– Видели баранов?
– Нет! Каких баранов? – хором отвечаем мы и начинаем крутить головами.
Цанат показыват на нас и смеется – мы и есть эти самые бараны. Дальше дороги нет совсем. Мы заехали в непроходимый каменистый тупик. Поворачиваем назад и вскоре находим другой путь к вершине, где среди огромных серых глыб стоит старый советский геодезический знак – сколоченный из бревен треугольник на примитивном бетонном фундаменте (2745 м). От знака открывается вид во все стороны света. Видны гора Монгун-тайга и Чулышманское нагорье, озеро и долина Богояш, долина Калбакаи со всеми ее реками и озерами. Внизу на золотистом островке блестят на солнце крохотные разноцветные палатки нашего лагеря. А вдалеке на западе виден снежный Курайский хребет. И совсем на горизонте, в прозрачной дымке, белоснежный пик Ак-Тру.
Я же всю обратную дорогу до лагеря продолжаю выглядывать своего барса. Я уверен, что он рядом – в этих камнях, на этой продуваемой ветром вершине. Но, увы, барс так и не показался. Проводил нас глазами из своего невидимого убежища и беззвучно и скрытно пошел своей дорогой – на север, догонять архаров.
Хариусы
Тайга для алтайца – дом родной и полная чаша. Каждый день Женя и Цанат без особого труда добывают для нашей небольшой экспедиции свежую пищу в количествах, которые мы едва съедаем вдевятером.
На Башкаусе, выше устья Верх-Ильдугема, нам встретились две обитаемые пастушеские стоянки. На одной из них была свежая маралятина, которой с нами щедро поделились местные пастухи, земляки Цаната.
Марала они добыли накануне ночью, на солонце. По правому берегу Башкауса, на травянистых склонах на поверхность выходят природные солонцы, на которые ночами наведываются лесные животные. Солонец – овальная яма, вырытая в склоне животными, грызущими солоноватую от природы почву. Местные жители читают звериные следы на солонцах, как открытую книгу: кто приходил, когда, сколько, откуда? Ниже солонца и ниже конной тропы лежит большой камень, скорее даже скала, за которой и прячутся охотники. Накануне один из них залег в сумерках за камень и там терпеливо ждал. Звездной ночью, когда вышла полная луна и стало видно все вокруг, со стороны реки на солонец вышел крупный бык марала с ветвистыми рогами. Он перебрел Башкаус с левого берега по широкому мелкому разливу.
Бык не видел охотника, хотя тот был на расстоянии метров сорока. Шерсть и большие рога марала серебрились в лунном свете. Видимость была отличная. Один выстрел из карабина – и дело сделано. Стоянка надолго обеспечена мясом, а голова с большими ветвистыми рогами пригодится на продажу, как трофей. Нас же вечером ждал наваристый мясной суп с дымом костра.
Башкаус изобилует рыбой, речным хариусом. Все алтайцы – азартные рыбаки. Цанат говорит, что, когда он у себя дома в Саратане, свежая рыба на его столе каждый день.
Как только мы встаем очередным лагерем на берегу Башкауса, наши проводники исчезают. Их можно найти неподалеку на берегу реки, на «ямах» – в тех местах, где горная река глубока, спокойна, а прозрачная вода ярко-зеленого цвета и окрашивает в зеленые тона придонную гальку. Ямы – излюбленное место кормления хариусов, которые собираются здесь стаями, выхватывая с поверхности воды упавших в нее мух и мошку.
У каждого рыбака в руках удилище с катушкой, каждый то и дело забрасывает снасть в самую глубину ямы. Снасть – тонкая длинная леска, грубое свинцовое грузило на ее конце, пять маленьких крючков-«мушек» на коротких поводках и белый пенопластовый поплавок выше поводков с крючками. Когда снасть заброшена, поплавок плывет по течению и тащит за собой леску с крючками, уходящими под углом в глубину реки. Хариус видит плывущих в воде мушек и хватает их; иногда попадается по две или даже три рыбины за один заброс, иногда – ни одной.
Рыбалка на речного хариуса очень азартная. Поплавок проплывает всю яму за полминуты, затем следует новый заброс в ее начало, выше по течению. Попавшиеся хариусы бьются на крючках в воздухе, от них летят и сверкают на солнце брызги. Рыбак снимает хариуса, швыряет на сырой берег среди камней и тут же забрасывает снасть снова. Рыбалка обычно заканчивается, когда обловлена вся яма. С одной большой ямы легко можно взять целое ведро свежего хариуса. Если этого оказывается мало, рыбаки переходят на другую яму. Если ям на реке в этом месте нет, применяется другой способ ловли: рыбак весь день ходит вдоль берега, забрасывая снасть каждый раз на новом месте. Так рыбаки порой проходят много километров вверх и вниз по течению, по кустам и болотинам.
Мясо у хариуса белое, нежное, вкусное, костей мало, и они легко отделяются. Но свежий хариус быстро портится, поэтому его готовят сразу после рыбалки. Можно быстро почистить и посолить – получается вкусная слабосоленая свежая рыба. Солят просто: промазывают крупной солью большим пальцем внутри очищенного брюшка. Можно сварить уху. Можно пожарить хариуса в горячем масле на дне котелка или сковородки, до хрустящей золотистой корочки. Можно приготовить горячим копчением – на тлеющих тонких ивовых ветках. Да что там – хариус хорош в любом виде!
На Башкаусе и его притоках хариус был у нас в изобилии: его много и в реках, и в озерах. Речной хариус крупнее и жирнее озерного – у него больше корма. На нашем таежном столе он был изо дня в день: в виде ухи, жареной и соленой рыбы, а в наших суминах всегда был изрядный свежесоленый запас.
Проводники и Рамис рыбачили в любое время и в любую погоду. Был ли холод, ветер или ледяной дождь – они стояли на берегу с удочкой и тащили на берег рыбу каждую свободную минуту. Такая уж натура у алтайцев.
Сурки
Жаркий летний день. Мы едем правым берегом Башкауса и выезжаем из леса на длинный голый косогор, покрытый короткой сухой травой. Женя обгоняет колонну и расчехляет ружье.
– Что? – спрашиваю я.
– Сурок! – смеется Женя.
Место – самое что ни на есть сурочье. Сухой каменистый склон, обращенный к югу, сухая и низкая, но густая трава, отличный обзор во все стороны.
Женя подает знак и мы останавливаемся. Он оставляет коня на тропе и карабкается вверх на пригорок. Там он ложится, тщательно прицеливается и стреляет. Потом, через минуту, делает выстрел еще раз. Мы не видим, куда и в кого он палит. Женя и Цанат быстро уходят вперед и вверх по склону, мы остаемся у лошадей.
Вскоре они возвращаются, у каждого в руке качается по крупному сурку с густой рыже-коричневой шерстью. Проводники уже успели выпустить суркам потроха. Во все брюхо у них – темно-красные влажные разрезы.
Сурок зимой спит, а летом питается травой и насекомыми, набирая к осени побольше подкожного жира. Он очень любопытен, хотя и крайне труслив. Завидев любую опасность, он мчится к своей глубокой норе и прячется в ней. При опасности он характерно высоко и громко свистит. Если угроза, по его мнению, далеко, сурок встает столбиком у норы и разглядывает с интересом что и как. Это его фатальная ошибка, ведь пуля карабина легко достает сурка на расстоянии 150–200 м.
Алтайцы любят стрелять и есть сурков. Из одного взрослого сурка выходит до трех килограммов жирного мяса. Его надо долго и тщательно варить – из опасения паразитов или другой заразы, которые могут быть в сурочьем мясе.
Так мы и делаем, встав лагерем на берегу Башкауса. Сначала Цанат освежевывает обе тушки. Делает он это быстро и ловко, и делает так. Подвешивает тушку за одну короткую лапку к острому суку, головой вниз, и потом быстро отделяет шкуру от мяса острым коротким ножом, начиная от коротких лапок и кончая головой. Тяжелые плотные шкурки он просто бросает под дерево, в траву. Девать их все равно некуда, объясняет Цанат. Раньше шкуры сурков сдавали скупщикам, теперь это никому не нужно. Потом мясо режется на куски и кладется в большой котелок, в котором долго варится, часа четыре, на медленном огне. Мы только добавляем в котелок воду по мере ее выпаривания.
Когда сурочье мясо готово, мы едим его с ломтями черного хлеба. Мясо сурка жирное, нежное, по вкусу похоже не то на баранину, не то на курятину. Оно очень сытное. В холодные дни оно замерзает в суминах и покрывается толстым слоем белого жира, зато долго не портится.
Еще раз Женя добывает сурка в конце нашего похода, в Чуйской степи, которая в районе Кокори вся густо покрыта норами сусликов и пищух, а на каменистых пустынных возвышениях – сурочьими норами.
Евгений из Кош-Агача (фото В. Рыжкова, 2014 г.)
Женя опять спешивается с коня, ложится и стреляет в сторону дальнего каменистого бугра. Мы даже не успеваем разглядеть сурка, его мишень. Проводнику снова хватает одного выстрела. Все бегут туда, впереди всех быстро несется Цанат в своей серой шляпе. Сурок, уже раненный, все же успел нырнуть в свою нору. Цаната это не смущает. Он знает, что Женя не промахнулся. Цанат опускается на колени и лезет рукой в широкую черную нору. Вся его рука, до плеча, погружается в землю. Мы замерли, нам кажется, что вот сейчас злой сурок вцепится своими длинными желтыми клыками в Цанатову руку, которая и так уже перевязана бинтом после глубокого пореза леской.
Однако Цанат спокойно вытаскивает испустившего дух хозяина норы на свет за короткий хвост. И тут же выпускает ему кишки, прямо на сухую землю у опустевшей норы.
Красный перевал
Весь долгий поход на этот раз посвящен у нас изучению той отдаленной и труднодоступной части обширного Курайского хребта и его северных отрогов, что прилегают к Чуйской степи и к хребту Сайлюгем, а также долины верхнего Башкауса и его правых притоков, Калбакаи и Кумурлы.
Стартуем мы прямо к северу от Кош-Агача, на южных склонах Курайского хребта, в логу Килчен, что на речке Верхний Тошан, теряющейся внизу в озерах близ райцентра. Сначала мы поднимаемся на уазике до зимней стоянки, где сейчас нет людей, но стоит у избушки стадо баранов и бегает лохматый и черный местный пес. Затем заезжаем крутым склоном еще выше, в сухой лог, над границей леса, где встаем лагерем на высоте 2450 м.