— Не будь такой нетерпеливой, дорогая, спроси у фра Дженнаро.
— Да, но я не вижу отца и матери. Они не пришли… — огорчилась она, все еще не отрывая глаз от причала.
— Успокойся, дорогая. Должно быть, есть какая-то причина.
Придерживая шляпку, Арианна приветливо махала людям, стоявшим не молу. Они отвечали ей тем же, Наверное, она просто не узнает их, огорчилась Арианна, Отдала шляпку Марте — она сейчас ей ни к чему. От порывистого движении волосы рассыпались по плечам.
Наконец Арианна миновала сходни и бросилась в объятия фра Дженнаро, который от радости лишился дара речи и, смеясь сквозь слезы, лишь гладил ее волосы, обнимал. Он только и смог произнести:
— Вернулась, вернулась, девочка моя! — И взял в руки ее лицо.
Она целовала монаха в щеки и плакала вместе с ним.
— Обними и меня, Арианна!
Она обернулась с мокрым от слез лицом. Перед нею стоял высокий темноволосый парень с открытым, прямым взглядом. Она смотрела на него, соображая, кто же это может быть. И узнала — узнала взгляд! Он совсем не изменился. Это же ее брат. Рокко! Она бросилась ему на шею и крепко обняла.
— Ох, как же ты повзрослел, какой стал красавец! Покажись! Ты и правда очень хорош.
Она расцеловала юношу. Потом стала пожимать руки всем, взволнованная, словно опьяневшая от счастья. Скольмо лиц, старых и молодых! Некоторые люди казались знакомыми, но как их зовут, она не помнила. Другие, очень юные, смотрели на нее с изумлением и радостью. Она снова повернулась к брату:
— А где мама и попа?
Рокко обнял ее.
— Папа дома, ждет тебя.
— А мама? Еще больна? Как она себя чувствует, скажи, как она?
Лицо Рокко сделалось серьезным, и она испугалась. Вдруг заметила черную повязку на рукаве.
— Но ты в трауре… Кто умер?
Рокко не ответил, опустил глаза и снова прижал к себе сестру. Она отстранилась.
— Почему молчишь? Скажи, кто умер? Мама? Не может быть, она еще так молода!
Почувствовала, как фра Дженнаро тронул ее за руку.
— Дорогая, будь мужественна…
Она резко повернулась к монаху, подбородок у нее задрожал, и она не смогла больше произнести ни слова. Подняла глаза на аббатство и, подхватив юбку, побежала к бастионам. Мысли теснились в шпоне: «Нет, мама, ты не могла ток поступить! Ты должна была дождаться меня, набраться сил и отогнать смерть. Надо было сказать ей: "Подожди, приходи позже, смерть, ведь приезжает Арианна, моя девочка”. А мне столько нужно сказать тебе. Я люблю тебя, я благодарю тебя за молоко, которым ты вскормила меня, за тепло твоих рук, за еду, что отрывала от себя. Целую тебя и прошу прощения за мои капризы. Я всегда вспоминала тебя, когда жила далеко, и сейчас хочу попросить у тебя прощения и признаться, что в большой тайне велела построить для тебя красивый и просторный бело-розовый дом. Увидев его, люди станут любоваться им, а ты будешь сидеть на веранде и с улыбкой отвечать на их приветствия, и приглашать всех в дом, и угощать белым вином, и будешь рассказывать, что твоя дочь уехала далеко-далеко, разбогатела и подарила тебе все это. И все будут восхищаться и уважительно обращаться к тебе “донна Мария”, мужчины станут снимать шляпу в знак почтения. И ты будешь уже не женой управляющего Рафаэля, а владелицей острова Сан-Домино. Мама, ты слышишь меня?.. Мама, помоги, я задыхаюсь, никак не добегу до тебя… Мне трудно дышать…»
— Но, Арианна, ты сошла с ума?! Такую кручу одолеть бегом! Ты что, умереть хочешь здесь? Зачем так спешить? Она уже навечно в земле и смиренно ждет тебя.
Это говорил ее брат. Он помог подняться сестре, которая споткнулась и упала.
— Не беспокойся, Рокко, сейчас я встану… я добегу… хочу взглянуть на ее могилу.
Пошатываясь, она поспешила дальше, и Рокко готов был в любую минуту подхватить сестру.
— Какое надгробие сделали ей? А гроб хороший выбрали? Вода не попадет туда? А холод?
— Да о чем ты беспокоишься? Теперь она уже никогда не почувствует никакого холода…
— Скажи, какой гроб? Ответь честно, не поскупились?
— Нет, не волнуйся, все сделали как полагается. Купили лучший гроб, какой только был, будь спокойна. Дорогая, не торопись, ты же задохнешься!
— Оставь меня, я пойду одна, мне надо поговорить с ней. Ты мог говорить с матерью, когда она была жива, а я только сейчас.
Она вбежала на кладбище и заметалась среди надгробий в поисках могилы матери. Вскоре увидела свежий холмик земли, на котором еще даже трава не проросла. Арианна упала на колени и зашептала:
— Мама, мама, я люблю тебя…
Других слов у нее не было. Как случалось прежде, когда она могла сказать матери только одно: «Прости меня!» Пусть примет мама эти слезы, пусть видит, как целует дочь землю на ее могиле. Она лежала, распростершись на земле, раскинув руки, обнимая могилу, словно желая согреть ее своим телом, разгоряченным от бега.
Наконец она поднялась и ладонью отерла губы. Рокко ждал ее у ворот кладбища. Она направилась к нему, блуждая взглядом по могилам, и вдруг остановилась, не веря своим глазам. Не может быть, подумала она и сжала пальцы, выпачканные в земле. Посмотрела на имя, высеченное на плите: «Фра Кристофоро», а на соседней другое: «Фра Гуардиано». Она бросилась к этим плитам, остановилась и в недоумении смотрела то на одну, то на другую. Фра Кристофоро и фра Гуардиано…
— И вы здесь! — воскликнула она. — Да тут какой-то заговор! Боже милостивый, но это же несправедливо! Не дождались меня, зачем же я так спешила сюда, в столь мрачное место, зачем? Нет, не хочу! Это невозможно, нет!
Она закрыла лицо — она не могла смотреть на эти имена, высеченные на плитах, и высокую траву на могильных холмиках — и вдруг потеряла сознание. Рокко едва успел подхватить ее. Заботливо прижав к груди, он на руках отнес сестру домой. Слезы текли по его лицу.
Судно вышло на траверс Тремити. Острова едва показались вдали, на юге, небольшой полоской суши чуть темнее моря. Марио стоял на носу почти целый час, с нетерпением ожидая, когда же они появятся наконец во всей красе, в золотых лучах заката. За островами, на материке, находились Торре ди Милето, его дом, его мать.
Он беспокоился о ней, хотя последнее письмо, которое он получил в Венеции, где останавливался по пути из Вены, показывало, что старая женщина по-прежнему крепка и владеет собой. Однако между строк Марио уловил усталость и печальные нотки. Он с самого начала сомневался, нужно ли предпринимать столь длительное путешествие. Но когда получил известие, что развод разрешен, все же решил отправиться в путь. Мария Луиза, бешено негодующая, укатила с мешком денег в Баварию, а он внезапно оказался совершенно свободным, даже без каких-либо особо важных дел.
Ему хотелось поехать в Милан и еще раз поговорить с Арианной. Но он передумал. Глупо ехать туда ради очередного разочарования. Поэтому он отправил ей дружеское письмо и стал готовиться к поездке, которую задумал давно. Он мог уехать.
Граффенберг не держала его больше своей цепкой хваткой, а финансовые дела и задуманные реформы шли хорошо. Конечно, ему приходилось упорно преодолевать страх и нерешительность крестьян, волокиту бюрократии. Иоахим Мюрат управлял страной лучше короля Фердинанда, но все же сохранил многие недостатки прежней администрации. Все общественные должности перешли в руки алчной буржуазии, хищной и малообразованной. Марио надолго застрял в Неаполе, пытаясь создать юридическую фирму, чтобы легче преодолевать проблемы с законами. Сдвинуть дело с мертвой точки можно было, если дарить подарки, давать взятки, которых открыто требовали чиновники, даже самые незначительные фигуры, за то, что и так входило в их служебные обязанности. И все же пребывание в Неаполе принесло ему пользу. Он понял, что не должен ограничивать свои планы только Неаполитанским королевством. Наполеоновские завоевания объединили Европу, и многие вопросы теперь легче было решать в Париже, чем в Италии.
У его матери были финансовые интересы в Испании, однако дела застопорились, когда маркиза занемогла, а на Пиренеях вспыхнули бои с французскими войсками. В 1808 году Наполеон захватил Испанию и посадил на престол своего брата Иосифа Бонапарта. Испанский народ восстал, нашлись вожди, способные повести его. В Кадиксе были созданы кортесы. Британские войска под руководством Веллингтона высадились в Португалии. Так началась долгая и жестокая война. Французы полагали, что вот-вот поставят Испанию на колени, но Марио, вспоминая кампанию 1799 года и свое участие в ней, предчувствовал иное развитие событий.
— У армии захватчиков нет тыла, ей некуда отступать. Конечно, повстанцам необходима помощь извне, так ведь у испанцев есть союзники-англичане.
О его соображениях с похвалой отозвался сам Талейран.
— Этот человек знает, что такое упорство народа, — загадочно заметил старый лис, — знает лучше, чем любой новоиспеченный король.
Впрочем, Марио остерегался вмешиваться в политику. Оказавшись в Неаполе, он понял: какими бы добрыми намерениями ни руководствовался Иоахим Мюрат, на самом-то деле он всего лишь проконсул Наполеона, лишенный какой бы то ни было самостоятельности. К тому же Бонапарт больше доверял своей сестре-королеве, нежели королю, который в его глазах оставался подчиненным ему маршалом. Что за странная у Неаполя судьба, думал Марио, — иметь двух королев с одинаковыми именами и одинаковыми взглядами! Сестру Наполеона — жену Мюрата — звали Мария Каролина, как и жену Фердинанда Бурбонского, и она, увы, оказалась ничуть не лучше предыдущей правительницы.
Нет, говорил себе Марио, нельзя полагаться даже на новых монархов. Да и неизвестно, сколько еще продержится Бонапарт. Война в Испании доказывала, что Наполеон не такой уж непобедимый полководец, если против него поднимается все население страны, воспламененное священным гневом…
Острова Тремити виднелись на горизонте еще не совсем отчетливо, и Марио продолжал размышлять, как бы подводя итог собственной жизни. Он правильно поступил, что отказался войти в Государственный совет. Хорошо, что не сделал ставку только на Апулию, а воспользовался объединением Европы и создал основу для того, чтобы укрепить свое благосостояние, открыть немало новых предприятий. Для этого он ездил в Мадрид и в Париж.