– У меня билет с пересадкой в Москве! – сообщает недовольно Петер-немец. – Если опоздаю на самолет, придется в два раза переплачивать!
– Может, вертолет сюда вызвать? – интересуется у Лены Сергей.
У нас с собой есть на аварийный случай спутниковый телефон, и теоретически мы можем вызвать из Барнаула вертолет, который заберет нас, оставив проводников добираться домой со всеми конями.
Лена сообщает в ответ, в какую астрономическую сумму обойдется нам эта эвакуация, и тут даже Петер начинает протестовать – уж лучше опоздать на самолет и купить новые билеты, чем платить такие деньги за вертолет!
Мы зашли в тупик. Остается ждать, когда вернутся проводники. Может, нам еще повезет и мы сможем преодолеть хребет, выйдя к Шавле севернее? Тогда нам останется только два хороших перехода до Чуйского тракта, и мы все успеем.
Увы! Петр и Кошон привозят с верховий притока плохие новости:
– Короче, там такой же точно цирк, но только еще круче! И сплошные скалы! А с той стороны обрыв. Никак нам там не проехать.
Деваться нам некуда. Мы садимся на лошадей и пускаемся в обратный путь. В горах смеркается рано, сразу же, как только солнце заходит за вершины, и засветло мы успеваем добраться только до места нашей вчерашней стоянки. Проехав еще километр вниз от нее по Куранду, мы спешно встаем прямо в лесу, среди горелых деревьев. На душе мрачно под стать окружающему нас тоскливому пейзажу. Гремит река, чернеет и скрипит горелый лес. Кроме шума реки и треска горельника вокруг нас нет ни одного звука, ни единого движения. Горная тайга будто бы мертва, и мы в ней чужие и лишние. Какого черта нас вообще занесло в эти заброшенные и дикие края?
Сегодня мы устали не столько физически, сколько душевно, нас страшит обратный путь. Достаточно только вспомнить все, что мы пережили, и все, что проехали и прошли. Теперь нам предстоит все это преодолеть второй раз – вместо долгожданного отдыха на солнечной и теплой Шавле, по берегам которой весело горят костры туристов и ободряюще бренчат гитары!
И даже козлятина, которая четвертый день безуспешно варится в котелке проводников, не может нас сегодня позабавить.
День седьмой: каменная стена
Что же нам теперь делать? Какой у нас новый план? Есть ли у нас вообще годный план? Эти вопросы встают перед нами во весь рост, пока мы пораньше утром быстро вьючимся на диком берегу Куранду, окруженные одной только густой тайгой и скалистыми горами, куда отсюда ни двинься.
Верховья Юнгура и его притоков оказались для нас непреодолимой ловушкой. Куда бы мы ни пытались сунуться, всюду нас встречали одни лишь непроходимые кручи. Теперь из ловушки у нас остается один путь, и это путь назад. Но как нам успеть на свои чертовы самолеты? Петер с самого утра нудит про деньги, которые он потеряет в случае опоздания на пересадку в Москве. Игорь едва дохромал от палатки до костра на распухшей, замотанной бинтом ноге. Нелегко ему придется, ох нелегко! Лошади стоят в лесу неподвижно и мрачно, уставшие и похудевшие. До ближайшего села, где есть автомобильная дорога, несколько дней очень трудного пути. Положение у нас хуже не придумаешь!
Итак, мы считаем дни, требующиеся нам для возвращения. Добраться от Джазатора до красного цирка заняло у нас пять с половиной дней пути. Сможем ли мы вернуться за оставшиеся у нас три дня к машине, которая заберет нас на Карагеме? Мы обсуждаем это за завтраком с Петром и Кошоном. Как водится, говорит один Кошон, а Петр только качает головой, положительно или отрицательно.
В результате короткого обсуждения у костра с картой в руках принимаем решение все же попытаться успеть вернуться с маршрута вовремя. Для этого нам надо сильно упереться и совершить три больших и сложных перехода к стартовому броду через Карагем, где нас встретит машина из Джазатора. Последнее даст нам экономию в день пути. В Джазатор мы позвоним заранее по спутниковому телефону и вызовем машину к нужному времени и месту, а именно – прямо к нижнему броду через Карагем. Еще мы попытаемся миновать страшный маяк, проехав на Чибит понизу, что даст нам еще день экономии. Правда, для этого нам придется как-то перейти Юнгур ниже по течению, там где нет никакого брода, что в высшей степени рискованно. И возможно, вообще ничего из этой затеи у нас не выйдет.
Приняв решение, мы решительно пускаемся в путь. Никакой расслабленности, никакой медлительности, никаких лишних и пустых разговоров – теперь мы мчимся вперед и вперед. Мы быстро движемся прежней дорогой левым берегом Куранду, мчимся, поднимая брызги по галечному дну реки, петляем по своим же следам меж заросших мхом глыб, пересекаем в поводу коварные осыпи, протискиваемся лесом над узким ущельем, в котором гремит речка. Потом, откинувшись почти на спины в своих седлах, спускаемся крутым мшистым склоном к Юнгуру. Дальше мы два часа едем знакомыми берегами Юнгура и достигаем зеленой поляны, где была наша первая стоянка на этой реке, той самой поляны, что лежит прямо напротив маяка.
На этот раз мы ее минуем, как бы сильно нас не тянуло на ее уютный зеленый ковер, и едем дальше вниз левым берегом. Еще пара километров вниз, и мы оказываемся перед узким и длинным речным островком, поросшим ивняком. Островок рассекает Юнгур на два рукава, и здесь Петр знает еще один брод. Мы перебредаем сначала левый рукав реки, потом правый и выбираемся на высокий берег, прижатый под скалами к реке крутым склоном. Проехав узким карнизом еще немного вниз по течению, мы внезапно оказываемся на новой живописной поляне. Она еще больше прежней, и полукругом углубляется в хребет к северу от Юнгура. Поляну окружают огромные старые лиственницы, на ней растет высокая трава, которую за все это лето никто до нас не потревожил. Здесь мы и встаем лагерем, проехав в этот день не менее 30 километров от стоянки в верховьях Куранду. Хороший переход, какой нам и нужен, для целей нашей спешной эвакуации с Юнгура.
Вечереет и холодает. В долине реки сыро. По крутым скалистым кручам к северу от нас стелется густой туман, длинными белыми полотнищами. Он неподвижно повисает, зацепившись за выступы камней и деревья. Вершины хребта чернеют высоко над облаками. Юнгур внизу за нашей спиной прозрачен и холоден, шум его течения ровен и гулок. Лошади медленно переступают с места на место, насыщаясь сочной влажной травой. Дым от костра жмется к земле, предвещая ночной дождь. Поперек поляны лежит огромная погибшая лиственница, поваленная старостью и ветром. Мы отсекаем топором от ее ствола широкие куски красной древесины, отрубаем толстые ветки и щедро кормим ими костер, жарко пылающий в сгущающихся синих сумерках.
– Здесь раньше баня стояла! Во-о-он в том углу! – показывает на дальний край поляны Кошон. И продолжает: – Тут на этой поляне была вертолетная площадка, сюда браконьеры прилетали охотиться – из Горно-Алтайска и Барнаула. Ну, местным мужикам это надоело и они взяли и сожгли баню!
– И что, теперь браконьеры не прилетают?
– Да вроде поменьше стало! И еще, говорят, стреляли по ним!
– Как это стреляли? Кто стрелял?
– Да кто ж их знает! – лукаво смеется Кошон. – В лесу же не видно, кто и что! Но люди говорят, что несколько раз мужики стреляли по вертолетам из карабинов, прямо из леса. И после этого те стараются повыше летать! И пореже! – Глаза Кошона хитро прищурены.
– А я тут медведя стрелял… – вдруг подает голос Петр. Мы оборачиваемся к нему от неожиданности. Надо же, наш Петр заговорил!
Петр подходит к густым кустам на берегу Юнгура, растущим меж двух высоких лиственниц недалеко от костра.
– Вот тут я сидел тогда! – показывает он на кусты.
– А медведь вооон там ходил, корни копал. – Петр указывает на травянистый склон напротив поляны. – Крупный медведь, старый. Черный весь, страшный.
Петр садится на корточки в мокрых кустах и делает вид, что целится из ружья. По нему бегают красные блики от костра.
– Решил я по нему стрелять. Но далеко было, блин. Все равно решил стрелять. Лег, короче, прицелился… Карабин у меня был – этот же… – Петр кивает на свой карабин, прислоненный к дереву.
– Тоже вечер тогда был, темнело уже. Видать мне плохо было. Ну, короче, прицелился я, как мог, получше… Пуля нормальная была, подходящая на медведя. Он там наверху, значит, ходит, землю ковыряет, не чует меня. Ветер мой запах в сторону от него сносит. Потом боком повернулся ко мне, как раз нормально… Я и стрельнул…
Петр встает и идет к костру. Набирает в кружку чаю из котелка. Мы ждем продолжения истории.
Петр закуривает и продолжает:
– Ну, в общем, промахнулся я! Рядом попал, в землю. Левее маленько.
– А медведь что?
– Он сразу понял, что по нему стреляли, и кинулся бежать, галопом. Так все быстро, что я не успел перезарядиться.
– Он на тебя напал?!
– Да нет! Он же меня не видал и не чуял! У них вообще зрение плохое. Но я забыл тогда один момент…
– Какой?
– Медведь, когда его сильно испужаешь и когда он не видит, кто и откуда стрелял, он тогда летит буром, несется напролом и всегда прямо вниз по склону. А я же как раз ниже его тот раз сидел. Прямо под ним. И вот он летит прямо на меня и ревет. Галопом. Пасть разинул, клыки торчат, башка здоровая, мохнатая. Я со страху даже карабин выронил. Лежу в этих вот кустах и дрожу весь. Все, думаю, конец мне пришел!
– И что?!
– Летит он на меня. Не поверите, всю поляну проскочил за один миг! Здоровый. Скорость страшная. И прямо на меня!
Я смотрю на него, а что мне делать-то?! Бежать? Увидит и убьет. Спрятаться если куда – не успеваю, да и бесполезно – учует. Стрелять уже поздно. Короче беда!
– И?
– Долетел он до меня. За секунды. В эти же кусты влетел. На полном, значит, ходу. Ну, метра два от меня было, не больше. Пасть разинутая, страшная. На меня такой вонью пахнуло из этой пасти! Вонища у них, у медведей, изо рта, страсть… Никогда такую вонь раньше не встречал. Я в тот момент с жизнью попрощался… А он меня не заметил. Не учуял на бегу. Вот. Пролетел мимо меня через кусты и в реку. Треск, брызги! И ушел на ту сторону Юнгура.