Это «входите», сказанное сквозь зубы, прозвучало отнюдь не столь же приветливо, как обращение Стефано. Скорее в приглашении слышалось: «Пошли к черту!» Шагнув внутрь, мы попали в просторную комнату, где сильно пахло какими-то ароматными травами. Молния на мгновение осветила огромный камин, блеснула утварь, висевшая на стене.
— Отключилось электричество, — недовольно проговорила Виргилия, зажигая свечу. — Света, конечно, недостаточно. Надо наладить лампу.
— Я сделаю это, мадам, — с шутливой ноткой в голосе поспешил предложить Стефано и уверенно направился к камину. Вэял лампу и стал возиться с ней.
Видно было, что между моряком и Виргинией издавна сложились дружеские отношения. Кто знает, сколько раз он говорил это «мадам», наверное, немного в шутку и в то же время с долей почтительности к этой угрюмой женщине.
— Ну вот, всё в порядке, — удовлетворенно произнес Стефано и поставил на край камина масляную лампу.
Огонек осветил комнату, и я смогла рассмотреть обладательницу сурового и низкого голоса. Виргилия оказалась существом высоким и очень худым. На ней было нечто вроде монашеской рясы, перетянутой широким черным поясом. Длинная шаль, тоже черная, укрывала плечи и спадала почти до пола. Обута в деревянные ярко-красные башмаки. Женщина держалась прямо, и во всем ее облике ощущалась необычайная жизненная сила.
И все же лет ей, видимо, было много! Лицо цвета дубленой кожи покрывала густая сеть морщин, а блеклые, некогда голубые глаза как-то странно блестели. Седые волнистые волосы были собраны на затылке в пучок. В левом ухе сверкало золотое кольцо. В ее манере смотреть на незнакомого человека что-то невольно приводило в замешательство.
— Синьора Серена Видали, — представил меня старухе Стефано, весело улыбаясь.
Колдунья внимательно взглянула на меня. При звуке моего имени ее прозрачные глаза как-то странно сверкнули из-под бровей, а руки судорожно стянули шаль на груди.
— Наша клиентка, — продолжал Стефано, — мы были в некрополе, когда разразилась гроза. Мне неловко беспокоить тебя, но боюсь, как бы синьора не заболела. Она насквозь промокла.
— Тогда чего же ты медлишь и не разводишь огонь? А вы садитесь, — обратилась она ко мне, указывая на потертое кожаное кресло у камина, — сейчас поищу какую-нибудь одежду, и переоденетесь.
Она ушла в соседнюю комнату, которая, видимо, служила ей спальней.
Стефано взял корзину с дровами и принялся складывать шалашик из небольших тоненьких палочек.
Поеживаясь от озноба, я опустилась в кресло и обвела комнату взглядом. Несколько старых ржавых ружей висели на дымоходе.
В углу помешались диван, кресло и столик, на котором виднелся графин с какой-то голубоватой жидкостью, и в ней отражался огонек масляной лампы. Золотые и синие отблески вспыхивали там и тут на стеклах шкафов, заполненных книгами. Между шкафами громоздился массивный, почти до самого потолка, дубовый буфет с амфорами и кружками, а также множеством тарелок из сплава свинца и олова. У камина стояли еще два шкафа, заполненных какими-то банками.
Вдруг мяуканье заставило меня заглянуть под стол. Оттуда смотрела на меня кошка с огромными зрачками, горевшими зеленым огнем, — очень красивое животное.
— Синьора, идите сюда, — позвала Виргилия.
Я поднялась и прошла к ней.
— Нашла юбку и свитер, — сказала старуха. — Не бог весть что, но можете переодеться, пока просохнет ваша одежда. Вот! — и указала на кровать, куда положила клетчатую юбку и свитер цвета неспелого яблока. — Несите сюда вашу одежду, повешу сушиться, — добавила она, направляясь к выходу. — Побыстрее, иначе заболеете. — И ушла, закрыв за собой дверь.
Переодеваясь, я осмотрела комнату, едва освещенную свечой. Массивная кровать орехового дерева, трехстворчатый шкаф, комод с зеркалом в позолоченной раме стиля барокко. На одной из тумбочек стояла фотография мужчины в военной форме, а на другой лежали какие-то ветхие, пожелтевшие книги. В комнате ощущался странный запах — вроде бы ладана и еще чего-то, наверное, каких-то трав.
Я быстро переоделась.
Юбка Виргинии оказалась немного велика мне, и свитер тоже. Ощутив тепло и воспрянув духом, я вернулась к камину.
— Если позволите, останусь сегодня в вашей одежде и верну ее завтра. А мою сушить не надо, — сказала я, укладывая рубашку и брюки в свою сумку.
Виргилия словно не слышала моих слов. Она сидела в качалке, держась за ручки, и внимательно смотрела на Стефано. Казалось, от нее исходит некая странная энергия.
Стефано закурил. Я села с другой стороны камина напротив Виргинии. Но она по-прежнему пристально смотрела на Стефано, мне стало неловко, и я принялась ласкать кошку, забравшуюся ко мне на колени.
— Ну что, все мои мысли прочитала? — с улыбкой поинтересовался Стефано.
Не отводя глаз от лица юноши. Виргилия потянулась к нему и слегка провела пальцем по шраму, который шел от уха ко рту.
— Как это тебя угораздило.
— Сама должна знать как Колдунья ты или нет? — ответил Стефано, отстраняясь от нее.
Виргилия поднялась, взяла медный горшок и поставила его на огонь. Достала из шкафа медную ступку с какой-то зеленой кашицей, выложила ее в горшок и добавила туда же из флакончика несколько капель темной жидкости.
Стефано взял у нее из рук флакончик.
— Что это? — поинтересовался он, рассматривая его. — Похоже, черная сепия.
— Похоже, да не то.
Юноша попытался прочитать мелкую надпись на этикетке:
— Пишешь справа налево.
— Верно, — пробормотала она, осторожно помешивая смесь.
— Никак не могу разобрать, что тут написано, — он вгляделся получше. — Что за почерк такой?
— Мой почерк. И прежде всего для того, чтобы всякие любопытные вроде тебя не совали нос в мои настои.
Я взглянула на шкаф возле камина. Его заполняли бесчисленные баночки, коробочки, скляночки, бутылочки и флакончики из цветного стекла и даже из дерева.
— Наверное, у вас тут средства от любых болезней, — проговорила я, не особенно раздумывая.
Женщина внимательно посмотрела на меня.
— Выздоравливает тот, кто способен выздороветь, — ответила она и резко добавила: — Сами по себе травы не помогают. — Не обращая внимания на мое смущение, она продолжала помешивать снадобье в горшке. — Как в твоем случае, Стефано.
— Но мне нет нужды лечиться, — скучающим тоном заметил юноша. — Я здоров, жена моя тоже здорова, и я показываю этой прекрасной синьоре наши острова.
— Твоей жене плохо, когда она одна. Отчего оставляешь ее в Термоли? Бери с собой сюда, работайте вместе, и она не будет скучать. Да и ты не будешь. И не станешь бегать за всякими приезжими красавицами, которые скоро бросают тебя.
Очевидно, этот весьма привлекательный юноша довольно весело проводил лето. Наверное, женился слишком молодым.
Словно прочитав мои мысли, Виргилия пояснила:
— Прежде тут не бывало туристов. Что делать одинокому молодому мужчине? Как одолеть тоску, когда выходишь в море ловить рыбу, если дома нет никого, ни женщины, ни ребенка, кто ждал бы тебя?
— Должно быть, это ужасно — быть женой рыбака, — заметила я, — и каждый раз с тревогой ждать его возвращения.
— Жизнь повсюду одинакова. Вы ведь тоже ждете, хотя замуж вышли не за рыбака.
Я обомлела. Откуда знает эта женщина, что волнует меня больше всего? Никто не мог сказать ей об этом. Я решила быть искренней.
— Верно, я жду собственную дочь каждый раз, когда она уезжает. Она журналистка.
— Да, знаю.
Мне хотелось спросить, откуда ей это известно. Но я промолчала.
Виргилия встала передо мной. Глаза ее сделались огромными, в них таилось нечто непостижимое. Мне стало не по себе.
— Зачем вы приехали сюда?
— Чтобы отдохнуть.
— А что заставило прибыть именно сюда, на Тремити?
— По правде говоря, один снимок. Фотография острова Сан-Никола.
— С какой стороны?
— О боже! Наверное, как раз отсюда. Странно, не правда ли? На снимке, должно быть, виден и ваш дом?
Виргилия помолчала, потом спросила:
— А почему этот снимок надоумил вас, что надо ехать именно сюда?
— Не знаю, может, красота места, море. То, чем обычно привлекают рекламные проспекты.
— Только это?
— Нет, — ответила я, — возможно, потому, что у меня возникло какое-то странное ощущение, будто я уже когда-то видела остров Сан-Домино. Хотя прежде и понятия не имела, что существуют острова Тремити.
Виргилия продолжала смотреть на меня своими огромными прозрачными глазами и кивала.
Сердце у меня так и екнуло. Стефано ведь сказал, что Виргилия — колдунья. Я никогда не верила в магию и ясновидение, но непереносимое страдание заставляет уверовать и в колдовство. Я надеялась, она сможет помочь мне.
— Хочу знать, где моя дочь. Жива ли, здорова ли.
— Но ты приехала сюда, на острова, вовсе не для того, чтобы узнать о ней. А для чего?
— Нет, я приехала отдохнуть, потому что извелась от тревоги и беспокойства.
Не говоря больше ни слова, Виргилия зачерпнула половником немного кашицы, что варилась в горшке, налила в небольшую чашечку и протянула мне.
— Попробуй и скажи, как на вкус.
Я взяла чашечку и с некоторой нерешительностью поднесла к губам. Думала, жидкость будет очень горячей, но она оказалась только чуть теплой. Набравшись мужества, я отпила глоток. Вкус был странный — как у супа, и невольно вспомнился тот, что варила моя мама.
— Напоминает суп, что ела в детстве, странно, правда?
Виргилия не ответила. Снова взглянула на меня и спросила:
— Когда смотрела на тот снимок, какие еще возникли ощущения?
Я не знала, что сказать. Постаралась припомнить.
— Ощущение тайны. И в то же время чего-то очень знакомого, родного.
— На этом острове кое-что имеет к тебе некоторое отношение. Хочешь узнать, что именно?
Я окончательно растерялась:
— Нет, Виргилия. Я очень устала. И единственное, чего хочу сейчас, это понять, жива ли дочь.