В Милане она никогда никому не говорила, что плохо знает родные места. Призналась только однажды Джулио, очень волнуясь, что умудрилась забыть даже то, чему ее учил фра Кристофоро.
— Дурная причуда памяти, — сказала она Джулио, испуганная и удивленная.
— Нет, это природная защита, а не причуда, моя дорогая. Ты многое пережила там, тебе причинили боль, вот твоя память и стерла даже названия тех мест.
— А почему же тогда я не забыла Роди-Гарганико, Торре ди Ми-лего, Тремити?
— Потому что видела их воочию. Требуется уйма времени, чтобы забыть увиденное. А то, что мы узнаем из книг, легко уходит из памяти. Однако и увиденное память со временем видоизменяет, фильтрует — стирает то, что тревожило, и преувеличивает все, что нравилось. Таков любопытный механизм памяти.
Бедный Джулио! Он всегда умел ответить на любые ее вопросы.
Интересно, сколько сейчас времени. Надо спросить Марту, решила она. Надела халат и вышла в коридор — там никого не было. Дверь в каюту к Марте оказалась приоткрытой, и она вошла туда. Марта еще спала, лежа на спине, закинув руки за голову. Арианна на цыпочках подошла к койке и села рядом, однако и такого легкого движения было достаточно, чтобы Марта проснулась.
— Дорогая, что случилось? Тебе плохо? — встревожилась она, приподнимаясь на локте.
— Нет, нет, все в порядке, — успокоила Арианна, укладывая ее на подушку. — Просто не уснуть, вот и пришла к тебе.
— Который час?
— Не знаю, только что взошло солнце.
— Значит, совсем рано. Капитан говорил, что прибудем на Тремити не раньше одиннадцати. Почему бы тебе не поспать еще? Надо бы выглядеть отдохнувшей, когда приедем.
— Не уснуть Что-то тревожит меня, не пойму что. Мне бы радоваться, не правда ли? Ведь никто не заставлял меня возвращаться. Я с такой охотой строила для родителей виллу и теперь опять увижу их, но все же…
— Не терзайся. Просто прошло шестнадцать лет и ты боишься, что все изменилось, вокруг будут незнакомые люди. Так бывает с возвращающимися домой путешественниками, моряками. Помнишь, Джулио хотел привезти тебя на Тремити? А ты заупрямилась — ни за что! Но я тебя понимаю.
— Мне недостает Марио, падре Арнальдо, Серпьери… Несмотря на то что Томмазо немного наскучил мне. А в последнее время он стал каким-то странным.
— Странным? Но ты ведь обидела его, вспомни-ка.
— У него теперь все время плохое настроение. Я радовалась, как удачно идут мои дела, рассказывала о строительстве дома на Тремити, а его это почему-то сердило. Он говорил только о каких-нибудь неприятных вещах или жаловался на Наполеона. Обвинял меня в эгоизме: дескать, я уеду на Тремити, а он останется без меня, печальный и разочарованный.
— Разочарованный в чем?
— Не знаю. Наверное, таковы все упрямые романтики. Конечно, я тоже мечтаю, именно мечты и сделали меня такой, какая я есть. Однако я все время оглядываюсь на окружающий меня мир и не обманываюсь иллюзиями. Не получилось исполнить одно желание — появится другое. Я столько раз переходила от одной грезы к другой, к новым мечтам, когда жизнь менялась… Но когда я заводила разговор об этом, Томмазо не слушал меня. Как-то раз я получила письмо от Марио и восхитилась тем, как он старается облегчить жизнь народа. И что, ты думаешь, я услышала в ответ? Одни жалобы! В общем, что бы я ни говорила, ничто больше не воодушевляло его.
Она подошла к иллюминатору и прижалась лбом к стеклу. Нет, она совсем не узнавала родной пейзаж. Все однообразно, без ярких, запоминающихся деталей.
— Скажи, а почему он обязан слушать, как ты нахваливаешь при нем Марио, когда тебе известно, что он всегда терпеть его не мог? Как бы ты ни старалась сблизить их, подружить, они все равно смотрят друг на друга врагами. Что приятного для Серпьери в том, что ты возвела дом недалеко от владений Россоманни? Ведь он отлично знасг о ваших чувствах друг к другу…
Арианна нахмурилась.
— Ну, это его слабость. Я нисколько не ревновала его, когда он рассказывал о своих женщинах, о Шарлотте или Марии Грации. Я сочувствовала его любовным историям, интересовалась его политическими взглядами, расспрашивала о его участии в войне. Мы обсуждали с ним все, я вполне искренно давала ему советы. Переживала, если что-то не ладилось у него. А что же он? Когда Марио приехал в Милан и я сказала только, что генерал — выдающийся герой, прославившийся в кампании кардинала Руффо, и к тому же прекрасный человек, как он повел себя? Ощетинился, словно еж, вместо того чтобы порадоваться, полюбить Марио и уважать так же, как я уважаю его друзей.
— Он ревнует тебя.
— Томмазо еще мыслит по-детски, — возразила Арианна.
— Томмазо влюблен в тебя, и давно, — вставила Марта.
— Но ведь он обещал мне, клялся, что ему будет достаточно только дружбы.
— Конечно, если ничего другого не оставалось, он довольствовался дружбой, но в глубине души не переставал надеяться на большее.
— Я пригласила его поехать с нами.
— И он, конечно, отказался, — засмеялась Марта.
Арианна никак не отозвалась на ее замечание. Она молча смотрела в иллюминатор. Потом вдруг подошла к Марте и, волнуясь, заговорила:
— Ну одевайся, пойдем на палубу. На горизонте видна какая-то гора, наверное, Гаргано. Хочу рассмотреть. Интересно, какой она представится сейчас, с моря, через столько лет, — и вышла из каюты.
Нет, не меняется ее девочка. Все так же не замечает, какой мир на самом деле, видит его по-своему. Как ни странно, но именно в этом-то и заключается ее сила.
Возвращение состоялось 13 апреля 1810 года.
Поднявшись из каюты на палубу, Арианна увидела освещенный ярким солнцем мыс Роди-Гарганико, за ним возвышался безмолвный и загадочный пик Гаргано. Она быстро прошла на нос судна, едва кивнув капитану, остановилась у поручней и ухватилась за них обеими руками. Марта молча последовала за ней и встала в сторонке, чтобы не мешать. Она знала, что день этот будет полон для Арианны волнений и тревог.
Подставив лицо ветру, Арианна смотрела на Гаргано и на Роди-Гарганико, сравнивая их. Какие же они оба низкие, маленькие!
А ведь представлялись когда-то огромными. Может быть, и не следовало вовсе возвращаться сюда, в родные места, и тогда в ее сознании эта гора навсегда оставалась бы невероятно большой, загадочной, такой, какой помнилась в детстве. Тогда доступный ей мир ограничивался лишь островами Тремити, и все, что виднелось в ясные дни на горизонте, казалось фантастическим, загадочным. И она придумывала разные истории. Про пиратов, принцев, бандитов. Мечтала попасть когда-нибудь в дальние края, найти следы героев своих фантазий. Они представлялись ей совершенно реальными людьми. И вот один из таких воображаемых героев появился на Тремити… Но что ей теперь делать со своими волшебными воспоминаниями?
— Синьора графиня, хотите бинокль?
Она обернулась. Рядом стоял капитан.
— Нет, благодарю вас, капитан. Я предпочитаю смотреть на все своими глазами, без бинокля.
Арианна снова взглянула на воду, которую легко разрезал форштевень судна. Оно поворачивало к Тремити. Небо было чистое, легкий бриз надувал белые паруса, походившие на щеки ребенка, старающегося раздуть угасающий огонь. Все видится так отчетливо, все блестит — и море, и горы, и побережье, вскоре появятся и острова Тремити, и все же есть во всем этом нечто нереальное. Она ощущает себя каким-то призраком, возвращающимся в места, где обитала когда-то, но возвращение это не может воскресить прошлой жизни.
А может, это все было не с ней, а с кем-то другим, и она захвачена чужими воспоминаниями? Да что же она такое говорит? У ее мыслей нет ни начала, ни конца, как бывало в детстве, когда она придумывала запутанную историю, потом добавляла в нее новые подробности, в конце концов все перечеркивала и начинала фантазировать заново. Вот и сейчас следует поступить так же. Она возвращается в места, где родилась, где живут ее родители, братья, фра Кристофоро, рыбаки. И прежде всего мать, которой она должна столько всего сказать, которую хочет обнять и крепко поцеловать. Сейчас она узнает, нравится ли маме новый дом.
Мама заболела, плохо чувствует себя, написал Рокко, и Арианна поспешила к ней, чтобы доставить хоть какую-то радость. Нет, она не может представить маму больной, та всегда чувствовала себя бодрой, постоянно была на ногах и обо всех заботилась.
— О чем задумалась, дорогая? — спросила Марта и тоже ухватилась за поручни, опасаясь упасть в воду.
— Целый ворох мыслей в моей голове, и никак не удается отделить хорошие от плохих. Все кажется маленьким, невсамделишным.
— Ну, ты уже привыкла к ломбардским пейзажам, а тут все крохотное по сравнению с Альпами.
Как всегда, это звучал голос мудрости, здравою смысла, глас ангела-хранителя, которого к ней приставил падре Арнальдо. Именно Марта возвращала Арианну к действительности, разгоняла страхи, утешала, радовалась ее счастью. Она обняла Марту и поцеловала в щеку.
— Побудь со мной, милая. Сейчас появится Тремити. Увидим Сан-Домино, мой остров и наш дом.
— Тебе удалось отобрать его у Хозяйки Даунии, — напомнила Марта, — и ты гордишься своей победой, знаю. Ведь это вызов прошлому. Но я не уверена, что следует тревожить минувшее.
— Я купила остров для своей матери, я уже столько раз объясняла тебе, — с раздражением ответила Арианна.
— Хорошо, будем считать, что так. Повезло же бедной Марии.
— Вот и ты начинаешь ревновать, как Серпьери.
— Я не ревную, дорогая, я напугана.
— Сан-Домино! Смотри, смотри, как он выплывает из морской глади! Похож на пасхальный кулич!
— А прежде ты говорила: «Он похож на женскую грудь!»
— Но я все-таки повзрослела.
Судно медленно подходило к причалу. На молу Сан-Никола собралось немало встречающих. Арианна старалась найти знакомые лица. Неужели ни одного? Но нет, вот узнала монаха из аббатства.
— Да это же фра Дженнаро! — обрадовалась ома. — Смотри, милая, там стоит фра Дженнаро! — и она подхватила шляпку, которая чуть не улетела. — Но почему-то нет фра Кристофоро… Наверное, уехал в Термоли, что же еще помешало ему прийти сюда, на мол.