Меня охватило необъяснимое волнение. Я подошла к развалинам. Не оставалось никакого сомнения: здесь когда-то стоял дом, наверняка крестьянский. Можно даже угадать расположение комнат. Интересно, где находилась веранда, откуда до Марио доносился голос Арианны, спросила я себя. Теперь я уже смотрела на всё это так, будто не сомневалась, что история, рассказанная Виргинией, подлинная, а не плод ее воображения. Я искала какой-нибудь след, который могла оставить Арианна.
Было очень жарко, пот заливал мое лицо. Открыв сумку, чтобы достать платок, я вдруг нечаянно уронила ее, и всё содержимое высыпалось на землю. Я наклонилась, и первое, что мне попалось на глаза, — фотография дочери. Я не смогла сдержать слез. Снимок был сделан перед самым ее отъездом. Вот она, моя дочь, в голубом платье, светловолосая, с чистыми, сияющими глазами. И в этот момент я ощутила сильный порыв ветра, от которого зашумели листья на деревьях.
Я вспомнила об урагане, который пронесся над некрополем накануне вечером, и сопоставила со словами Виргилии: «Есть места, где измерения соприкасаются. Ты должна научиться угадывать их». Ветер, внезапный сильный порыв, это что — знамение? Какая глупость, ветер на островах дует постоянно — то сильнее, то слабее. А снимок Барбары — тоже знамение? В поисках какого-нибудь следа Арианны я уронила сумочку, и первое, что увидела, — эта фотография.
Я пожала плечами и собралась было уйти. Но меня остановил новый порыв ветра. На этот раз еще сильнее, словно чье-то шумное дыхание. «Ах да! Мне ведь нужно сделать приношение!» — вдруг вспомнила я. Ветер усиливался, а мне почему-то не удавалось развязать мешочек с травами. Все-таки я достала из него щепотку и бросила на руины. Я не знала, какое произнести заклинание, но как-то они собой возникли в памяти слова, начертанные на медальонах: «Жизнь драгоценна». Ветер неожиданно стих, и я вернулась в гостиницу.
Вечером без четверти восемь я вновь поднялась в аббатство. В одном из его двориков меня встретила Виргилия. На ее на плечи была накинута просторная шаль с замысловатой вышивкой.
— Сделала приношение? — спросила колдунья.
Я кивнула.
— Тогда можем продолжать. Идем.
Мы опять уселись в те же кресла-качалки, как и прошлой ночью, и Виргилия продолжила свой рассказ.
ВТОРАЯ НОЧЬ
СОН АРИАННЫ
Она сидела на постели, опираясь на подушки, и рассматривала розы на столике возле кровати. Ей стал сниться один и тот же сон. Как все повторяющиеся сны, этот, видимо, тоже что-то значил, и его следовало понять. Ей снилось, будто она лежит в какой-то каменной нише. Вот она слышит в полумраке чьи-то осторожно приближающиеся шаги. Трое мужчин — один в черном плаще и двое в коричневых — склоняются над ней и что-то проделывают с нею, только никак не понять, что же именно. Когда же она поворачивает голову к этим мрачным силуэтам, они уже удаляются, пригнувшись, стараясь не удариться о нависающий свод. И как она ни силится, не может рассмотреть их лица и сообразить, что же это за люди. При слабом свете ей видны лишь их зловещие тени. И тут, собрав все силы, она громко кричит:
— Помогите! Кто-то же должен освободить меня отсюда!
Но незнакомцы не слышат ее и исчезают, опустив головы. И тут веки ее смыкаются, силы окончательно покидают, тело цепенеет, и она перестает ощущать и время, и пространство. Чувствует только, что падает, летит в какую-то немыслимую пустоту, и не понимает, почему становится такой невесомой. Но вот наконец она вырывается из мрака на простор. Теперь ее озаряют лучи заходящего солнца. Она лежит на камне и смотрит на высокую отвесную стену. Да это же скала, на которой гнездятся альбатросы! И птицы эти плачут.
Плачут, носясь кругами высоко в небе, то и дело возвращаясь к скале, которой она столько раз любовалась, глядя на нее с высоты или находясь у подножия. Но почему вдруг альбатросы плачут на закате? Прежде она всегда слышала их голоса только ночью. Безлунной ночью, когда бывала тут с падре Арнальдо, братьями и Мартой. С Марио и художником. Она вспомнила, как Марио, воспользовавшись темнотой, осмелился взять ее за руку, погладил ее и пожал и она почувствовала, как ладонь юноши становилась все горячее и трепетнее. Она замерла, тело ее сделалось необычайно легким, гибким, словно лишилось костей, и она испытала какое-то новое, неведомое прежде чувство. Во сие у нее тоже каждый раз возникало такое же ощущение легкости. Тело оставалось неподвижным, но ничего не весило и не испытывало никакой боли.
Она ясно видела этих крупных птиц, продолжавших летать и плакать в лучах заходящего солнца: самки — высокими голосами, самцы — низкими. И крики их походили на плач множества новорожденных младенцев.
— Почему, почему плачете на закате? Вы же никогда не делали этого прежде? Что случилось?
Она с усилием поворачивает голову, видит рядом блестящие, мокрые камни и наблюдает, как они обнажаются на песке, когда волна откатывает, а потом снова возвращается к своему ложу. Высоко, высоко в небе проплывают облака, гонимые легким бризом, который она совсем не ощущает. Не чувствует и холода камня, на котором лежит. Она в оцепенении как бы отделяется от собственного тела и возносится все выше и выше, пока не оказывается среди множества альбатросов, летающих кругами, не задевая ее. И она все пытается понять, как же возможно находиться одновременно в двух местах: и лежать на камне, и летать среди альбатросов.
Когда этот сон стал повторяться каждую ночь, она поняла: это предвестие каких-то загадочных событий. Подобная мысль пугала ее. Но это же сон, всего лишь сон, успокаивала она себя.
Марта вошла в спальню, опустила на столик у кровати поднос, раздвинула шторы. Арианна заслонила глаза от яркого света, хлынувшего в комнату, и заметила, что у нее холодные руки. Так бывало всегда, когда она чего-то очень боялась.
— Ну, ну, соня, просыпайся! — сказала Марта, откидывая одеяло. — Завтра великий день!
Да, это будет тот самый день, когда ей предстоит выдержать пытливый взгляд матери Марио, его друзей, но самое страшное — пристальный интерес знатных дам. Кто знает, что из этого выйдет! Она давно мечтала поехать на материк, побывать на вилле Марио и оказаться на балу. Но теперь, когда этот день, можно сказать, наступил, ей стало страшно, Сильная тревога вызывала спазмы в желудке.
Она села на край кровати, машинально перебирая пряли волос.
Если бывают вещие сны, то ее сон, конечно же, предсказывает нечто печальное.
Может, ей суждено навсегда остаться на Тремити? Или же мать Марио выберет своему сыну другую невесту? Какое же это будет горе — приехать на материк лишь для того, чтобы увидеть другую девушку, подысканную вместо нее, Арианны. В конце концов, она всего-навсего дочь управляющего. Но ведь Марио любит ее! Ей, а не какой-то другой девушке клялся он в вечной любви. Клялся, что женится на ней…
Правда, она почему-то так и не смогла до конца поверить его клятвам. Ей стало страшно. Насколько же ей недостает Лелы! Как было бы прекрасно, если бы сестра пошутила сейчас над ее опасениями и они вместе посмеялись бы… Но сестра погибла, и на ее могиле уже выросла трава. Когда она лежала недвижно на столе в столовой, с лицом белым, как саван, в который ее обрядили женщины, Арианна услышала, как в небе что-то прогремело. И тогда она бросилась к сестре на грудь и зашептала:
— Ну проснись, Лела, проснись! Ты не можешь так крепко спать!
— Что ты делаешь! Оставь, не трогай ее! Ты-то здесь при чем!
Это прозвучал голос Марии. От ее слов тело Арианны сделалось таким же, как и тело сестры, — холодным. И показалось, будто в словах матери прозвучал упрек, и она вдруг почувствовала себя виноватой в том, что еще жива. Неужели ее мать предпочла бы, чтобы умерла она, Арианна, а не Лела? Невероятно, но она же бросила: «Ты-то здесь при чем?» Потом Арианна не раз спрашивала Марту, как понимать эти слова, но та, как обычно, успокаивала воспитанницу:
— Люди становятся странными перед лицом смерти, запомни это.
Глаза Арианны наполнились слезами. Но она не смела плакать накануне столь долгожданного дня. И потому решительно поднялась с постели. Ей предстояло трудное испытание — встретить будущее, которое, как она надеялась, окажется лучше настоящего.
В соседней комнате Марта уже приготовила большую лохань с водой. Опустившись в лохань, девушка подумала, что, в сущности, нет никакой причины всерьез пугаться ни своего сна, ни свидания с матерью Марио. Она, Арианна, всегда устремлялась навстречу новым событиям, ради удовольствия бросить им вызов и преодолеть трудности, как произошло на прошлой неделе.
Утром она незаметно вывела из конюшни лошадь, с которой упала Лела, и, набравшись мужества, вскочила на нее и понеслась галопом, чтобы забыть страх и снова почувствовать себя сильной. Она запрокинула голову, и ветер хлестал ее по лицу. Ей хотелось сразиться с ним, покорить его — она бросила вызов самой себе и смерти.
Испуганный Рафаэль вскочил в седло и бросился следом за ней. Больше всего его беспокоило, что она скакала по полям с непокрытой головой, пренебрегая трауром. Девушка неслась как раз туда, где крестьяне собирали на своих огородах помидоры, баклажаны, красный перец.
— Не смей так бешено скакать, не то рано или поздно свернешь себе шею! И сколько раз твердить тебе: нельзя показываться на людях с непокрытой головой, когда в семье траур! Как еще втолковать тебе это? И все твоя мать виновата! Постоянно позволяет тебе делать все, что заблагорассудится.
— Отец, но это же немыслимо — скакать на лошади в черной шали и с платком на голове! Это все равно что надеть на себя узду!
— Среди крестьян надо быть в платке, — крикнул он, хватая лошадь за поводья. — Держись в седле, я отведу вас домой.
Люди делали вид, будто поглощены работой, однако искоса посматривали на эту чудачку, что-то бормоча себе под нос. А она только выше запрокидывала голову, подставляя лицо солнцу…
Но в тот раз ей нечего было терять, подумала Арианна, играя с пеной в лохани. Она всего лишь бросила вызов собственному страху. А сегодня?