– Это, конечно, чистейший блеф и провокация, но я недавно читал интервью майора уголовного розыска, он говорил, что милиция тоже в сложных ситуациях прибегает к провокациям.
– Допустим, это поможет, но как мы вернём мишку в кабинет? – поинтересовалась Оксана. – Я могу попытаться, только кабинет всегда заперт и народ постоянно ходит по коридору.
– Делов-то! – фыркнул Вовка. – Я ночью залезу.
– Так я тебя и пустила, – возразила Оксана. – Скажи спасибо, что мы тогда тебя нашли, второй раз можем не найти.
– Да я мигом, туда-обратно, – упирался Вовка.
– Не спорьте, – вмешался Прудков, – мишку в кабинет подкинуть – самое простое.
Он посмотрел на Андрея.
– Только я сомневаюсь, что Клава вот так запросто Ингу вернёт. Мишка с угрожающей запиской – хороший ход, но надо что-то добавить – для убедительности.
– А мы добавим – предложим обмен. В теле помощника осветителя остался нож убийцы. Напишем, что нож у нас и на ручке сохранились пальчики.
– В самом деле пальчики?
– Нет, но мы напишем. Предложим нож с пальчиками обменять на Ингу, плюс наше молчание по поводу угона самолёта и убийства осветителя.
Прудков с сомнением покачал головой.
– Не согласится. Ей вернуть Ингу – всё равно что приговор себе подписать.
– Конечно, не согласится, – продолжил Андрей, – но на встречу придёт, постарается нас обмануть, откупиться или устранить.
– Как это устранить? – забеспокоилась Оксана.
– Как осветителя, – ухмыльнулся Прудков.
– Тогда я против!
Андрей обнял девушку, погладил растрепавшиеся волосы, чмокнул в румяную щёку.
– Не волнуйся. Мы с Александром Ивановичем тоже не пальцем деланы. Подставляться не собираемся.
Оксана выскользнула из объятий мужа.
– Андрюша, я очень хочу найти Ингу, но тебя потерять совсем не хочу. Давайте всё хорошенько обсудим.
В результате обсуждения пришли к выводу, что других вариантов нет. Решили этим же вечером вернуть мишку с запиской. Данную часть операции выполнит Вовка. Андрей с Прудковым будут его страховать. Обмен назначили на следующую полночь. Специально выбрали позднее время и безлюдное место.
– Надо облегчить Клаве задачу, – объяснил выбор Андрей. – В таком месте она будет себя уверенней чувствовать и попытается решить вопрос силой. А мы будем готовы и на этом её поймаем.
Первая часть операции прошла в соответствии с планом. Вечером на автомобиле «скорой» подвезли Вовку к Дому культуры и помогли забраться в окно мужского туалета.
– У тебя на всё десять минут, – инструктировал мальчика Андрей. – Нигде не задерживайся. Если что-то не так – сразу обратно. Через десять минут мы с Александром Ивановичем идём тебя выручать.
Вовка управился за семь минут. В машине, отдуваясь, рассказал, что посадил мишку в кабинете прямо на стол.
– Только вот…
– Что только? – забеспокоился Андрей.
– Там всё разбросано.
– Где разбросано?
– Ну, в кабинете. Мамка моя, когда такое видит, говорит: «Как будто Мамай воевал!»
Андрей с Прудковым переглянулись. Прудков недоумённо пожал плечами.
– Позавчера порядок был.
– Был, – подтвердил Андрей. – Может, ещё кто-то Клавиным кабинетом интересовался?
– Возможно, – согласился Прудков.
– А это нам даже на руку, – заметил Андрей. – Возвращение мишки будет более эффектным.
Однако ожидаемого эффекта не получилось. Андрей и Прудков прождали почти до полвторого ночи, но никто так и не появился.
– Всё, снимаем засаду, – сказал Александр Иванович, посмотрев на часы.
– Снимаем, – согласился Андрей.
На следующий день Оксана узнала, что ансамбль в полном составе внезапно уехал на гастроли, не предупредив дирекцию, не сообщив, куда и насколько.
– Они не первый раз так делают, – сказала Оксане буфетчица Люба, – только сейчас торопились, как на пожар.
– Теперь понятно, почему у Клавы в кабинете беспорядок: она в спешке собиралась, – сделал вывод Андрей. – Похоже, её что-то или кто-то напугал. Но не мы, мишку она не видела.
Часть 2
«Твой твёрдый дух теряет силы; Но зла промчится быстрый миг: На время рок тебя постиг. С надеждой, верою весёлой Иди на всё, не унывай; Вперёд! мечом и грудью смелой Свой путь на полночь пробивай».
«Путь человека на свободе начинается с крайнего индивидуализма, с уединения, с бунта против внешнего миропорядка. Развивается непомерное самолюбие, открывается подполье. Человек с поверхности земли переходит в подземелье. Появляется подпольный человек, неблагообразный, безобразный человек, и раскрывает свою диалектику».
Глава 18
«В нашей стране, где каждый человек имеет право на справедливое судопроизводство и возможность осознать свои ошибки, система исправительных учреждений играет особую роль. В Советском Союзе исправительные учреждения – это не просто места лишения свободы, это места перевоспитания. Здесь заключённые получают возможность коренным образом изменить свою жизнь и вернуться в общество полноценными членами.
– Наша главная задача – перевоспитание людей, преступивших закон, – говорит начальник ИК-4 «Магадан» Владимир Георгиевич Белявский. – Мы хотим, чтобы каждый человек, отбывающий наказание, порвал со своим прошлым и, вернувшись в общество с чистой совестью, начал новую жизнь».
Колония строгого режима ИК-4 «Магадан» не окружена сплошным забором с несколькими рядами колючей проволоки. Зачем? До ближайшего жилья сто пятьдесят километров по тайге. Плюс водная преграда – река Колыма. С октября по середину мая река замерзает, можно перейти, но бежать из колонии поздней осенью и зимой – всё равно что подписать себе смертный приговор без права на помилование. Летом изредка находятся смельчаки, но уходят недалеко и возвращаются, обычно в виде обглоданных зверьём костей. Тайга – не парк культуры с беседками и песчаными дорожками.
Второго мая заключённым выпал нежданный день отдыха. После утренней поверки всех загнали обратно в бараки, но не в связи с праздником «мира и труда». На поверке недосчитались двоих зеков: Лопатина и Никонорова.
Лопатин, по кличке Пианист, осуждённый за разбой и убийство, на условно-досрочное не рассчитывал, оттрубил двадцать три из своих двадцати пяти и через два года вышел бы, как говорится, на свободу с чистой совестью, если бы не случилась неприятность. Заключённому Иваненко, по кличке Сверчок, пришла из дома посылка, и Пианист, угрожая заточкой, её отобрал. Вроде ничего такого, обычное дело. Только вот в бандерольке лежал аккуратно завёрнутый в вощёную бумагу шмат домашнего копчёного сала, который Сверчок обещал куму[35], большому любителю украинского деликатеса, за кое-какие послабления. В общем, добавили Пианисту десятку за вооружённый грабёж – и накрылось скорое освобождение.
Пианиста можно понять, в такой ситуации у кого угодно крыша поедет. А вот маргаритку[36] Хрюню, зека Никанорова, любителя маленьких девочек и мальчиков, общество не поняло. Девятнадцать из своей двадцатки он уже отсидел, вёл себя примерно, имел все основания через год домой поехать с комфортом на поезде. Конечно, жизнь в колонии у Хрюни была не сахар, как и у всех любителей малолеток. Но уж потерпел бы, немного осталось.
Потолковав, зеки пришли к выводу, что Пианист взял с собой Хрюню в качестве «консервы». Тем более что последние два года он Хрюню единолично пользовал и имел на него особые права.
– Ловко Пианист придумал, – сказал старожил колонии Ханя, щерясь беззубым ртом, – попользуется всласть, а жрать захочет – освежует, зажарит и съест…
К реке вышли на исходе вторых суток. Будь Пианист один – добежал бы за сутки, но Хрюня сильно тормозил. Ныл, что тяжело идти, ноги отваливаются, без конца просил отдохнуть.
Пианист подгонял его как мог, когда матом, когда пинками. Уже пожалел, что с собой потащил. Хотя хлеба и картошки варёной, которыми удалось запастись в столовой втихаря от вертухаев[37], надолго не хватит. Сейчас бы пригодилось сало, что у Сверчка отжал. Но сало то давно съедено. Да ещё с Крестом пришлось поделиться. А как не поделиться? Хочешь утром проснуться с удавкой на шее или заточкой в брюхе – тогда не делись.
Пианист оглянулся на еле переставлявшего ноги и постанывающего напарника. Может, здесь его кончить? Развести костерок, мясо заготовить – и дальше налегке…
Он посмотрел на Хрюню оценивающе, как покупатель на рынке оценивает подвешенную на крюк свиную тушу. Строгая зона не курорт, и от розового аппетитного поросёнка, каким Хрюня пришёл по этапу, мало что осталось. Кожа да кости. Но на неделю должно хватить, если экономно.
Лопатин огляделся. Вон под той разлапистой елью хорошее место для костра. И сушняка достаточно. Там же и переночевать можно. Время есть, от погони они оторвались на южном склоне горной гряды, где снег уже сошёл и следов не осталось, а от собак лучшее средство – махра с перцем.
Пианист потянулся к заточке за голенищем сапога.
Хрюня, что-то почувствовав, заволновался:
– Ты чего? Зачем?
– Портянку поправить, иди помоги сапог стянуть.
И в это время вдалеке послышался собачий лай. Километра три-четыре, определил Пианист. Через полчаса, максимум сорок минут будут здесь. Костёр и ужин отменяются, надо переходить реку, лёд ещё крепкий, ледоход недели через две начнётся, не раньше. До противоположного, высокого, заросшего лесом берега – метров восемьсот. Снега давно нет, следов не будет, а там ищи ветра в поле.