берегами и густой порослью цветущего золотого корня, мы перекусили бутербродами и сладким чаем. Со дна прозрачного холодного озера поднимались тонкие цепочки пузырьков воздуха или газа, и поэтому я назвал безымянное озеро Пузырьковым. За ним тропа медленно спускалась на север в верховья Большого Яломана (узкая лента, грива коня). Здесь же наверху в камнях находятся истоки этой реки. Повсюду по широкой спине хребта валялись крупные куски желтоватого и нежно-розового мрамора, поэтому я решил назвать перевал Мраморным. Около трех километров от верхней точки перевала мы медленно ехали вниз. Слева были видны пологие горные цирки со снегом в рыжих складках. Вскоре мы обнаружили в склоне горы глубокий скалистый провал, на дне которого шумела чистая быстрая речка. Еще немного ниже она опять скрывалась под землей, а после вытекала на открытое место из-под подножия небольшой фиолетовой скалы – очень живописно. Мы решили меж собой, что это и есть тот самый аржан, который мы искали, и задержались у подземной речки на небольшой привал. После чего, очень довольные своим открытием, двинулись в сильный дождь обратно в лагерь, где нас с нетерпением ждала Катя. Она оставалась дома и очень сильно боялась весь день, что, пока мы ищем аржан, в лагерь придет медведь и съест ее.
Озеро Солонегиный на Теректинском хребте (В. Рыжков, 2012 г.)
Каково же было наше огорчение, когда несколько дней спустя мы узнали от встреченных нами пастухов, что нужный нам аржан мы так и не нашли. Он был еще дальше и ниже по долине Большого Яломана, в глухом лесу, но мы этого не знали. Пастухи описывали его так же, как и яломанские мальчишки: река с грохотом вылетает из горы и все вокруг скрыто в облаках холодных брызг.
Оставалось поверить им на слово.
Горелый лес на речке Кызыл-Айры
Подъем или спуск в горах «по-дикому», без тропы по горной тайге или по холодным гольцам, сам по себе захватывает дух и впрыскивает в кровь лошадиную дозу адреналина. Такое запоминается на всю жизнь. На следующий день после неудачной «радиалки» к аржану мы выехали дальше на юго-запад по Теректинскому хребту. Принялись неспешно подниматься на спину хребта по Большой Черной речке и метров через триста выше нашего лагеря с удивлением обнаружили, что у нас есть сосед. Выше по течению речки выступила ближе к тропе обитаемая стоянка, вокруг которой на крутых склонах лениво паслись упитанные катандинские коровы. Нас тепло приветствовал хозяин стоянки – крепкий русский мужик в сапогах и стеганой фуфайке.
Подъем за стоянкой становился все круче, тропа как таковая скоро вообще пропала. Тогда Андрей, едущий впереди, круто взял вправо, и мы принялись взбираться на своих конях по дикому обрывистому травянистому склону, поросшему низким колючим кустарником. Лошади часто и тяжело дышали, обильно потели, пригибали головы к земле, цепляясь копытами за склон и рывками тащили нас все выше, к далекой спине хребта под самые небеса. Это тянулось долго и мучительно. Когда путь стал более пологим и проклятый колючий кустарник закончился, перейдя в высокогорный луг, мы сделали короткий привал на траве, давая лошадям перевести дух. Вокруг нас раскрылась великолепная горная панорама. Белая лента Верхней Катанды змеилась далеко внизу в оставленной нами долине. До самого горизонта во все стороны голубели и синели хребты и отроги. Над нами, но довольно близко, медленно кружили в прозрачном теплом воздухе два огромных беркута с мощными квадратными крыльями и яркими белыми пятнами на крыльях и на хвосте. Они отдыхали, паря в поднимающемся из долины летнем воздушном потоке, и глазели на нас, а мы валялись на мягкой траве и глазели на них.
Вскоре мы продолжили путь и достигли вершины перевала Кызыл-Айры (2470 м) – плоской холодной гривы с камнями и карликовыми цветочками между ними. После чего круто спустились с него в поводу в небольшую ровную долину, к маленькому озеру, напоминавшему формой маралий след, которое я так и назвал – Маралий след (2250 м над уровнем моря). Там сделали небольшой привал на солнцепеке и двинулись в путь. Чем дальше мы отъезжали от перевала, тем тропа становилась все круче и непроходимей. Сначала она бежала по траве, но потом втянула нас в дремучий лес. Под конец, ближе к речке, зажатой в узком лесистом ущелье, тропа совсем потерялась, и мы с большим трудом продирались через лесные заросли по едва заметным звериным тропам. Вот каким манером едущий впереди группы Андрей искал нам путь в почти отвесном лесном буреломе. Зайдя в очередной тупик, мы замирали на крутом склоне, кони упирали ноги в гору, с трудом держа равновесие, мы цеплялись за ветки деревьев, чтобы не попадать кубарем вниз. Надо мной нависал конь соседа, над ним – лошадь соседки, и т. д. Где-то ниже меня громко трещали ветки и раздавался громкий мат. Андрей, волоча за собой своего несчастного коня, искал проход, по которому мы могли бы скатиться на дно ущелья, к речке. Что-то там внизу сломав, что-то срубив, что-то оттащив в сторону и примяв к земле, он организовал нам «дорогу». По которой мы и скатились один за другим к ручью, рискуя сломать шеи себе и своим коням.
Сразу за ручьем мы поехали круто влево и вверх, к истокам речки Кызыл-Айры. Нашим глазам открылось жуткое зрелище: горелая кедровая тайга, покрывающая все окрестные горы на несколько километров вверх по ущелью и далеко вверх по широким боковым склонам. Пожар в этой горной долине случился предыдущей осенью или летом. Никто не знает точно, когда это произошло – тайга здесь необитаема. Скорее всего, в сухой кедр во время грозы ударила молния, и лес загорелся. Кедр за кедром, крона за кроной – и вот уже полыхают все горы окрест.
Теперь погибший лес стоял перед нами так, как будто все это случилось только вчера. На черных мертвых ветвях кедров оставалась еще неопавшая желтая длинная хвоя. Стволы чернели и блестели на солнце, словно бы обклеенные тонкими пластинами жирного каменного угля антрацита. Картина вокруг была как из фильма ужасов – планета Земля на второй день после термоядерной катастрофы. Светило солнце, небо было ярко-синего цвета, воздух был бездвижен и прозрачен, черные стволы обуглившихся кедров смотрелись особенно страшно на фоне желтой земли и сине-фиолетовых цветов дельфиниума, которыми густо порос мертвый лес.
В первые год-два после лесного пожара по такому сплошному горельнику еще можно худо-бедно проехать, погибшие стволы продолжают стоять. Но затем они постепенно подгнивают снизу и принимаются падать вниз под собственным весом или от порывов ветра – и падают по направлению склонов, намертво перегораживая тропы. Через несколько лет после пожара такой лес становится совсем страшным и непроходимым. Часть горелых стволов падает. Другая часть продолжает стоять, но с них постепенно отваливаются мертвые ветви, и тогда погибшие в огне деревья выглядят как обгоревшие телеграфные столбы с острыми скошенными вершинами. Тайге нужно 50–70 лет, чтобы восстановиться – пока возникнет поначалу подлесок, а после понемногу вытянутся вверх молодые кедры и лиственницы.
Мы проезжаем подавленные и в полном молчании черную мертвую тайгу и встаем на стоянку, как обычно, у самой верхней границы леса в верховьях речки Кызыл-Айры. В этой части долины огонь пощадил деревья. Прямо перед нами красивый горный цирк с золотисто-красным отливом, который и дал название речке (Кызыл – значит красный). Выше от нас по течению находятся три озера. Самое верхнее одновременно и самое живописное, с прозрачной бирюзовой водой, глубокое, с отвесными скалистыми берегами, почти меловыми по цвету. Мы славно в нем искупались под сильным горным солнцем, зажигающим камни синим огнем!
Красота Теректинского хребта
Как и каждый хребет на Алтае, Теректинский хребет своеобразен и неповторим. Он далеко не самый высокий на Алтае, но достаточно высок, чтобы на его вершинах даже в середине жаркого лета лежали медленно тающие снежники. Он весь покрыт лесами, обильными ягодами и грибами. Хребет широко распахнут горными отрогами и речными ущельями на юг и на север. Его вершины округлы и каменисты, их обдувает прохладный свежий ветер. Из-под древних серо-зеленых камней вершин вытекают чистые прозрачные ручьи, образующие студеные быстрые речки с мягкой и вкусной водой. Речки питают и пополняют Катунь, обтекающую Теректинский хребет с трех сторон.
На вершине хребта по плавным седловинам и широким каменистым полкам плещется множество чистых, изумрудного цвета, озер, по берегам которых растет целебный золотой корень. Холодеют по высокой спине хребта и обширные топкие болота, покрытые летом обманчиво безмятежными желтыми цветочками и изумрудной травкой.
По всему хребту с севера на юг, а также вдоль массива, тянущегося с запада на восток, издревле проложены удобные набитые конные и пешие тропы. Теректинский хребет давно и прочно обжит людьми, он кормит уже не один десяток поколений местных жителей. По всем основным рекам и ручьям выстроены живописные пастушеские и охотничьи стоянки, многие из них и сейчас обитаемы. Большинство из них содержится в чистоте и порядке, нередко выручая путешественников, застигнутых темнотой или непогодой. В каждой избушке можно растопить маленькую железную печку, вскипятить чаю, согреться и просушиться, переждать ненастье в сухом тепле и простом крестьянском уюте.
С вершин и перевалов хребта открываются прекрасные виды. На юге хорошо виден белоснежный Катунский хребет, массив горы Белухи, обширная Уймонская степь. На севере вдалеке видны долина Катуни и в голубой дымке за ней далекие горы в сторону Тувы и Хакасии. Летом зеленые луга по всему хребту покрыты цветами, в жаркие дни воздух над лугами пахнет медом, по ручьям и речкам людей и зверей ждет спелая ягода: земляника, черника, малина, смородина, жимолость. Повсюду на Теректинском хребте изобилие леса, дров и воды. В каждой речной долине можно отыскать удобные для стоянок поляны. Все основные тропы по хребту несложные, удобные для переходов как на конях, так и пешком.