д протяженной зеленой долиной Большого Ильгуменя сверкают вдалеке, в голубоватой дымке, круглогодичные снега Теректинского хребта.
Еще один автомобильный Кырлыкский перевал (между Усть-Каном и Усть-Коксой), скрытный и темный, как подозрительный и молчаливый старовер-кержак, проложен в глухом горном седле между двумя огромными хребтами, Кортонским и Теректинским, и весь упрятан в мрачном лиственничном лесу. Кырлыкский перевал – дикий, маралий и шаманский. Прямо у дороги тянутся столбы и сетка маральника, а в селе Кырлык (имеющий возвышенности, горы, хребты), под перевалом, живут потомственные алтайские шаманы. Машин здесь проезжает мало, само место первозданное и отчасти даже лихое. Так и кажется, что сейчас вылезет на дорогу медведь-шатун и влепит когтистой лапой прямо по лобовому стеклу или стрельнет по машине из дробовика одичавший в тайге разбойник…
Характер знаменитого перевала Теплый Ключ – главных ворот на плато Укок – грозный и страшный. Перевал огромен и крут, он нависает сверху как тяжелая черная туча. Дорогой лежат вросшие в землю каменные глыбы, по которым медленно и с усилием переваливается автомобиль. За глыбами и покатой сырой болотиной начинается крутой и затяжной подъем, узкий и неровный, опасный каменной осыпью. На вершине перевала плещется среди черных камней мерзлое мелкое озерцо, рвет воздух холодный ветер, белеет слежавшийся в твердый наст нерастаявший за все лето снег, вкопан в горный склон высокий деревянный крест, который в этом диком месте наводит на путников грусть, если не сказать – тоску. За первым седлом перевала, после глубокого спуска в болотистый лог, следует длинное второе седло, едва проезжее, каменистое и узкое. С первой вершины вдалеке на юге видно само плато, точнее, его самый восточный край, освещенный ярким солнцем. И за ним – хрустально чистые поднебесные снега хребта Южный Алтай. Теплый Ключ открыт для проезда машин повышенной проходимости только летом, зимой на его пустынной вершине завывают вьюги и изредка пробежит, спеша убраться отсюда поскорее, голодный зверь.
Верх-Бийский перевал – водораздел Катуни и Бии, находится по дороге из Горно-Алтайска на Телецкое озеро, в поселок Артыбаш. Перевал невысокий, простой, по-настоящему звездный: ночью, если нет туч, над ним горит полное ярких звезд небо, разрезанное поперек сверкающим Млечным Путем. Вокруг перевала раскинулась заболоченная густая тайга, в которой не сыскать ни огней, ни жилья. Ночью перед машиной в свете фар пробегают лисы и зайцы, тяжело взлетают с полотна дороги огромные серые совы.
Ябоганский перевал, сравнительно со всеми прочими алтайскими перевалами, легкий, солнечный, воздушный. Лес на нем растет свежий и сухой, прозрачный и просторный, воздух всегда чистый, обдувающий гору легким ветерком. В сторону Усть-Кана у подножия перевала с западной стороны хребта кипит жизнью уютное село Ябоган, с другой стороны, к востоку, тянется живописная речная долина, сочные луга. За Ябоганским перевалом на восток дорога спускается в долину рек Ело и Урсул, и по ней одна за другой встречаются маленькие деревни:
Верхнее Ело, Ело, Кара-Кобы, Теньга (широкий, просторный), Шибе, Талда (с тальником) и стоящая уже на Чуйском тракте конечная Туекта.
Километров через тридцать после спуска на восточную сторону с Ябоганского перевала справа появляется село несколько крупнее прочих. Это и есть нужное нам сегодня Ело (Йоло, по-алтайски – белоголовый орел), село расположено очень живописно, на берегу прозрачной реки Урсул (текущая во рву), там, где в него втекает речка Семисарт. Горы в этом месте широко расступаются в стороны, давая людям простор для возделывания полей и пастьбы многочисленного скота. Справа возвышаются отроги Теректинского, слева – Семинского хребтов. Понизу гор лежат широкие приречные поляны, по склонам отрогов высоко поднимаются густые леса, над ними виднеются серые, местами покрытые снегами гольцы.
Мы повернули с тракта вправо, в деревню. По улицам шатался сплошь пьяный народ. Некоторые еловцы уже не могли ходить и шататься и просто валялись на земле прямо у дороги. Кто-то из способных стоять на ногах двинулся к нам – попросить денег на водку или еще что, – но мы поскорее проскочили мимо них, за село. Заметили попутно небольшую толпу пьяных мужиков, гуртовавшихся у магазина. Они замолкли и обернулись в нашу сторону. Мы прибавили ходу. Еще не хватает связаться с ними – добром для нас это точно не кончится!
Выше за селом проселочная дорога направилась к мостику через Семисарт. Мостик представлял из себя перекинутые через речку прогнувшиеся полусгнившие лаги, почти утонувшие в быстрой воде. Осторожно переехав речку мы покатили полем, ограниченным слева, в километре от нас, Урсулом, справа – высокой горой Актырга. Через пару километров нам встретился почти высохший ручей Тюмичин, понизу, ближе к Урсулу, окруженный высокими тополями с редкой листвой. Близ его устья мы и встали на дневную стоянку, а вслед за тем пошли осматривать местность, ведомые неутомимым Юрьичем.
К счастью для нас, правый берег Урсула и обширное поле над ним были совершенно безлюдны, только паслись вдалеке непривязанные, пущенные свободно лошади. Мы развели на берегу Урсула костер, повесили на огонь котелки и принялись чистить овощи для супа.
Вдруг по берегу мимо нас быстро прошли два парня с удочками.
– Как ловится сегодня? Вы сами местные? – спросил я одного из них.
– Нормально ловится! Хариус! Местные! – ответил он, хлопнув ладонью по сумке, висящей на боку. И унесся дальше вниз правым берегом, раз за разом забрасывая легкую снасть по неглубоким быстрым перекатам. Урсул – река рыбная, вспомнил я то, что не раз слышал от рыбаков.
Мы решили искупаться. День был жаркий и тихий. На реке тут же рядом с костром нашлись удобные глубокие омуты, прямо у берега, с тихим течением. В эти чистые и глубокие омуты, с теплой водой, мы с удовольствием окунулись целиком с головой. Такая сравнительно теплая вода, как в Урсуле, – большая редкость для алтайских горных речек. Пока мы безмятежно плескались в тихих изумрудных ямах, к реке подошло стадо сытых и медлительных коров. Они сначала не спеша спустились к реке, в которой выстроились в ряд и вдоволь напились воды, а затем величественно, одна за другой, вошли в прозрачную стремнину на середине реки и неспешно, по брюхо в воде, перебрели на левый берег Урсула. Все вообще в округе было тихо, неторопливо, спокойно, нас не беспокоили ни люди, ни мухи, ни гнус. Кони, и те дремали, неподвижно стоя в высокой золотистой траве степи.
После купания и обеда Юрьич сбежал к подножию высокого берега Урсула, к самой кромке воды, и теперь показывает нам глубокую квадратную выемку в каменистом обрыве, метра в четыре высотой и глубиной.
– Палеолитическая стоянка! Раскоп! – объявляет он.
Мы входим в раскоп и разглядываем его.
Раскоп старый, он уже сильно оплыл глиной и грязью от воздействия дождей и снегов, но в целом довольно хорошо сохранился, в том числе уцелели и его высокие вертикальные стенки. Юрьич достает ножик и начинает ковырять им стенку раскопа примерно на уровне глаз. Скоро он радостно вскрикивает и поворачивается к нам, протягивая что-то в ладони:
– Вот он! Отщеп\ Видите?
Мы вертим в руках маленький черный камушек, плоский, с острым режущим краем. Отщеп?!
– Вот! – снова кричит от стенки раскопа Юрьич. – Еще вам отличный отщеп!
Теперь черных пластинок две. Нас разбирает археологический азарт, схожий с кладоискательским, и мы тоже принимаемся колупать ножами сырую стенку раскопа. Черт побери! Вскоре каждый из нас находит во влажной стенке раскопа, состоящей из мешанины глины и мелкой речной гальки, по осколку такого же черного камня, а то и по нескольку! Вот так дела! Между тем Юрьич рассказывает нам историю этого места:
– Этот ручей и все это примечательное поле называются меж нами Тюмичин. Здесь полно археологических памятников! Мы с вами проезжали на поляне мимо курганов скифов, захоронений древних тюрков с их квадратными каменными оградками, видели отходящие от курганов стоячие камни балбалы, ритуальные оленьи камни. А вот здесь, в этом вот самом раскопе, археологи нашли и изучили огромную палеолитическую стоянку – ранний и средний каменный век. Сотни и тысячи находок! Ножи, топоры, рубила, скребла и скребки, остроконечники, большое дробило, сотни отщепов, даже нуклеусы…
– Нуклеусы?
– Нуклеус – это основа для производства каменного орудия. Берется большой камень или большая галька, и с нее особыми направленными ударами скалывают вначале крупные отщепы, которые дальше обрабатываются все новыми сколами или более мелкой ретушью, вплоть до получения мастером готового изделия. А первоначальный камень, когда из него наделают несколько или много готовых орудий, т. е. то, что от него в итоге останется, – это и есть нуклеус. Это как кочерыжка у капусты! Найти нуклеус – большая редкость и удача! Ведь он показывает и доказывает технологию производства каменных орудий. Зато вот отщепов, как вы сами убедились, полно! Это же обычные отходы каменного производства. Как щепки в лесу на вырубках.
Мы продолжаем ковыряться в срезе раскопа и скоро уже сами легко замечаем характерные черные каменные вкрапления в глине, среди массы светлой гальки.
– А почему камень для каменных орудий обязательно черный?
– Потому что это или кремень или обсидиан – у них очень прочные и острые режущие кромки, и они хорошо отслаиваются тонкими пластинами, откалываются от нуклеуса. Именно из них и делали каменные орудия: ножи, топоры, скребки, – которые долго служили, были износоустойчивыми, хорошо резали мясо и шкуры животных.
– А где же они доставали такие камни?
– В Сибири были свои месторождения кремня, обсидиана, яшмы, в том числе и на Алтае. Там брали и после обрабатывали.
Мы выбираемся из раскопа наверх, на поляну. Удивительное дело, Юрьич и здесь, прямо в траве, находит черные осколки.
– Да здесь-то они откуда?! Понятное дело в глубине, в древних слоях… Но здесь-то как на поверхности?