В дверь неуютной казенной квартиры, все еще закрепленной за Каподистрией, постучали, по коридору процокали каблуки камердинера, Иоанн Антонович услышал невнятный диалог двух голосов, потом приближающиеся шаги, затем дверь распахнулась, и француз провозгласил:
– Ваше высокопревосходительство, прибыл граф Печерский.
Камердинер отошел в сторону, давая дорогу гостю, но тот не торопился, а замер в дверях, рассматривая поднявшегося из-за стола хозяина дома. Этот человек показался Каподистрии незнакомым: высокий, с жирноватой фигурой и тяжелым замкнутым лицом. В нем не осталось и следа от прежнего изящного черноглазого юноши – тот был красивым, а мрачная внешность нынешнего графа Печерского пугала тривиальной грубостью.
«Господи, что же с ним стало? – поразился Каподистрия, – он выглядит как трактирщик».
Привычка дипломата всегда сохранять невозмутимость выручила и на сей раз – грек улыбнулся и, протянув руку, двинулся навстречу гостю.
– Рад вас видеть, Иван Петрович, – гостеприимно провозгласил он, стараясь вести себя как можно дружелюбнее. – Мы не виделись лет десять?
– Почти десять, ваше высокопревосходительство, – подтвердил гость, пожимая его руку, – но вы совсем не изменились.
Каподистрия услышал в его интонациях льстивые нотки и удивился – раньше Вано был чужд подхалимажа, наоборот, он мнил себя пупом земли и не считал нужным заискивать перед сильными мира сего. Да, жизнь, видать, крепко потрепала старого знакомца!
Иоанн Антонович пригласил гостя к столу. Камердинер ловко разложил по тарелкам подогретые ресторанные ростбифы, налил в высокие бокалы шампанское и исчез. Каподистрия поднял свой бокал и предложил:
– Выпьем за нашу встречу, я только через три года после вашего отъезда узнал, что Александр Ипсиланти отправил вас с секретной миссией в Константинополь.
Губы гостя непроизвольно поджались, и Иоанну Антоновичу на мгновение померещилось, что перед ним мелькнул оскал цепной собаки, но Печерский тут же растянул рот в любезной улыбке и заметил:
– Наш общий друг не очень хорошо умел просчитывать свои шаги, поэтому и сидит сейчас в австрийской тюрьме, хотя мог бы уже получить корону Греции.
Опять начинался самый неприятный для Каподистрии разговор, и граф тут же сменил тему:
– Расскажите, как сложилась ваша судьба… Вы были с Ипсиланти в Молдове?
– Да, был. После боя у Драгошан, когда мы все потеряли, а наш вождь с братьями кинулся бежать к австрийской границе, я вернулся обратно. Мне пришлось скрываться. Вы же знаете, как отнеслась православная Россия к нашему общему делу.
Упреки графа раздражали, и Каподистрия перебил гостя:
– Вы хотите остаться в Санкт-Петербурге?
– Хотел бы, да только что я стану здесь делать? Не думаю, что без денег и связей меня примут в обществе, а мое участие в греческом походе вряд ли станет хорошей рекомендацией для принятия на службу.
– Наверное, не стоит афишировать ваше участие в греческой борьбе, – заметил Каподистрия, отметив про себя, что в присутствии гостя не решился назвать борьбу «нашей».
– Да уж, придется помалкивать, – согласился Печерский, – надеюсь, что это нигде не всплывет.
– А что бы вы хотели делать? Служить?
– Я умею лишь воевать, но я не служил в регулярной армии, а корнетом в тридцать лет не пойдешь.
Иоанн Антонович кивнул, соглашаясь:
– Да, это осложняет дело! Если только в жандармский корпус, там корнетов нет.
– Похоже, что мне выбирать не приходится. По статской линии я служить не могу, вы же знаете, как хромает мое образование, – раздраженно отозвался гость.
Каподистрия опустил глаза. В молодости Вано тщательно скрывал свое невежество, а сейчас, казалось, даже бравировал им. И графу захотелось поскорее закончить тяжкий разговор.
– Я попробую поговорить с Бенкендорфом. Ходят слухи, что затевается реформа министерства внутренних дел, похоже, что он в этом деле станет одним из главных действующих лиц. Я попрошу его, – пообещал Каподистрия, решивший, что перед отъездом он хоть что-нибудь сделает для человека, рисковавшего жизнью ради свободы Греции.
Слава Богу, что он нащупал решение! Теперь Иоанну Антоновичу оставалось перетерпеть ужин. Но все на свете, даже неприятные визиты, когда-нибудь заканчивается – пара часов и за гостем наконец-то захлопнулась входная дверь, а хозяин дома вздохнул с облегчением.
Письмо от графа Каподистрии принесли так рано, что Бенкендорф еще не успел уехать на службу. Он вскрыл конверт и прочел краткую просьбу о встрече, изложенную с элегантной почтительностью прежних времен. Александр Христофорович сразу же ответил, что, если гостю будет удобно, он ждет его в три часа пополудни, и отдал записку посыльному.
Бенкендорф еле успел к назначенному сроку: напольные часы – единственное украшение скудной обстановки его кабинета – как раз начали бить три, когда в глубине квартиры звякнул дверной колокольчик. Выйдя навстречу гостю, генерал с легкой завистью отметил, что хитрый грек, по-прежнему прямой и стройный, совсем не постарел.
– Милости прошу, рад снова вас видеть, Иоанн Антонович. Смотрю, вы все так же, молодцом, годы вас не берут, – заулыбался Бенкендорф.
– Спасибо, Александр Христофорович, – поблагодарил Каподистрия, засияв столь же широкой улыбкой, и вернул комплимент: – Вы тоже почти не изменились.
Бенкендорф проводил графа к двум парным креслам у маленького мраморного столика и предложил:
– Не желаете ли выпить? Рекомендую анисовую, моя супруга сама ее готовит. Или вина желаете?
Гость отказался:
– Нет, благодарю, я не хотел бы отнимать у вашего высокопревосходительства много времени. Позвольте мне сразу перейти к делу, из-за которого я вас побеспокоил.
– Слушаю…
– Александр Христофорович, вы знаете, что через пару дней новый государь подпишет мое прошение об отставке. Я уеду в Швейцарию и сюда больше никогда не вернусь, поэтому заканчиваю дела и раздаю долги. Один из них является для меня делом чести. Однажды благородный молодой человек спас меня, когда я, упав с лошади, получил серьезную травму. Я хотел бы помочь ему устроиться в жизни, но теперь уезжаю из России и не смогу больше ничего для него сделать. Я ищу для своего протеже скромное, но достойное место службы. Он не слишком образован, так что по статской линии ему ходу нет, но вот по жандармской стезе он вполне мог бы преуспеть. Я слышал, что вы после коронации получите назначение на это ведомство, и взял на себя смелость заранее попросить за своего друга.
У Бенкендорфа похолодели руки. Стараясь совладать с волнением, он напрягся, но мысли его метались, как ласточки перед грозой. Для него не было секретом, что слух, так однозначно озвученный графом Иоанном, уже циркулирует в столице, но если такой знающий человек, как Каподистрия, говорит назначении как о деле решенном, это что-то да значит. Только бы сохранить невозмутимость – не подтвердить, но и не опровергнуть предположения гостя! Александр Христофорович растянул рот в дежурной улыбке и полюбопытствовал:
– А имя у вашего протеже есть?
– Граф Иван Печерский.
– Это тот молодой человек, что лет десять назад на приеме в министерстве иностранных дел устроил скандал? – тут же вспомнил Бенкендорф. – Вы уж не обессудьте, на такие ситуации у меня память хорошая – служба требует.
Каподистрия невозмутимо подтвердил:
– Да, ваше высокопревосходительство, это именно тот безрассудный молодой человек. Но он вырос и поумнел…
– Возможно и так, – согласился Бенкендорф, – но дело-то не в этом. Я так понимаю, что вы тогда покровительствовали ему, а потом отказались от своих планов. Почему вдруг вы сейчас вновь вспомнили о нем? Что-то изменилось?
Он внимательно вглядывался в лицо Каподистрии, Что могло связывать рафинированного дипломата с примитивным, как куча песка, юнцом, чуть не устроившим драку на глазах всего света? Печерский, несмотря на свой графский титул, явно был всего лишь агрессивным дураком.
«Неужели дело в особых наклонностях?» – засомневался генерал.
Очень может быть, ведь грек так и не женился. Впрочем, по нему ведь не поймешь – спокоен, как гранит.
– Как вы помните, я уже несколько лет живу за границей, вот я и потерял Ивана Печерского из виду, а в этот мой приезд он сам разыскал меня и попросил о помощи, – объяснил граф и с изрядной долей сарказма добавил: – Я ни в коем случае не хотел бы обременять вас неудобной просьбой. Возможно, мой молодой друг найдет себя на военном поприще, я побеспокою господина Чернышева – он после коронации получит военное министерство. Прошу, ваше высокопревосходительство, простить меня за назойливость.
Вот оно! Как любил повторять великий корсиканец, удача следует за героями. Стоило лишь задумать толковую интригу против конкурента, как судьба тут же послала необходимое орудие. Просияв улыбкой, Бенкендорф, любезно заявил:
– О чем вы говорите?! Я рад оказать покровительство графу Печерскому. Пусть он завтра утром, часам к одиннадцати, придет сюда, и мы побеседуем.
– Благодарю, ваше высокопревосходительство, – зеркально отразив его улыбку, поклонился Каподистрия, – буду премного обязан.
Он поднялся и, пожав руку хозяина дома, откланялся, а Александр Христофорович вновь вспомнил о письме сестры. Видела бы его сейчас Долли, сразу бы взяла свои слова обратно! Как он лихо убил двух зайцев: оказал услугу влиятельному греку и, похоже, нашел-таки подходящего человека для собственных дел.
– Как забавно, – оценил он подкинутое жизнью решение и тихо рассмеялся, – грек привел мне «троянского коня». Ну и ну, черт побери!.. Со времен Гомера ничего в этом мире не изменилось.
Глава 7
Ну почему в этом мире ничего не меняется к лучшему? Неужели черная полоса так и не кончится, и жизнь так и останется беспросветной? Иван Печерский ненавидел этот жестокий мир, впрочем, гораздо хуже было то, что мир отвечал ему полной взаимностью. Каждый день Вано просыпался с ощущением, что воздух вокруг него пронизан невидимыми клинками. Не находя выхода, это чувство изводило его, лишало сил. Мерзкий червяк зависти, живший в его душе, пожирал Вано, требуя все новой и новой пищи, и затихал лишь тогда, когда Печерский видел чье-то унижение или горе, а еще лучше смерть. Но ведь подобные радости бывают не каждый день. Вот и получалось, что жил Вано, балансируя, между злобой и бешенством.