— Это ты вызвала моего сына, верно?
— Он приехал потому, что ему нужно закончить какие-то расчеты с бароном.
— Моему сыну незачем ехать сюда из-за таких пустяков. Барон сам навещает его на Тремити.
Миранда промолчала. Она отлично знала: не стоит продолжать этот разговор, маркиза рассердится еще больше.
— Ну так что, выходит, ты солгала мне?
— Кто солгал моей замечательной маме?
Вошел Марио. У маркизы сердце словно оборвалось. Теперь она почему-то каждый раз волновалась, когда видела сына. Да, что ни говори, она действительно постарела.
— Ты с Мирандой, — ответила она, подставляя ему щеку.
— Мы с Мирандой? — переспросил Марио, бросая на горничную выразительный взгляд. — Ничего подобного!
— Почему ты приехал один? Почему не взял с собой жену и моего внука?
— Дарио еще не совсем оправился после болезни и путешествие ему не на пользу, Арианна осталась с ним.
— Все равно, мне не нравится, что ты оставляешь свою жену на острове одну, без охраны.
— Но никакой опасности для нее нет, она выросла на зтом острове, знает там каждого жителя, и все ее любят.
— Но я опасаюсь вовсе не местных жителей.
— Там еще есть солдаты, гарнизон.
— Да, знаю. Бурбонский гарнизон. Но разве можно на него положиться? Нет, конечно! Нужно иметь свою охрану, преданную тебе и твоей семье, запомни это.
Марио согласился, что мать права.
— Сейчас вернусь на Тремити и завтра же привезу их сюда. Море спокойное, воспользуюсь погодой.
— И правильно сделаешь. Хочу предупредить: Граффенберг вернулась в Неаполь.
— Боже милостивый! Но откуда вам удается все так быстро узнать, даже теперь, когда вы больны?
— Вернулась Граффенберг, — настойчиво повторила мать.
— Ну так что? Она вам больше не нравится? А когда-то души в ней не чаяли.
— Твоя ирония неуместна. Побереги свою жену и сына. Я хочу, чтобы они переехали сюда, в мой дом. Тут надежное место.
— Но почему вас беспокоит Граффенберг? — поинтересовался Марио.
Он тоже вдруг встревожился, понял, как легкомысленно было оставлять жену одну на Тремити. Граффенберг не сдалась. Теперь обстоятельства складывались в ее пользу. Она вернулась ко двору и горит желанием отомстить.
— Потому что она ранена, — ответила мать. — Есть такой тип женщин: если их ранить, они превращаются в волчиц. И Граффенберг сейчас — волчица; Она не успокоится, пока не вонзит клыки в подходящую жертву.
— Прибыл монсиньор Дзола, — доложил вошедший слуга. Марио подумал, что Джузеппе постарел, но по-прежнему остается верным маркизе.
— Ну что, ты закончила прическу? — обратилась маркиза к Миранде. Та кивнула. — Тогда, Джузеппе, пригласи монсиньора в гостиную, а ты, Марио, проводи меня.
Падре Арнальдо поцеловал маркизе руку.
— Вот уж подарок, какого я никак не ожидала от вас, монсиньор Дзола, — сказала маркиза, улыбаясь.
— Значит, вы плохо знаете меня, дорогая маркиза. Мне удалось удивить вас, и я очень рад этому.
— Подарок, в сущности, вы сделали и себе, если не ошибаюсь?
— Вот теперь узнаю вас. Это верно, подарок я сделал и себе. Рад случаю снова приехать сюда, обнять малыша и наших детей. Как поживаешь, Марио? Как Арианна и малыш? Они здесь? Могу порадоваться им?
— Чуть позже, падре. Арианна с сыном осталась на Тремити. Мы отправимся туда после обеда. Поедете со мной?
— Конечно, поеду. Жду не дождусь возможности повидать ее.
— Ладно, Марио, довольно об этом. Оставь меня с монсиньором Дзолой. Нам надо поговорить.
— Так как же вы себя чувствуете, маркиза? — спросил падре Арнальдо, усаживаясь напротив нее. — Как ваше здоровье? Я очень встревожился.
— Я вовсе не намерена умирать, сейчас во всяком случае. Хочу еще немного порадоваться своему внуку. Дети — подходящая компания в столь преклонном возрасте.
— Вам хочется пожаловаться, маркиза. Это не в вашем характере.
— Нет, монсиньор, я никогда не жалуюсь. Но когда заболеваешь, люди начинают обращаться с тобой как с ребенком, говорят неправду, улыбаются, во всем соглашаются, лучше тебя знают, что тебе на пользу, а что нет. Пользуются твоей слабостью, становятся тиранами, и ты вынужден подчиниться, ты зависишь от их тирании.
— Не могу поверить, маркиза. Не думаю, что может найтись человек, способный повелевать вами.
— Ну есть ведь разные способы заставить повиноваться. А что делают мои слуги» например? Я кричу больше чем когда-либо, а они? Они говорят «да», улыбаются, «конечно, маркиза», «как прикажете, маркиза», а потом поступают, как хотят. Вот вам и тирания. Сказали бы «нет», «не согласны», я могла бы, по крайней мере, метать громы и молнии. Эх, дорогой монсиньор, старость похожа на город без крепостных стен.
— Что ж, приходится смириться. Старость никого не минует, к несчастью.
— Ладно, поговорим о другом. Отпустите мне грехи, монсиньор. Мне не в чем исповедоваться перед вами, вы все знаете обо мне. Надеюсь, хоть за что-то вы простили меня, хотя бы за какую-то малость.
— Не по-христиански, маркиза, прощать малыми дозами. Прощение нужно даровать единожды и во всех грехах. Или в нем отказывают, или даруют сполна.
— Вы не ответили мне.
— Маркиза, я священник. Как я могу отказать вам в прощении?
— Но меня интересует именно ваше, человеческое прощение. Я получила его? Могу я спокойно умереть?
— Да как же иначе? Я не мог не простить вас и должен был отпустить грехи и себе, потому что был виноват в равной степени с вами. Вы приняли Арианну в сердце свое, и я просил прощения у Господа за нас обоих.
Ох и трудный человек этот падре Арнальдо, подумалось маркизе. Он никогда не отвечал на ее вопросы прямо, ни на пядь не впускал ее к себе в душу. Выходит, не допусти она Арианну в свое сердце, он и на могилу к ней явился бы с назиданием. Но придется признать: он прав.
— Теперь, когда наши дети счастливы, живут вместе, — продолжила маркиза, — я чувствую себя в мире со всеми. К тому же Арианна и мой сын подарили мне прекрасного внука.
— И в конце концов доказали, что правы были они. Они следовали зову сердца, а мы — холодному расчету.
— Но у нас есть оправдание, — сказала маркиза, поднимаясь. — Мы действовали в духе своего времени, мы совершали добрые дела, но также строили гильотины, были такими же слепыми сеятелями смерти, как наши отцы, хоть и гордились светом разума. А теперь, как видно, все изменилось. Дайте мне вашу руку, монсиньор. Все изменилось, говорю я, теперь в моде чувства, люди охотнее прислушиваются к голосу сердца, как справедливо говорите вы. Словом, надеюсь, мы чему-то научились на наших ошибках.
Они подошли к окну, выходившему на море. Маркиза устремила взгляд в его безбрежную даль и, помолчав немного, произнесла:
— Надо бы устроить праздник на море. Сегодня такой чудный день! Я люблю жизнь, так люблю, что хотела бы жить вечно.
В спальню к Арианне Марта вошла около двух часов дня.
— Просыпайся, соня! — раздвинув шторы. Марта подошла к постели и откинула одеяло. — Ну-ну, открывай глаза. Сегодня чудесный день!
Арианна приподнялась на локте.
— Который час? — спросила она сонным голосом.
— Почти два часа.
— Да что ты!.. Надо привести себя в порядок. Марио может вернуться с минуты на минуту. Почему не разбудила меня раньше?
— Не волнуйся, времени хватит. Раньше вечера он не вернется.
Фаустина принесла на подносе завтрак.
— Добрый день, синьора. Хорошо спали?
— Хорошо, Фаустина, спасибо. Где мой сын?
— Он с моим мужем. Видели бы, как Дарио его забавляет.
— Приведи его сюда, пожалуйста. Хочу приласкать немного мое сокровище. Мне приснился сон, — поделилась она с Мартой, присевшей на край кровати.
— Опять? Надеюсь, не тот же самый?
— Нет, другой. Стою у реки и смотрю на противоположный берег. Мне нужно попасть туда. Точно знаю, что нужно. Не понимаю только зачем. Я спокойна. Через реку ведут два моста. Один каменный, полуразрушенный, а другой — плетенный из канатов и ветвей. Я рассматриваю их, но оба не нравятся. По мосту я, конечно, быстрее перебралась бы на ту сторону, но ни один из них не внушает доверия. Нет, решаю я, лучше потрачу больше времени и сил и пойду вброд.
— Вброд? — удивилась Марта. — Ты хочешь сказать — вплавь?
— Нет, именно как сказала. Вброд. И уже двинулась было к воде, но проснулась. Мне не дает покоя этот сон. Одного не могу понять — зачем мне понадобилось перейти на ту сторону? Мне не хочется изменять свою жизнь. Ничего больше не хочу менять в ней. Я и так счастлива.
— И в самом деле ни к чему. Но ведь все происходило только во сне. Забудь о нем и подкрепись.
— Я выпью лишь кофе с хлебом. А потом займусь собой, хочу быть готова к встрече с Марио.
Ближе к вечеру нарядно одетая и причесанная Арианна смотрела на море, опираясь на балюстраду террасы. Воздух чистый, прозрачный, море темно-синее, спокойное, шорох прибоя едва доносился снизу. На горизонте не видно ни одного судна. Она взглянула на невысокую гору Гаргано, поднимающуюся вдали над водой, и улыбнулась, вспомнив разные фантазии, которые придумывала в детстве про эту гору. Конечно, тетушки Антониетта разжигала ее воображение, но все равно гора Гаргано, далекая и молчаливая, завораживала ее. Так ни разу и не удалось побывать там, повидать ее вблизи, эту старую медведицу, подумала она. Не довелось, однако теперь гора больше не пугает ее. Не нужны ей и предсказания. Ее любимый сошел с другой горы, и он так прекрасен.
Она перевела взгляд на море — гладкое как зеркало. Пусть возвращается скорее, любовь ее, а не то она опять перестанет улыбаться и встретит его слезами, когда он появится на пороге их дома. Комок подступил к горлу. Нет, подумала она, не надо плакать. Глупо, да и слезы портят макияж. Фаустина так постаралась, чтобы не осталось и следа от тревожной ночи.
Она повернулась и быстро вошла в дом.
— Марта! Дженнаро! Где вы?
— Что, Марио приехал? — спросила Марта, появляясь в дверях.