Летом на зимних стоянках алтайцы заготавливают сено и дрова. Зимой живут и держат на них свой скот. Сено косят по полянам, дождавшись сухой погоды, обычно в августе. Деревья у самих стоянок не рубят – привозят лес по склонам сверху, у домиков его пилят и рубят, складывая в поленницы. Сено собирают в стога и тоже свозят поближе, в загородки, волокут волокушами на конях. Так и зимуют. Обычно на стоянке зимует один мужчина, который смотрит за скотом, отгоняет хищников. Иногда приезжает и живет с мужем жена.
Больше всего зимой досаждают волки. Ущерб от них заметный. Ниже, на стоянке у устья Верх-Ильдугема, где зимует каждый год брат Цаната, был однажды такой случай. Брат уехал на охоту, оставив жену дома сторожить скот. У нее было ружье. Скот пасся недалеко от дома, жена хлопотала в доме, когда вдруг коровы принялись громко мычать, а собака громко лаять. Жена вышла наружу посмотреть и увидела большого волка, который шел из леса прямо к коровам. Жена побежала в дом, схватила ружье, зарядила его и выбежала на улицу. Волк, однако же, не обратил на нее и на собаку никакого внимания и продолжал приближаться к коровам.
Тогда хозяйка выстрелила в его сторону. Коровы мычали. Собака сама спряталась за спину женщины и лаяла оттуда. Волк же хладнокровно напал и зарезал корову. Хозяйка еще раз выстрелила в сторону волка. Ближе подойти она побоялась. Он только поднял окровавленную морду с близко посаженными серыми глазами и мрачно посмотрел на нее. Напуганная женщина убежала в дом, вместе с псом, и закрылась там на крючок. Волк совершенно не боялся ее, даже с ружьем. Он знал, что толку от ружья в ее руках не будет никакого, что она промахнется. Когда же муж был дома, волк и близко не показывался. Волки очень умны. Они смотрят издалека, из верхнего леса, за всем, что делается на стоянке. Когда мужчины дома, они не приблизятся. Когда же на стоянке осталась одна только женщина, волк напал. Он знал, что ему ничего не угрожает.
Раньше волков травили ядами, разбрасывая по тропам отравленную приманку, волки хватали ее, травились, и поэтому их было мало. Теперь яды строго запретили. Мотив запрета – чтобы не гибли вместе с ними редкие хищники. А с ружьем охота на волка в горах и тайге исключительно трудна. Вот и развелось их бессчетно в алтайских лесах. Гибнет много домашнего скота, да и диких зверей тоже. Такая вот напасть.
Поиски в горах
От стоянки отца Цаната – ее имя Теректу (Осиновая) – до устья Верх-Ильдугема два часа пути. Широкая тропа спускается лесом, полянами, высокими крутыми косогорами. Ниже Теректу расположены еще три стоянки саратанцев, но в них никто не живет. Один косогор по дороге очень опасен в дождь – круто и высоко, были случаи, когда скот здесь срывался в пропасть и гиб. Поэтому перегоняют скот в этом месте только в сухую ясную погоду.
У устья Верх-Ильдугема через Башкаус стоял прежде деревянный мост, но в 2012 г. его снесло весенним паводком. Мы переехали Башкаус вброд, по брюхо коням. Течение не очень быстрое, брод, в общем, безопасный.
На стоянке брата Цаната, прямо напротив устья Верх-Ильдугема (где и приключилась печальная история с волком), есть теплый зимний дом с печкой, аил, где летом готовят пищу и отдыхают, баня, сеновал, кошара. Место открытое, солнечное, красивое и удобное. В реке много рыбы.
Хозяйка угостила меня чаем с молоком, а потом и жирным супом из свежей баранины, с домашней лапшой и картошкой. Хлеб – пресные пончики, баурсаки, их пекут как алтайцы, так и казахи. Баурсаки хороши тем, что долго не портятся в пути и к тому же очень сытные.
Мы полдня отдыхаем и греемся на этой теплой поляне, самом низком месте на всем нашем маршруте (1675 м), прежде чем наутро двинуться вверх по Башкаусу. На ужин у нас в изобилии жареный хариус из реки.
На следующий день мы за четыре часа пути добираемся до стоянки Курмыс (Чертова). Едем вверх правым берегом Башкауса, дорога простая и широкая (в советское время по ней перегоняли скот), лес перемежается широкими полянами и крутыми косогорами. На устье правого притока Башкауса речки Мукыр проехали деревянный мост. Молодой коник Рамиса страшно напугался моста: впервые видел такое диво, но в итоге проехал его на дрожащих от страха ногах, с перекошенными от ужаса глазами.
«Чертова» эта стоянка потому, что чуть дальше от нее выстроен «чертов» деревянный мост через бурное, с водопадом, устье реки Кумурла. Стоянка отличная – огромная поляна, вода рядом, богатый лес, чуть ниже красивый скальный каньон Капчал на Башкаусе. Большие и глубокие прозрачные речные ямы, в которых много рыбы. Мы назвали эту стоянку Муравьиной из-за того, что по всей поляне были рассыпаны муравейники. Здесь мы и встали.
По дороге нам встретилась большая обжитая стоянка с пастухами-саратанцами, которые косили и собирали сено. Они рассказали нам кое-что, что задержало нас на Чертовой (Муравьиной) стоянке на один лишний день.
А рассказали они нам вот что. Накануне пастухи видели на вершине горы на левом берегу Башкауса, между ущельями Туюк-Салжака и Черного Салжака (левые притоки Башкауса), густой дым. Что-то горело там наверху.
Пастухи не знали того, что знали мы. Они не знали, что несколько дней назад из Курайской степи сильный ветер унес за Курайский хребет двоих дельтапланеристов, участников какого-то международного соревнования по дельтапланеризму, которых уже сутки напролет разыскивают спасатели с помощью вертолетов и никак не могут найти. Мы точно знали о пропаже именно в этом районе двух спортсменов. Кто знает, может, один из них и зажег огонь на горе, давая о себе знать и прося о помощи?
Конечно, мы решаем поехать и поискать попавшего в беду человека. Может, найдем? Может, спасем?
Утром завтракаем и выезжаем впятером: Женя, Цанат и трое из нас.
С собой берем аптечку, бутылку водки, крепкий чай, еду и тент, если, не дай бог, придется заворачивать и спускать вниз тело.
Катя и Сергей Алексашенко в Монголии (фото В. Рыжкова, 2008 г.).
Сначала мы спускаемся вниз по берегу Башкауса, мимо каньона Капчал, прямо напротив горы, где видели накануне дым. Проводники тщательно осматривают гору в бинокли, но ничего не находят.
Мы садимся на лошадей и едем к броду. Проезжаем солонец и тот камень, из-за которого на днях метким ночным выстрелом был добыт марал. На белых склонах солонцовой ямы коричнево-рыжая засохшая кровь – следы удачной охоты. Ближе к реке под деревом спрятана грустная оленья голова с большими шестиотростковыми рогами.
Переезжаем вброд Башкаус, здесь мелкий и широкий. На дне разноцветная галька. На левом берегу за бродом – широкая и ровная, с высокой травой поляна, сразу за которой начинается лес и крутой подъем в гору. Справа из ущелья вытекает и впадает в Башкаус маленькая речка Туюк-Салжак. Тропы на гору нет.
Впереди едет Цанат, он, как обычно, выбирает путь. Сразу от поляны начинается крутой затяжной подъем. Дикий лес, камни, покрытые мхом. Из-под копыт выпрыгивает и мчится по склону серый заяц. Лес завален упавшими деревьями, мы петляем, объезжая завалы. Подъем становится все круче. Хорошо, что едем налегке, без груза, – коням тяжело. Они спотыкаются и тяжело дышат.
Посреди огромной горы упираемся в совсем непроходимые дебри. Цанат резко сворачивает вправо, мы сваливаемся по крутому склону в русло реки, заваленное огромными каменными глыбами. Русло так же круто, как и лес, уходит вверх. Мы пытаемся проехать между камней, потом берегом, заросшим густыми кустами поверх валунов. С трудом делаем по речке не больше ста метров и вновь уходим налево на крутой лесной склон.
Наконец, через час после начала подъема, лес редеет, подъем выполаживается, и мы выезжаем в широкую долину, в конце которой вдали стоят острые снежные пики вершин Туры и Салжаков.
Поднявшись долиной еще выше, уходим вправо, и с трудом карабкаемся по крутому склону левого берега Туюк-Салжака. Здесь вершины достигают 2800–2900 м. Лес растет только кедровый, много каменных осыпей, поросших колючками.
На высоте 2180 м мы останавливаемся – дальше идут такие кручи и курумы, что лошадям не проехать. Привязываем их к низким кедрам и дальше карабкаемся пешком. Местами ползем на коленях и на животе, местами срываемся и сползаем вниз – так круто. Таким образом поднимаемся еще выше, до 2315 м, на острый скальный гребень. Отсюда видны ущелья обоих Салжаков по бокам и далеко внизу – вся долина Башкауса, теперь мы выше нашего лагеря почти на 700 м. На вершине Черного Салжака идет густой снег, крутится черная туча.
Мы, трое горожан, уже выбились из сил, наши руки побиты камнями и изрезаны колючками. Мы передвигаемся вдвое медленнее Жени и Цаната, которые ловко бегут по каменистым склонам что вниз, что вверх. Видя это, проводники оставляют нас ожидать на гребне, а сами быстро уходят по гребню вниз, в направлении того места, где пастухи накануне видели огонь.
На гребне дует сильный ветер, за камнями с подветренной стороны цепляются за камни карликовые кедры. Мы ложимся за большой камень на мягкую подушку из желтой опавшей хвои и по очереди хлебаем теплый чай из крышки термоса. Все стихает, по небу быстро бегут облака. Я грызу кисло-сладкую белую и терпкую молочную мякоть незрелой кедровой шишки. Вдаль уходит панорама гор. На восточном горизонте синий цирк над Каракемом, туда мы приедем через несколько дней.
Нам не по себе. Мы думаем о пропавших дельтапланеристах. Даже днем здесь холодно и ветрено, то и дело принимается дождь со снегом. Что уж говорить про холодные ночи! Как может выдержать и выжить здесь потерявшийся человек без воды, тепла и еды, тем более если у него сломана нога или, еще хуже, позвоночник, если переломаны рука и ребра? Если он не может даже двигаться? Если не может позвонить, позвать на помощь? Ведь связи здесь нет никакой.
Долгие минуты тревожного ожидания. Над камнями шумит ветер, дрожат верхушки кедров, мы оцепенели в полудреме. Через час возвращаются усталые Женя и Цанат.
Они обежали почти всю гору и нашли место, где вчера горело. Человека там не было, гора загорелась от удара молнии. Молния попала в кедр, он загорелся, от него загорелась трава, от нее – соседние кусты. Выгорел круг на склоне – метров 50 в диаметре. Потом пошел дождь или снег, и пожар унялся.