разлившийся над горами и долинами, и не вернувшийся в небо. Свет, навсегда оставшийся на земле. Свет, просветляющий души.
«Под кедрой всегда сухо!» – говорит нам Петр Ефимович Суртаев, заместитель директора Катунского заповедника. В его руках острый топор, которым он отсекает толстые шматы сочной желто-красной древесины кедра, густо пропитанной янтарного цвета смолой.
Над нашими головами шатер из темно-зеленой кедровой хвои, а под ногами – сухой хвойный ковер. С потемневшего неба хлещет холодный дождь. Ветер и дождь не пробивают шатра, но швыряют россыпи ледяных капель в наше убежище. Мы идем развязывать арчемаки (кожаные сумины, которыми вьючат лошадей), чтобы одеться потеплее.
Ефимыч одним движением топора превращает средней толщины ветку в острое копье и под острым углом с усилием вдавливает его в землю. И вешает на ветку котелок с водой прямо над разгорающимся костром. Ветка прогибается вниз, но держит. Костер быстро разгорается.
– Кедр смолистый, горит, как порох, – говорит Ефимыч.
Путешествие к истокам Катуни и горе Белуха
От костра идет тепло и сияние. Мы сдвигаемся ближе к огню и пьем горячий чай с дымком. А скоро проясняется и небо.
«Кедр горит, как порох».
Мы идем след в след по тропе над белоснежной Катунью. Лошади ступают осторожно. Река шумит далеко внизу, тропа проходит над высокой осыпью. Осыпь на противоположном берегу окаймлена сверху огромными деревьями. Часть из них рухнула вниз кронами, подмытая рекой. Тайга густа, и над ней поднимается густой белый дым.
Ночью накануне была сильная гроза. Нас разбудило в палатках, бил гром, и мокрая ткань сияла от вспышек молний. Теперь Ефимыч едет хмурый и останавливает лошадей точно напротив той части тайги, где виден дым. Мы развьючиваем лошадей. Ефимыч велит Лене готовить обед. А мне и Дмитрию предлагает отправиться на другой берег. Тушить лесной пожар. У него топор. У меня ножик с керамическим лезвием. У Димы – любовь к приключениям. С тем и отправляемся. Женщины провожают нас, как трех богатырей на бой с Соловьем-разбойником.
По стволу огромного кедра – широкая белая полоса от вершины до земли. Это след от молнии. Словно кто-то ошкуривал дерево, отодрал кору с одного бока, да так и бросил. На белом теле кедра, обнаженном молнией, выступила прозрачными каплями смола. А снизу кедр горит. Аккурат там, где «всегда сухо». Горят корни, горит хвоя, горит мох. Видно пламя, под корнями – адский жар, как в топке паровоза. Внизу – оранжевое сияние огня, вверху – белоснежный дым.
Ефимыч что-то рубит у корней своим топором, а мы сдираем с крутого горного склона мох и бросаем вниз – в очаг пожара. Спасибо ночной грозе – мох пропитан водой, как губка. Мхом мы затыкаем щели и впадины горящего дерева. Через четыре часа тушения не остается ни дымка. Кедр со всех сторон подоткнут толстой мшаной шубой. Мы все в грязи и ссадинах. Глаза Ефимыча сияют.
Возвращаемся в лагерь победителями. Нас ждут триумф и обед. Внизу шумит Катунь, тайга вновь безмятежна.
Рассветы на Катуни тоже безмятежны. Над рекой по склонам гор стелется серебристый туман. На высокой траве сверкает огромными каплями роса. Первые же лучи солнца мгновенно все просушат – траву, палатки, обувь. И вещи Алексея тоже. Мы обнаружили его на одной из стоянок. Он где-то потерял своих, в том числе и родную жену. Ему взбрело в голову пойти одному через высокий перевал на Катунском хребте, через сияющие ледники. Он шел с титановыми кошками на ногах и с острым ледорубом в руке. Одну ночь он провел наверху, прямо на леднике. Теперь Алексей пьет горячее какао со сгущенкой из наших запасов и собирается дождаться своих, которые пойдут на плотах по Катуни сверху.
Петр Ефимович Суртаев из Усть-Коксы (фото В. Рыжкова, 2004 г.)
После завтрака мы выходим в сторону Белухи, и через пару часов встречаем жену Алексея. Она идет в полукилометре от нас – по другому, левому, берегу. Мы что есть мочи орем ей, что Алексей ждет ее на стоянке, ниже по течению. Она что-то кричит в ответ. Ничего не слышно – ревет река. Мы машем руками, она машет руками и наконец понимает. Лицо ее сияет от радости.
Что не мешает нам их оштрафовать. Точнее, штрафовал Ефимыч, а мы при том присутствовали. Новосибирцев, в том числе жену Алексея, в заповедник забросил вертолет – без должного разрешения. А в заповедник, да еще и в приграничную зону, без разрешения никак нельзя. Впрочем, оштрафованные совсем не расстроились. День был солнечный, катунская долина была великолепна. Слева – острые пики и ледники, справа – зеленые склоны с белыми языками нерастаявших лавин. Новосибирцы погрузились в свои ярко-желтые плоты и весело ушли вниз по Катуни. Что им наш штраф!
Про государственную границу нам хорошо все объяснил пьяненький егерь-казах. У него была белая лошадь и недопитая бутылка красного молдавского. Он взял нас голыми руками, точнее, голых. Мы нагишом плавали в теплом Язевом озере, таком прозрачном, что женщины ушли от нас плавать за пару сотен метров. Тут нас и взял, со всеми потрохами, казахский егерь.
Впрочем, относительно того, кто кого взял, у них вышел спор с Ефимычем.
– Я вас «засек», еще когда вы от Катуни поднимались, – объявил веселый казах.
– А я тебя увидел, когда ты еще по тому берегу озера тащился! – уязвил в свою очередь конкурента Ефимыч.
– А вот вы сейчас границу нарушите! – озорно сказал казах и глотнул молдавского.
– А ты сам сейчас на российской территории незаконно находишься, – парировал Ефимыч.
Признаться, было вовсе нелегко избежать международного конфликта.
Особенно учитывая, что не нарушить государственную границу мы никак не могли. Правый берег Катуни в том месте почти непроходим. Внизу – смертельно опасное болото, поросшее красной высокой травой. Вверху – по горным склонам – курумник. Внизу можно утонуть в болоте вместе с лошадью. Вверху – лошадь может сломать или сильно поранить ногу. Потому единственно возможный путь проходит по левому берегу. А там-то тропа как раз и пересекает дважды границу с Казахстаном. Граница эта никак не обозначена, но проходит по пологому гребню – водоразделу Иртыша и Катуни. Все, что течет в сторону Иртыша, Казахстан. В сторону Катуни – Россия.
Выручил наш казахский друг. Он смело выдвинул формулу международного компромисса – из двух пунктов. Пункт первый – вместе допить молдавское – был нами мягко, но твердо отклонен. Пункт второй – он позвал нас к себе на базу в гости.
– У меня там баня натоплена, веники свежие и выпивки полно.
Согласитесь, это были исключительно сильные аргументы!
Мы посмотрели туда, куда он указывал. Это было прекрасное зрелище! Огромная широкая долина уходила далеко вниз и вдаль. Слева в синей дымке в нашу сторону открывался фиолетовый амфитеатр высокой вершины. Вдалеке внизу, в самом сердце долины, сверкало большое серебристое озеро. Высоко в небе сияло солнце, в горах стояла полная тишина, воздух был полон того тонкого медового аромата, который я встречал только на Алтае. Всюду в свежей траве журчали прозрачные ручьи.
Но мы повернули налево – в суровую долину Катуни, где нас ждала царственная Белуха. Серебряная долина со всадником на белом коне осталась за спиной. Фигуру веселого казаха с бутылкой молдавского окружало летнее марево. Или сияние?