гающем наряде она казалась стройнее и выглядела очень элегантной.
Женщина гордо расправила плечи и высоко держала голову. Она нисколько не скрывала свою радость от того, что их видят вместе.
На вечер Марио назначил встречу с мэром и некоторыми знатными горожанами. Он тщательно обдумал свою идею: учредить паевое общество для расширения порта. Сам он готов оплатить половину расходов на строительство. Необходимо также заключить соглашение с перевозчиками и с близлежащими портами. А для этого необходимо будет выйти на министра морских сообщений. Впрочем, о деталях Марио пока умолчал, поделился с участниками встречи лишь общими соображениями.
Следующим утром Марио с Элеонорой отправились в Роди-Гарганико, где также нужно было основательно отремонтировать порт. После обеда они оказались в долине между горами Стриццо и Элио.
— Вон там, наверху, особняк моих родителей, его построил мой отец, — объяснил Марио, указывая на виллу маркизы. — А я живу в доме поменьше. Смотри, там, в долине, мой «Парусник».
Элеонора с изумлением рассматривала большую виллу.
— Какая огромная! — восхитилась она — Черт побери, сколько же там комнат? А почему ты не живешь в ней?
— Моя жена хотела иметь свое, отдельное жилище, и для нее я перестроил охотничий домик. Но Мария Луиза очень редко посещала наши края, так что даже ни разу не видела новый дом.
— Но он тоже в чудесном месте. Со всех сторон море… «Парусник» и впрямь подходящее название для такого дома.
— Это лагуна озера Лезина, а дальше, за дюной — Адриатическое море. Справа озеро Варано, вода в нем тоже солоноватая. Я думаю построить дорогу вдоль берега. Короткую, без спусков и подъемов. По ней можно будет доставлять рыбу.
— Знаешь, меня удивляет, что ты, дворянин, военный, даже полководец, говоришь о дорогах, портах, земледелии, зерне, оливках, рыбе, будто ты — коммерсант.
— А разве твои друзья якобинцы не говорили, что счастье народа зависит от развития ремесел и экономики?
— Да, но якобинцы больше интересовались борьбой с несправедливостью, с неправедными законами, гордились твердыми принципами, понимаешь? Ты же занимаешься практическими делами, как земледелец или коммерсант. Оливками интересуешься не меньше, чем людьми.
— И это правильно. Я вижу в материальных предметах, продуктах природы, растениях ценности, которые необходимо культивировать, выращивать, оберегать и использовать как можно лучше, чтобы увеличить их производство. Видишь эти оливки?
— Вижу, их очень много.
— Думаю, их могло бы вырасти в десять раз больше. Здесь много дождей, почва плодородная, не такая, как на юге, где земля выжжена и пустынна. Оливы тут хорошо плодоносят. Но прессов для выжимки оливкового масла поблизости нет, порты погрузки находятся далеко… Будь у нас тут рядом прессы и склады, можно было бы отправлять оливковое масло из наших портов, и это обеспечило бы процветание всему краю.
— Видишь, какой у тебя коммерческий склад ума!
— Я еще только осваиваю азы коммерции. Знала бы ты, как трудно дворянину учиться столь простым вещам, подобному образу мышления. Но если надеешься разбогатеть и, самое главное, хочешь, чтобы и другие стали богатыми, нужно рассуждать именно в таком направлении.
— Как твоя мать?
— Почему ты так думаешь?
— Потому что мне кажется, кое-чему научила тебя она. Говорят, она очень богата и из всего извлекает пользу.
— Да, такому подходу научила меня она. Или, вернее, я начинаю понемногу понимать, как она мыслит и действует. У моей матери экономический склад ума. Но, к сожалению, на нее давят предрассудки ее века. Она стыдится собственной коммерческой и финансовой деятельности. А я понял, что ей нечего стыдиться. Напротив, нужно гордиться своим умом. Придворные, судьи, генералы, священники не создают богатства. Она же творит его.
— Где ты всему этому научился?
— В Неаполитанском университете, читая книги Галиани, Дженовезе. А также Адама Смита. Кое-чему научился у Вито, моего друга, который нравится тебе и ухаживает за тобой.
— И к которому ты ревнуешь?
— Да, ревную, потому что ты готова юркнуть в постель к первому же попавшемуся мужчине.
— Ты и в самом деле так думаешь?
— Да. Уверен, ты не имеешь ни малейшего представления о том, что такое верность.
Слегка смутившись, Элеонора заметила:
— Мы отошли от темы.
— Что ж, вернемся к ней. Вито многому научил меня. Он всерьез занимается земледелием. Я же поначалу пошел по той дорожке, что и все дворяне Европы: выбрал военную карьеру. Так что вместе со священниками и королями жил за чужой счет.
— Но то же самое говорят и якобинцы! Дворяне — это класс, который вместе с духовенством эксплуатирует народ!
— Совершенно верно. Беда лишь в том, что твои друзья-якобинцы мало чем отличаются от дворянства. Их подход к жизни не коммерческий, не промышленный, и они волей-неволей эксплуатируют народ. Вот потому-то простые люди и восстали, объединившись в Армию святой веры.
— И ты хочешь сказать, что эта твоя Армия подобна Французской революции, а кардинал Руффо — второй Робеспьер?
— Иногда противоположности сходятся. Я точно знаю, что люди пошли за Руффо лишь потому, что хотели обрести справедливость и благополучие. Народ поверил ему, полагая, что король на его стороне и выступает против угнетателей.
— И что же, когда будут уничтожены все угнетатели, придет свобода?
— Нет, Элеонора, это опасное заблуждение! Сколько ни убивай правителей и богачей, всегда придет кто-то другой, чтобы занять их место. Знаю, некоторые люди верят, будто, уничтожив власть, можно создать общество равных. Я имею в виду Бабефа[69]. Но революция показала, что власть возрождается. Знаешь, что требовали калабрийцы в Баньяре? «Хотим Руффо королем. Хватит с нас Фердинанда, долой бурбонских ворюг!» В другое время Руффо вполне мог бы взойти на трон, основать династию. Достаточно посулить людям свободу, чтобы приобрести власть. Но сама по себе власть не производит богатство. Богатство рождается только из капитала, в труде, в практической деятельности, благодаря точному экономическому расчету. Будущее принадлежит не военным, не королям, не якобинцам. Будущее за теми, кто заставляет плодоносить землю, кто развивает промышленность, кто кормит людей.
— Ох, какой же ты пылкий оратор! Но взгляни, что это?
На высоченной скале раскинулся город с величественными светлыми зданиями, сверкавшими на солнце.
— Это Роди-Гарганико, — объяснил Марио. — Там дом моих предков.
— Поразительно! — восхитилась Элеонора. — Великолепный вид!
Когда они подъехали к большому дворцу Россоманни, Элеонора изумилась:
— Да сколько же у вас дворцов?
— Слишком много, — ответил Марио. — Я хотел бы продать те, что пустуют. Мне нужны деньги. Увы, продать их некому. По-настоящему богатых людей в этих краях нет. Нужно развивать здесь экономику. Знаешь, Элеонора, разницу между богатством и властью? Хочешь быть богатым — необходимо, чтобы тебя окружали богатые. А власть, напротив, не терпит рядом никакой другой власти, кроме своей собственной.
Элеонора смущенно взглянула на Марио. Похоже, он наслаждался, с головой окунувшись в общественные дела. И всего за несколько Месяцев он добился огромных успехов. Ему было хорошо с Элеонорой в Термоли. Они встречались каждые две недели. То он приезжал к ней, то она к нему туда, где он работал.
Однажды спокойным зимним днем они отправились морем в Виесте, останавливались в Торре ди Милето, в Роди, в Пескачи. С борта корабля любовались чудесными видами побережья у Манакоре, утесом Парадизо, островом Бьянка. Страстно, будто впервые, предавались любви в Фодже, в Роди, Виесте. То, что они не жили вместе, а лишь виделись время от времени, Марио считал лучшим вариантом.
Да, ему было хорошо с Элеонорой. В Термоли она выступала в роли хозяйки дома. Все здесь было в порядке, все обставлено с большим вкусом — очевидно, Элеонора получила неплохое воспитание. Она умело вела хозяйство, могла принять гостей. Держалась спокойно и скромно. Однако Марио нуждался прежде всего в сексуальном удовлетворении, а оно, полагал он, возможно, только если время от времени несколько отдаляться друг от друга. Жили бы они постоянно вместе, каждое утром просыпались в одной постели, проводили рядом целые сутки — желание в конце концов улетучилось бы. Или ослабело бы. Чтобы оно росло, необходимо некоторое воздержание. Так что неделя-другая, пока они жили без любовных утех, — это нечто вроде поста, вслед за которым они два или три дня насыщались непрерывными безумствами, словно переживали медовый месяц.
Марио был убежден, что и Элеонору устраивала такая жизнь: она могла видеться со своими родными, путешествовать, а потом проводить с ним такие чудесные, такие бурные любовные встречи. Но одно ее замечание поколебало это убеждение.
— Мне хочется подольше быть с тобой, — сказала Элеонора, — столько времени, пока не устану. Хочу испытать полное пресыщение.
— А я его уже испытываю, — ответил Марио. — Я уезжаю или ты на время покидаешь меня, когда я уже пресыщен нашей встречей. Останься мы вместе надолго — думаю, ты немного надоела бы мне, но этого я уж точно не хочу.
— Мне же, напротив, очень хотелось бы совсем не расставаться с тобой, проводить вместе многие, многие месяцы, пока не смогу сказать наконец: с меня хватит.
— Тебе хотелось бы совсем не расставаться со мной?
— Конечно. Сказать правду? Я хотела бы всегда жить с тобой.
— Быть моей женой?
— Нет. Но постоянно жить вместе, радоваться общению с тобой. Если бы я жила в твоем доме в Торре ди Милето, я могла бы насытиться этим.
Марио смутился. Чего хотела Элеонора? Что предлагала? Думала как-то оформить их отношения, объявить всем об их связи, занять место жены? Или же это было естественное женское стремление подольше побыть рядом с любимым мужчиной, получать радость от постоянной близости с ним? Он понял вдруг, что не в силах ответить на такие вопросы.