след в след за проводником и друг за другом. И не отклоняться в сторону ни на метр…
Выбравшись благополучно на правый берег Карагема, мы делаем короткую остановку, проверяем и подтягиваем покрепче подпруги и начинаем подъем по тропе к далекому перевалу. И здесь в этом нашем безмятежном движении, в нашей медленной лени, в нашей тихой алтайской пасторали звенит первый тревожный звонок. Не успели мы начать свой первый серьезный подъем в направлении Юнгура, как эта загадочная река, от которой нас все еще отделяет огромный хребет, послала нам отчетливый предупреждающий сигнал.
Подъем от Карагема в сторону Юнгура начинается прямо от зимней стоянки, сразу же очень круто по сухому сыпучему склону с чахлой выжженной травкой. Лошади идут здесь рывками вверх, на пределе своих сил, тем более что на них пока что навешен максимальный груз: все продукты и прочее походное барахло. На третьем же шаге вверх у моего коня с треском разрывается под животом средняя, основная подпруга. Мне приходится осторожно спешиваться, едва удерживаясь на крутом склоне. Кошон качает головой – ремонт подпруги потребует времени, всем придется здесь задержаться, упряжь потребуется расседлывать, шить, ремонтировать. Но времени нет, надо двигаться дальше, и в результате я иду пешком.
Теперь горячий сухой склон маячит у меня перед самым носом. Под протектором ботинок скрипит и осыпается горячая глина и песок. Мои друзья едут впереди и выше меня, я же изо всех сил стараюсь не отстать от них. Крутому склону не видно конца, я задыхаюсь и выбиваюсь из сил. Сзади на веревке тащится мой конь, он тоже тяжело дышит и с его боков рекой льется пот.
Первые 200 м по вертикали тропы нет вообще и мы взбираемся зигзагами по дикому пустынному склону. Карагем остается внизу. Слева от нашего косогора виднеется узкое ущелье ручья Ашра-Чибит, ручей здесь не течет, а падает водопадом, настолько круты горные стены.
Выше появляется узкая, давно никем не езженная конная тропа, которая уходит вправо на восток по Карагему, теряясь там в дальнем лесу. Мы выбираемся на тропу и едем по ней влево и вверх, где выше виднеется глубокое ущелье Ашра-Чибита. Мне хочется спросить насчет этой тропы, но мне не до этого – я силюсь не отстать от едущей впереди группы, которая старается двигаться помедленнее, то и дело сочувственно оборачиваясь в мою сторону.
По тропе идти легче, чем по дикому крутому склону, но подъем все так же тяжел и затянут. Я из последних сил тащусь позади группы уже совершенно машинально, мои ноги онемели. Сзади висит на веревке и так же механически переставляет ноги мой измученный конь. В горах разгар дня, самое пекло, глаза заливает пот, тропа пылит, вниз из-под ботинок катятся камни. Конца этому не видно. Мы медленно карабкаемся все выше, ущелье речки приближается, и мы постепенно втягиваемся в него.
Через час тяжелого подъема начинается лес, появляется зеленая трава – мы приблизились к холодной речке, и на нас дохнуло прохладой. Я совершенно выбился из сил, едва держусь на ногах, наши лошади тоже тяжело дышат и беспрестанно спотыкаются. Мне уже кажется, что этот чертов подъем никогда не кончится или кончится тем, что я упаду и буду лежать без движения прямо поперек тропы, а рядом завалится мой конь. В глазах давно темно, я уже не разбираю, где иду. Вижу только метр тропы под ногами, чувствую только мокрую от пота веревку в сжатом правом кулаке.
Наконец мы где-то останавливаемся. У меня нет даже сил снять с коня поклажу. Я буквально падаю, точнее, сажусь, привалившись спиной к стволу лиственницы, в тени на берегу ручья, рядом со старым костровищем. И тупо сижу, пытаясь прийти в себя. В моих глазах плавают темные тени.
– А ведь ты совсем зеленый! – говорит Сергей.
– Тут коньяк нужен! – знаючи, говорит Кошон, взглянув на мое бледно-зеленое лицо.
Сергей не медля достает из кармана куртки фляжку с коньяком и наливает мне полную рюмку, до краев. Я залпом выпиваю, потом вторую. И вскоре и вправду начинаю понемногу отходить. Темные тени в глазах растворяются, щеки розовеют, сердце успокаивается. Я смотрю на высотомер в своих часах и понимаю, что забежал на своих двоих за два часа на 600 м вверх. Позеленеешь тут.
Лошади уже расседланы и разошлись по поляне пастись, палатки поставлены, в котелке варится суп. Мы разбираемся с этим местом. Кошон ведет свой рассказ.
Оказывается, джазаторцы называют это место старый рудник. Здесь действительно в годы войны работал небольшой полукустарный рудник, как и во многих других местах Алтая. Фронту нужна была хорошая сталь, и в Алтайских горах добывали для этого молибден и вольфрам. Добывали самым простым способом – кирками и лопатами, копая штольни в горных склонах, взрывая динамитом горную породу. Где-то использовали заключенных ГУЛАГа, а где-то, как здесь, вольнонаемных.
– А как же они доставляли руду отсюда? Дорог ведь нет! – изумляемся мы.
– Да вот по этой самой тропе руду и возили! В суминах, на лошадях. Грузили на коней и ехали вверх по Карагему, там переваливали на Бельтир и дальше – на дорогу в сторону Чуйского тракта. Там перегружали руду на машины и везли на фабрику.
– На конях? Руду? Сколько же дней на это уходило?! – поражаемся мы.
– Ну вот так… Ехали три дня до тракта, потом сразу назад… И так все время… А рабочие прямо здесь жили – в палатках… Надо так было, значит!
Мы молчим. Представляем себе зиму, мороз, метель, обледенелую тропу, глубокую пропасть под ней. По узкой тропе тянется караван тяжело груженных рудой лошадей. Их ведут в поводу бедно одетые, изможденные, с обмороженными руками и лицами люди. Среди них много женщин. В морозном воздухе за их спиной звенят кирки и лопаты, ломается и трещит твердая горная порода. День зимой короткий, темнеет рано, и караван уходит все дальше в мерзлую, быстро чернеющую тьму.
Сейчас ничто уже не напоминает о старом руднике. Вокруг нас небольшой лесок, единственный на всем длинном подъеме от Карагема до перевала Ашра-Чибит. Лес горелый, в нем перемешаны черные стволы, давно без ветвей, с молодыми деревцами – значит, пожар был лет двадцать назад. Только в этом леске есть место для ночевки, от начала подъема до перевала, – небольшие поляны, немного травы для коней. Ниже и выше старого рудника одни только крутые склоны, осыпи, болота. Встать больше негде. Здесь мы и заночевали.
После обеда наши проводники таинственно исчезли, часа на три. Мы вообще-то думали, что они завалились спать к себе в палатку. И вдруг они оба вернулись откуда-то сверху, таща в руках косматую половину туши горного козла. Оказалось, они пешком поднялись вдвоем к перевалу, прихватив с собой карабин, и подстрелили там козерога. Разделали его на месте, ободрали шкуру, взяли с собой половину туши, а другую половину вместе с рогатой головой спрятали там же, привалив камнем, чтобы не добрался до добычи волк или медведь.
Петр и Кошон вернулись грязные и мокрые от усталости. Тут же порезали свежую, еще кровоточащую козлиную печенку на куски, насадили ее на прутья и принялись жарить на горячих углях костра. Снаружи печенка покрылась румяной коркой, даже обуглилась, внутри же сочилась кровью. Мы ели ее, сидя у костра, посолив и поперчив, ели жадно, обжигаясь. Вкус у жареной печенки был острый, характерный для дикого мяса. Попробовали еще порезать на куски козлиное мясо и так же его зажарить, но ничего из этого не вышло. Козел был очень старый, мясо у него было жесткое, как автомобильная шина. Оно жарилось, твердело, обугливалось, но совершенно не поддавалось жеванию.
– Варить будем! – невозмутимо резюмировал Кошон.
И с этим все отправились по палаткам спать.
День третий: мокрый косогор над ЧиОитом
Вчерашний тяжкий подъем по жаре от Карагема к старому руднику похоронил весь наш ленивый идиллический настрой. Дело оборачивалось серьезным напряженным походом. Моя лопнувшая подпруга была заменена новой и крепкой.
Кошон из Джезатора (фото В. Рыжкова, 2009 г.)
Лошади уже не лоснились и стояли с утра хмуро, как будто бы даже слегка похудев. Козлиная печенка также прибавила походу серьезности – некоторые из нас всю ночь пробегали в кусты с сильным поносом. Дичь нередко производит такой эффект на непривычные городские желудки. Теперь пострадавшие мрачно пили чай без сахара, попросив заварить его «покрепче», и совсем ничего не ели.
В этот день нам предстояло преодолеть перевал через Северо-Чуйский хребет в сторону Юнгура. Ночевали мы на высоте 1960 м, прямо перед нами к югу маячили красивые снежные вершины Южно-Чуйского хребта. Но насколько высок сегодняшний перевал, какая туда ведет дорога, сколько нам до него ехать? Этого мы не знали, а от Петра и Кошона добиться чего-то внятного было невозможно.
– Туда! А потом вон туда! – неопределенно махали руками куда-то наверх они оба.
Так, в неведении, мы и выдвинулись.
Залили водой костер, уселись каждый на своего коня, перебрели тут же у поляны ручей и стали карабкаться круто вверх лесистым и заболоченным склоном, повсюду заваленным буреломом. Здесь уже не было никакой тропы. Ручей ушел вправо и вверх, там наверху над ущельем виднелся ледник. Лес быстро закончился, и началась влажная чавкающая под копытами коней зеленая болотина. Подъем был очень крутой, еще круче, чем вчера. Кони шли тяжело, наклоняя головы к склону и держа весь свой и наш вес на напряженных задних ногах. Они спотыкались, мы вели их широкими зигзагами, чтобы «съесть» крутизну склона.
Так тяжело карабкались час. Ущелье сузилось, по его краям встали серые отвесные скалы. Наконец дорога стала понемногу выполаживаться, мы то и дело поднимались на сухие каменистые бугры, на которых вдруг проступала наружу тропа, очень старая и, похоже, давно не видавшая людей и коней.
Стало заметно холоднее, состав растительности тоже поменялся. Здесь только недавно сошел снег и всюду цвели подснежники, уже три месяца как отцветшие внизу у Карагема. Зеленые поляны были покрыты нежно-розовыми, фиолетовыми, желтыми цветами, а по берегам ручья горели ковры оранжевых жарков.