— Наш Марко красив и умен, я уверена, — заявила Марта.
— Ну конечно, — подхватила Арианна, — как говорится в неаполитанской пословице: «Каждый тараканчик для матери красавчик».
Генуя, столица Лигурии, произвела большое впечатление на Арианну. Перед движущимся к причалу судном поднималась плотная стена высоких зданий, каких Арианне еще не доводилось видеть, а поодаль виднелись роскошные дома и палаццо, похожие на театральные декорации.
Они остановились у банкира Гримальди, в его дворце на вершине холма. Хозяева этого великолепного здания, из окон которого открывался чудесный вид на залив, были потомственными банкирами испанских королей и, подобно многим генуэзским дельцам, обогатились на войнах, наживаясь и на победах, и на поражениях.
— Их богатство, — объяснил Марио, — не перетекало в новые капиталы. Оно не уходило из Генуи, а превращалось в великолепные палаццо.
Церемониал в доме Гримальди, согласно старинным обычаям, соблюдался строго. Для банкиров не существовало ни революции, ни Наполеона. Они пренебрегали ходом истории. Марио посоветовал Арианне надеть самое скромное платье и неброские драгоценности. К ужину пожилая синьора, хозяйка дома, вышла в строгом черном платье, а две ее дочери позволили себе лишь по нитке жемчуга.
Старый банкир слыл человеком от природы веселым и жизнерадостным, но за долгие годы привык слушаться своей супруги.
— Пусть тебя не обманывает его добродушный вид, — предупредил Марио жену. — На самом деле он очень хитрый, расчетливый делец и прекрасно умеет ворочать капиталами. Он связан со всеми финансистами Европы. Мне он оказал большую услугу, когда я решил перевести часть моей недвижимости в ценные бумаги, которые пользуются большим спросом.
Арианна напомнила мужу, что у нее тоже имелись связи с генуэзскими банкирами еще с той поры, когда она взяла в свои руки дела Джулио. Но ей еще не представлялся случай повидать банкиров в домашней обстановке, в семейном кругу.
— Дом, домашняя атмосфера многое может рассказать о хозяине, — заметил Марио. — Мебель, убранство, освещение, поведение слуг — все это отражение внутреннего мира, они свидетельствуют о ценностях людей, которые живут в окружении этих предметов.
За ужином разговор сразу же зашел о весьма затруднительном положении, в каком оказался Наполеон.
— Все мои коллеги, — заметил старый банкир, — признают, что ему нелегко будет восстановить огромную армию, хотя бы только половину той, что участвовала в русской кампании.
— У него нет больше ни гроша, — вмешалась в разговор жена. — В Испании — пуфф! В России — пуфф! — она сопроводила это «пуфф!» жестом, который оказался выразительнее самого междометия и красноречиво демонстрировал, как разлетелись по ветру финансы французского императора.
— Однако он все еще может прийти к соглашению со своими противниками, — заметил Марио. — Конечно, кое от чего ему придется отказаться. Но в Испании Наполеон показал, что способен на это. Он призвал на царство прежнего короля и удалил от престола собственного брата Иосифа.
— Да, но лишь после того, как он наконец понял, — возразил банкир, — что Испания будет сражаться до последнего солдата. Наполеону же не хотелось слишком надолго оставлять в Испании войска и обозы.
— Поверьте мне, маркиз, — решительно заключила старая синьора, — я хорошо знаю корсиканцев. Я всегда нанимала их прислугой по дому. Они сумасшедшие, легкомысленные и ни в чем не знают границ.
— Выходит, — заметила Арианна, — характер Наполеона объясняется его корсиканским происхождением?
— Ну конечно, моя дорогая! Наполеон — самый настоящий корсиканец. И даже не очень умный. Просто ему вскружило голову то, что Корсика перешла под управление Франции. Когда на острове распоряжались мы, итальянцы, корсиканцы знали свое место и оставались пастухами, земледельцами, рыбаками, солдатами, слугами… Это все, на что они способны.
— Наполеон, несомненно, легкомысленный человек, — поморщилась Арианна. — Достаточно вспомнить, как он провел русскую кампанию. Ему незачем было вступать в войну с Россией, никакой необходимости в этом не было. Он женился на дочери австрийского императора. Европа жила в мире. Ему следовало довольствоваться тем, что он уже имел. Однако надо признать, что он великий полководец. Вам не кажется, синьора?
Старая дама повторила свое «пуфф!» и покончила с полководцем:
— Везение, моя дорогая маркиза, вот и все. А теперь его не стало. И корсиканцы снова будут счастливы наняться в прислуги.
— Говорят, теперь солдаты уже не так боготворят Бонапарта, как прежде, — робко заметила одна из дочерей банкира. — Говорят также, что с тех пор, как он женился на Марии Луизе Австрийской, он стал редко бывать в войсках. Он лишь красуется, как герой, на парадах. А прежде ведь войска, которые он вел за собой, были готовы умереть за императора. В сражениях они следили за его плащом. Теперь же солдаты чувствуют, что он забыл о них.
— Для своего восхождения он воспользовался восхищением солдат, доверием народа. А чтобы удержаться наверху, необходимы деньги, дорогая моя, — заключила старая синьора.
Девушка слегка покраснела, замолчала.
Арианна взглянула на Марио. Ее позабавила неколебимая уверенность старой дамы. Чтобы успешно воевать, нужны деньги, это верно. Но иногда бывает достаточно и одних идеалов. Она видела наполеоновскую армию, когда французы первый раз заняли Милан. Тогда оборванные солдаты Наполеона были вооружены одними ружьями да идеалами в придачу. Она вспомнила свой разговор с Наполеоном.
— Наполеон — легкомысленный человек, и у него пустые карманы, — продолжала старая дама. — Теперь он собирается напасть на австрийцев, русских, пруссаков, шведов, англичан — на всех сразу. Безрассудно. От него полетят пух и перья, вот увидите. И очень скоро.
После ужина Марио и Арианна удалились в отведенную им комнату — слишком строгую и потому, с точки зрения Арианны, неуютную.
Раздеваясь, она спросила Марио:
— Тебе не кажется, что эти банкиры живут вне времени?
— Конечно, они так кичатся своей исключительностью, что становятся похожими на мумии, а не на живых людей, — согласился Марио. — Но именно потому, что генуэзцы остаются вне времени, им удается пережить все бури. Они даже сумели сохранить все свои капиталы, не отдать их французам. Выжить — тоже своего рода искусство. Искусство, которое, однако, не вызывает восхищения. Напротив, скорее презрение. Тем не менее, если Наполеон падет, истинными победителями в этой грандиозной битве останутся генуэзцы.
— Знаешь, Марио, я молилась за Наполеона.
— За Наполеона? Почему?
— Я просила, чтобы Господь вразумил его. Я знакома с ним. Уверена, он совсем не злой человек. У него была великая мечта, но его словно сожгла какая-то лихорадка. Или, быть может, у него были плохие советники… Так или иначе, я молила Господа ниспослать ему ясность суждений и вложить в его душу желание мира.
— Но, дорогая, Наполеон бесконечно воевал. Он не способен жить в мире.
— Как можно категорично утверждать это? Его противники тоже устали. Мы все обессилели… Ах, если бы наконец наступил мир! Как было бы прекрасно поездить по Европе, побывать в Вене, Мадриде, Лондоне, может быть, даже в Варшаве, Петербурге…
— Тебе этого так хочется?
— Конечно, хочется. А кому не хотелось бы? Но пока что Европа — одно грандиозное поле битвы, по которому маршируют миллионы солдат. Какой это ужас, Марио! С тех пор как я своими глазами видела сражение, я не представляю ничего более жуткого. Кровь, раненые, мертвые, страдания, жестокость и слезы… Объясни мне, отчего возникают войны? Я хочу понять, почему они не прекращаются до сих пор? — Марио молчал и внимательно смотрел на жену. — Я никогда не смогла бы забыть войну и уверена, если б зависело от меня. — продолжала она, — то, прежде чем начата ее, подумала бы о последствиях своего решения, о страданиях, о горе, о смерти, к которым ведут войны. Но военные, как я вижу, забывают об этом. А ты думал об ужасах войны, когда высадился с кардииалом в Калабрии?
— Нет, не думал. Но у нас не было выбора, ведь на нас напали, изгнали из собственных домов.
— Однако ты мог вернуться в Неаполь и преспокойно жить там, правда? Республиканцы ничего не сделали бы с тобой.
— Согласен, я мог бы поступить и так.
— Но ты выбрал войну. Война возникла потому, что была нужна мужчинам. Они любят сражения, они ищут славы. Я продала немало оружия и молю Господа отпустить мой грех. Но знал бы ты, сколько людей приходило ко мне за этим оружием! Меня это пугало. А их нет! Ты бы видел лица офицеров, когда они брали сабли в руки. Они обожали оружие. И ты тоже очень любил его, верно. Марио?
— Да, и, наверное, до сих пор люблю. Хотя и решил, что больше никогда в жизни не возьмусь за него. Я выбрал другой путь — экономическое развитие, сделки, транспортировка товаров…
— Теперь тебе понятно, почему я молилась за Наполеона? Мне хотелось, чтобы он поступил так же, как ты. Решись он прекратить войну, другие оставили бы его в покое. Они же боятся его. Перестанет пугать — и другие тоже не будут сражаться с ним, — она помолчала. — Война — это нечто вроде болезни. Ведь как бывает, когда ревнуешь или завидуешь кому-то? Чем больше об этом думаешь, тем становишься невыносимее, одержимее. А отвлечешься, перестанешь думать — и обнаруживаешь, что все твои мучения — сплошной миф. Или кончается война, и люди пробуждаются, как ото сна. Разве не так, Марио?
— Любовь моя, думаю, ты права. Война — все равно что лихорадка, пыл, бред, кошмарный сон. А теперь иди ко мне, поспеши в мои объятия.
Марио отправился на встречу с финансистами в палаццо Литта.
После поражения Бонапарта при Лейпциге армия союзников уже стояла у ворот Парижа. Все считали неизбежным отречение Наполеона. И ожидали мира. Народы были изнурены непосильными налогами на содержание армий, торговля с Англией и ее восточными колониями сильно пострадала от морской блокады, объявленной Наполеоном. Финансисты и фабриканты не сомневались, что военные заказы сократятся. Теперь им необходимо было определиться, какие капиталы вкладывать в восстановление городов, в развитие сельского хозяйства, в торговлю.