Младшая сестра его тещи, будучи замужем, влюбилась в красавца Чичерина и сбежала от мужа. Не получив развода, она вышла за своего любовника замуж, чем наделала тогда много шума. Бедняжку больше нигде не принимали, а собственный отец запретил упоминать о ней в своем присутствии. Но Чичерину это не помешало сделать блестящую военную карьеру, и Александр Иванович, познакомившийся с ним в самом начале войны, считал генерала нужным знакомством и старался поддерживать с ним приятельские отношения.
Однако, хотя иронизировать можно сколько угодно, двадцать тысяч считались огромной суммой. Так можно пробросаться и всем имуществом. Генерал-лейтенант задумался. Все его состояние было нажито милостями покойного Александра I. Он оставался с императором до самой его кончины, правда, не стал тогда дожидаться отправки тела в столицу, так как вызвался выполнить особо деликатное поручение – арестовать руководителя южных заговорщиков полковника Пестеля.
Тогда он проявил все свои навыки разведчика – как с гордостью именовал себя со времен своей лихой молодости в Париже. Тогда в постели сестры императора Наполеона Полины ее неутомимый русский любовник узнавал важнейшие секреты Франции. Приехав в Тульчин, Чернышев под замысловатым предлогом исхитрился вызвать тяжелобольного полковника в штаб и там арестовал его, а в столицу уже повез в кандалах. Похоже, вид измученного Пестеля, волочившего за собой цепи, порадовал нового императора. Чернышев тут же был включен в комиссию по расследованию деятельности бунтовщиков, а теперь умудрился стать одним из самых близких к Николаю Павловичу людей.
– Я надеюсь на вашу преданность престолу. Поверьте, что наша семья высоко ценит ту верность, с какой вы служили моему покойному брату, – уже не раз говорил Чернышеву молодой государь.
По всему выходило, что это царствование может оказаться для Александра Ивановича еще более удачным, чем предыдущее. Император ждал его с ежедневными докладами о работе комиссии. Это ли не шанс? И Чернышев не терялся: рассказывал подробно, не брезгуя сгущать краски, а то и откровенно привирать. А почему бы и нет? Чем опаснее будут выглядеть заговорщики, тем сильнее окажется нужда в таких верных солдатах, как он. Тонко проводя мысль, что поголовно всех участников восстания можно считать государственными преступниками, Чернышев постоянно подпитывал убежденность молодого императора в том, что, подавив бунт на Сенатской площади, тот спас жизни своих детей, жены и матери.
– Страшно подумать, ваше императорское величество, что могло бы случиться, если бы бунтовщики пошли на Зимний дворец, как собирались первоначально. Императрица, такая молодая и хрупкая, оставалась совсем без защиты с цесаревичем и великими княжнами на руках, пока вы и великий князь Михаил Павлович, выполняя свой долг перед Богом и Отечеством, пытались образумить восставших безумцев, – с дрожью в голосе говорил Александр Иванович.
В больших, на выкате, серых глазах Николая проступал ужас, и Чернышев радовался, что попал в точку. Император обожал свою красавицу-жену. Склонившись со скорбным выражением лица, генерал-лейтенант в душе забавлялся. Молодой царь не шел ни в какое сравнение со своим старшим братом. Тот был не просто умен, он обладал редкостной интуицией. Покойного государя сложно было поймать на крючок и так манипулировать им, а вот Николай, похоже, мог сделаться послушной марионеткой в опытных руках. Вопрос был лишь в том, кто станет его кукловодом, и здесь Чернышев никому не собирался уступать.
Никто не подозревал, что у всесильного генерал-лейтенанта Чернышева есть слабость – он стыдился своей принадлежности к нетитулованному дворянству. Просто Чернышев – представитель самой младшей ветви этого старинного, восходившего к Рюрику рода, хотя в двух старших ветвях все многочисленное потомство писалось графами.
«Никчемные людишки, моты и пьяницы – графы! – часто с раздражением сетовал он, – а я – опора трона – ничего не могу добавить к своей фамилии».
Покойный государь не соизволил пожаловать ему титул, и хотя Чернышев трижды женился на очень знатных особах, это ничего не давало: у всех его невест имелись братья – наследники рода, а муж получал лишь приданое. Понятно, что деньги тоже оказались приятным приобретением, но душа жаждала титула, и теперь, нежданно-негаданно замаячила возможность осуществить свою мечту. Среди заговорщиков оказались графы Захар и Владимир Чернышевы. Титул Захара считался более почетным, ведь тот происходил из старшей ветви рода, да и все его имения были объединены в передающийся по мужской линии майорат. У графа Владимира был другой плюс: три его сестры еще не стали совершеннолетними, и им требовался достойный опекун, способный разумно распорядиться огромным состоянием этой семьи.
Александр Иванович мешкать не стал и уже подал на высочайшее имя прошение с просьбой пожаловать ему подлежащий изъятию в казну майорат государственного преступника Захара Чернышева. Как ни смешно, но через брак тетки, он действительно мог на него претендовать, вот только кроме него среди ближней и дальней родни оказалось немало таких же желающих, но тут уж – выкуси, пусть кто-нибудь попробует отодвинуть его на задний план. Что же до графа Владимира, то Александр Иванович вчера наложил арест на его имущество. Сегодня приехавшей в столицу матери бунтовщика должны были вручить предписание об освобождении всех домов и имений, принадлежащих ее сыну.
«Нужно смять дамочку, сломать ее волю, чтобы она с готовностью согласилась на мою опеку. В ее же интересах уступить, а то придется действовать по-военному, и пленных не брать», – рассуждал Чернышев.
Все он сделал правильно: Софья Алексеевна лет десять прожила в деревне или, в крайнем случае, в Москве. В столице у нее не осталось никаких связей, и ей не к кому было обратиться кроме него. К тому же графиня казалась обычной деревенской простушкой, а значит, должна была считать Чернышева старым должником своей семьи.
«Нужно родиться идиотом, чтобы потом обливаться слезами умиления при воспоминании об участии «благодетелей» в собственной судьбе, – развеселился Александр Иванович, – Если бы я пускал благородные слюни каждый раз, когда мне кто-нибудь помогал, то сидел бы сейчас в Лыткарино в засаленном халате».
Представив себя на лавочке перед старым отцовским домом, Чернышев хмыкнул, уж очень забавной показалась ему такая картинка.
«А если глупая баба упрется?» – вдруг засомневался он.
Чем это могло ему грозить? Да ни чем! При самом плохом раскладе он просто останется при своих, зато, если дело сладится, его долгожданный сын может родиться графом.
– Вместе с нисходящим потомством… – прошептал Чернышев, представив на мгновение текст вожделенного указа.
Нет, так раскисать невозможно, иначе не получишь ничего! Александр Иванович сердито фыркнул, провел щеткой по волосам, посмотрел, как сидит мундир, и отправился в столовую. Было еще очень рано, он надеялся, что жена спит, и он сможет уехать из дома, не встретившись с ней. Но доносящиеся из музыкального салона звуки фортепьяно подсказали супругу, что Елизавета Николаевна встала и репетирует свое очередное сочинение.
– Не повезло, – пробормотал он.
Теперь придется здороваться, выслушивать мнение жены о новом музыкальном шедевре и новости о здоровье тещи. Но нет худа без добра: можно позабавиться, рассказав ей о двадцати тысячах Чичерина. Собственно, можно и не торопиться, а попробовать прошмыгнуть в столовую. Он так и сделал, однако хитрость не удалась: не успел он выпить чашку кофе, как в дверях возникла фигура супруги, ту, похоже, предупредил кто-то из прислуги. Чернышев про себя чертыхнулся, но с дежурной улыбкой кивнул. Елизавету Николаевну сложно было назвать красавицей: лицо ее, хотя и правильное, казалось простоватым. В нем отсутствовала изюминка, в глазах не хватало блеска, а губы, обычно плотно сжатые, как будто намекали на недовольство супругом. Впрочем, бога гневить было нечего – жена ему досталась вполне миловидная, да к тому же богатая. Сделав над собой усилие, Чернышев поздоровался и вступил в разговор:
– Что ты, Лиза, так рано встала? Тебе доктор советует больше спать.
Жена любезно улыбнулась и сообщила:
– Я выспалась и уже поела, но хотела бы выпить с вами чай.
Она неодобрительно кивнула на чашку крепчайшего кофе, который Александр Иванович пил без сахара и молока, как пристрастился когда-то в Париже.
– Алекс, вам нужно отказываться от вредных привычек, табак и кофе подорвут ваше здоровье.
Чернышев поморщился.
– Я потом как-нибудь откажусь, сейчас у меня слишком много дел, кофе и трубка мне необходимы. Вот выйду в отставку, уедем в Лыткарино, там и будешь приучать меня к правильной жизни.
По тому, как губы жены поджались еще сильнее, Александр Иванович догадался, что отъезд из столицы в Лыткарино в ее планы не входит, да и его отставка ее тоже не прельщает. Это обнадеживало. Стараясь сдержать усмешку, он скроил на лице скорбную мину и сообщил:
– Лиза, ты все равно узнаешь, ведь матушка тебе непременно доложит, поэтому признаюсь сам. Я проиграл вчера огромную сумму в двадцать тысяч Петру Александровичу Чичерину. Я уже отправил ему деньги. Надеюсь, имения в этом году компенсируют нам эту потерю.
Супруга побледнела. Она сразу поняла, что ее скуповатый муж, все свои деньги предпочитавший отдавать в рост, заплатил карточный долг из ее приданого. Это означало, что мать и дед, не связываясь с всесильным Чернышевым, сотрут в порошок ее.
– Вы заплатили моими деньгами? – тихо уточнила она.
– У меня сейчас других нет, мои все вложены.
Муж говорил спокойно, но Елизавете Николаевне показалось, что она увидела в его глазах веселый блеск.
«А ведь он издевается надо мной, – поняла она, – специально рассказал мне об этом проигрыше, хотя мог бы и промолчать. Я же беременна, почему он не щадит меня? Похоже, что ему все равно».
Женщина опустила глаза. Сразу после свадьбы, когда они пару месяцев жили в Таганроге около царской четы, она еще надеялась, что в их заключенном по расчету союзе смогут проснуться теплые чувства. Но откуда бы им взяться, если муж холоден, как ледяная глыба? Его волновали лишь деньги и власть. Но и она не абы кто, и заслуживает уважения! Решив, что пора выказать обиду, Елизавета Ник