После ужина все перешли в гостиную, которую Арианна назвала библиотекой. Фра Кристофоро по просьбе падре Арнальдо принес свою гитару и заиграл на ней. Потом монах попросил Арианну спеть. Девушка охотно согласилась. Она и не подумала держаться гордо и высокомерно, как следовало бы, по словам Марты, вести себя со знатными гостями. Рядом с фра Кристофоро она опять выглядела ученицей.
Марио сидел в кресле поблизости от камина. Он смотрел на Арианну, на фра Кристофоро, на лес за окном, и вдруг на какой-то музыкальной фразе почувствовал, что от волнения у него комок подступает к горлу. И невольно удивился столь сильному чувству. Опять взглянул на поющую Арианну, и в глубине его души шевельнулось нечто новое, неведомое: он понял, что счастлив, но счастлив как-то грустно. Ни малейшего повода для слез — и все же он готов был разрыдаться. И раньше случалось, что у него слезы наворачивались на глаза, когда он слушал музыку, а иной раз и при чтении стихов.
Но сейчас он волновался гораздо сильнее. Словно все его существо захватило и потрясло какое-то неведомое чувство, которое он не в силах понять и не хочет принять.
Да нет же, глупости! Ну бренчит на гитаре какой-то монах, ну поет песенку смазливая селяночка… Он старался отвлечь себя мыслями о чем-либо другом, что перенесло бы его из этого дома куда-нибудь в иные места. Он вспомнил Неаполь, дворцы, балы. Представил себе короля, королеву, военные маневры.
— Маркиз, не угодно ли?
Арианна держала небольшой поднос с бокалом белого вина.
— Хорошее вино, маркиз. Падре Арнальдо знает толк в винах.
Девушка смотрела на него чистыми, безгрешными глазами. Поблагодарив ее, Марио взял бокал. Девушка села рядом. Может, сделала это из кокетства? Нет, она так непосредственна. Неожиданно Марио захотелось, чтобы время остановилось. Чтобы все оставалось так, как в эту самую минуту в этой самой комнате — и музыка, и Арианна, сидящая рядом с ним, совсем близко, едва ли не вплотную. Ему хотелось на всю жизнь, навечно уберечь ощущение покоя и радости жизни, какое он испытывал в этот момент. Он постарался запомнить все, что окружало его.
Ночь за окном темная, едва ли не фиолетовая. Свечи излучают теплый свет. В волосах Арианны переливаются красные отблески, мелькают синие тени, играют золотистые блики, а руки ее медового цвета. Сейчас, в эту минуту, все было необыкновенно прекрасно, и казалось, прекраснее быть не может. Наверное, именно так видят мир художники, предположил Марио. Именно так воспринимает все вокруг Аппиани? Словно видит свою будущую картину. Нет, нет, решил Марио, ведь Аппиани постоянно наблюдает, изучает, вглядывается, размышляет. А я, напротив, вижу все в целом, в совокупности, и нахожусь как бы внутри этого рассматриваемого мира. Волнение, охватившее его, когда он слушал музыку, преобразилось. Это был контакт с вечностью, абсолютом, с сущностью бытия. Наверное, подумал он, в этом и заключена суть жизни. Наверное, именно сейчас он обладает всем. Возможно, впоследствии у него появится и другое: власть, слава, сексуальное наслаждение. Но именно вот этот момент его существования, который сам по себе не представляет ничего особенного, и есть предел счастья, отпущенного человеку.
Воспринимать этот мир, пусть даже крохотную его частицу, не имея больше никаких желаний, никаких мыслей о будущем, целиком и полностью наслаждаясь совершенством, — разве не в этом счастье? А совершенство находится сейчас в этой комнате, в этом пении, в этой девушке, в ее волосах. Он хотел было сказать об этом Арианне, но не решился спугнуть столь счастливый миг. Улыбаясь от этой мысли, он продолжал смотреть на девушку, а она вдруг повернулась к нему и тоже улыбнулась.
Поздно вечером вместе с фра Кристофоро, священником и Ап-пиани Марио вернулся в порт. Во время недолгого пути на остров Сан-Никола Марио сидел в отдалении, на носу. Ему хотелось побыть в тишине. Он любовался морем, впитывал запах морских водорослей и свежесть ночного бриза. Взглянул на небо. Господи, сколько же там звезд! Он никогда в жизни не видел столько звезд! А может, потому и не видел, что никогда не смотрел на небо, ибо не существовало для него тайны, которую хотелось бы раскрыть. Он всегда смотрел только прямо перед собой либо на страницу книги, на строй солдат, видел и развевающиеся юбки девушек на улицах Неаполя, Парижа и Вены. А в бальных залах ощущал острый запах табака и напитков, слышал смех женщин. Но ничто не могло сравниться вот с этим миром. С волшебным миром Арианны. Ничей смех не походил на ее смех. Никакая другая девушка не казалась ему столь совершенной, столь целомудренной.
Вернувшись домой, Марио сразу же расстался с Аппиани и направился в свою комнату. Улегся в постель, но понял, что не сможет уснуть. Только его не пугала бессонница, настолько радостными и новыми оказались теперь его чувства, точно из душной комнаты он вышел в некий неведомый и пьянящий счастьем мир. Он думал о ней, представляя ее такой, какой видел на башне и потом за ужином, слышал ее голос, припоминал, как летит она на коне и как звучит ее смех. Его охватило нестерпимое, поистине мучительное желание сейчас же вновь увидеть ее, хотя бы на мгновение оказаться рядом с нею. Он поднялся с кровати и распахнул окно. Всей грудью вдохнул свежего и влажного утреннего бриза занимающейся зари.
Когда на другой день, проснувшись, Марио вспомнил все, что произошло накануне — свои переживания, ревность и даже возникшую было мысль, будто он влюблен, — все показалось ему сном. Да что же такое случилось с ним, удивился он, как такое могло взбрести в голову, будто он влюбился? Только этого не хватало! Да еще в какую-то девчонку с Тремити. Невероятно! К счастью, все как рукой сняло. Ни до нее самой, ни до ее острова — это он сейчас прекрасно понимает — ему нет совершенно никакого дела. Нужно, чтобы Аппиани как можно скорее закончил портрет, тогда он возьмет свою яхту и надолго уйдет в море. Это лучше, чем ходить в гости к крестьянам! Всё, всё! Хватит! Подъем! И действительно, он с легкостью вскочил с кровати.
День выдался великолепный. Аппиани ожидал его за столом с обильным завтраком — кофе, апельсиновый сок, сливы, вишни, аппетитные пироги.
— Я вижу, вы хорошо спали, — заметил Аппиани. — Видели прекрасные сны?
— А почему это я должен видеть прекрасные сны? — с некоторым раздражением ответил Марио.
— Но вчера мне показалось, вы остались очень довольны вечером, просто сияли от восторга. И я лишь понадеялся, что ночь продолжила то хорошее, что началось накануне.
— Нет, — ответил Марио, — мне ничего не снилось. Это верно, вечером я вел себя немного странно, но сегодня чувствую себя вполне в норме. Должно быть, перегрелся вчера на солнце или ветер дул слишком сильный.
— Или эта блондинка, — подмигнул Аппиани.
— Какая блондинка?
— Маркиз, наверное, солнце и ветер и в самом деле плохо повлияли на вас, если не помните такое очаровательное существо, как наша Арианна.
Это «наша» словно взорвало что-то в его сознании. Внезапно он с поразительной ясностью вспомнил, что на башне она предпочитала разговаривать с Аппиани, а не с ним. Но портрет, в конце концов, художник писал с него. И хозяин острова тоже он. Впрочем, все это ужасно глупо. Нельзя, разумеется, говорить об этом Аппиани. И тогда маркиз притворился, будто не заметил реплики «наша».
— Ах да, Арианна. А еще ее мать, отец, сестра, священник, монах. Вам не кажется, что-то слишком много народу окружает нас на острове?.. Если мы намерены побыстрее закончить портрет, нам необходимо уединиться. Кроме того, мне хочется побывать и на других островах. В бухте стоит на якоре моя двухмачтовая яхта. Отчего бы нам не отправиться в море? Можем сначала дойти до Капрары, а потом, если захотим, пойдем в Пьяносу. Отсюда этот остров не виден. Он примерно в пятнадцати милях на северо-восток.
— Слишком далеко для меня. Я предпочитаю любить море с берега. Но согласен прогуляться на Капрару. Однако, пожалуйста, давайте сначала немного потрудимся над портретом. Поднимемся на башню, свет сейчас изумительный.
Так и получилось, что, проработав часа два, они взяли яхту и отправились на Капрару. Обошли вокруг острова. Аппиани в восторге осматривал гроты, волнорезы, береговые укрепления. В морских пещерах вода и стены светились самыми невероятными красками. В некоторых на дне лежал нетронутый белоснежный песок, кое-где — волнистый. Бросили якорь на рейде возле острова. Двое матросов, вооружившись одними только ножами, нырнули в воду и через несколько минут вернулись на палубу с богатым уловом рыбы и осьминогов.
— Развести огонь и приготовить обед? — спросили они.
Аппиани хотел согласиться на их предложение, но Марио, казалось, куда-то спешил.
— Нет, лучше возьмем все это с собой и сварим вечером, — сказал он. — Я предпочитаю осмотреть остров.
Аппиани с любопытством взглянул на друга. Обычно у Марио было ровное настроение. Сейчас же он, казалось, нервничал, словно мучился в поисках сам не зная чего. Они обогнули мыс и опять вышли в открытое море. Перед ними вдали возник остров Сан-Никола. Аппиани заметил, что он и в самом деле походит на Акрополь, поднявшийся из воды. На юго-восточной стороне высилась внушительная громада аббатства, увенчанная высокой башней. А Капрара, если смотреть на остров со стороны Сан-Домино, выглядел обычным невысоким островом. На нем нет поселений, богатой растительности, растут только самшит, мастиковое дерево да каперсник. На мысе стоит маяк, а напротив него причал, к которому они и подошли. Рыбаки остались на берегу, а Марио направился вверх по склону.
— Идемте, Аппиани, — вскоре позвал он, — идемте! Капрара — совсем дикий остров. В детстве я бывал здесь с отцом. И мне всегда казалось, что я непременно соскользну отсюда прямо в море. Интересно, у вас тоже возникнет такое ощущение?
По крутому склону они поднялись выше маяка и вдруг услышали какие-то голоса.
— Какого еще дьявола занесло сюда? — удивился Марио. — Не видно ни одной лодки.