Но… он только посмотрит, решил он, и поспешит к себе спать. Он поднял лампу повыше. А что там у противоположной стены? Алтарь? Нет, непохоже. Гробница? И даже не гробница. Как же это назвать? Да это… ларец! Ковчег! Ну да, библейский ковчег для хранения святых даров, о котором говорил фра Кристофоро.
Обрадовавшись, Сальваторе подошел ближе, осветил ларец и внимательно осмотрел его. Нет, не гробница это и не ковчег, а всего-навсего пустой каменный сейф. Вот он какой, оказывается, каменный сейф, скрытый в самом чреве подземелья! Ни найти его, ни вынести отсюда невозможно. И все же сокровище, некогда хранившееся в нем, украдено и унесено!
Вот где когда-то находился тот самый ящик, что он обнаружил в проходе под Сан-Домино. Его перенесли туда тайком, может быть, без ведома аббата, переправили на другой остров в ожидании сообщников. И кто поведает, что случилось потом? Как всё обстояло на самом деле? Узнать можно было бы, только если бы эти камни заговорили.
Сколько же пыли тут скопилось, как много времени прошло! Века, наверное.
Задумавшись, Сальваторе машинально пошарил ногой по земле, вороша пыль, и вдруг ему показалось, будто что-то блеснуло. Нет, сказал он себе, на этот раз он не попадется на удочку. Он уже принял однажды такую мишуру за сокровище. Здесь, он прекрасно понимал, уже давно ничего нет. Размышляя так, он все же продолжал ворошить пыль, и опять что-то блеснуло на полу. Тогда он присел и, поставив рядом лампу, пошарил по земле.
И нашел монету. Крупную монету, которая, судя по весу, вполне могла быть золотой. Но он, к несчастью, такой невезучий, улыбнулся про себя Сальваторе, что она, конечно же, окажется свинцовой. Он вытер монету о штаны, поднес к свету и рассмотрел получше. Диаметром примерно в дюйм, очень толстая. И действительно тяжелая. На одной стороне монеты было изображено что-то похожее на ангела, а на другой располагались по кругу буквы.
Сальваторе опустил монету в карман, еще раз окинул взглядом комнату и в задумчивости покинул тайник. Ему хотелось поскорее вернуться к Арианне и узнать, не приехал ли падре Арнальдо. Только он прежде передаст священнику найденную монету, а уж потом поздоровается!
Прошла неделя, а от падре Арнальдо не было никаких вестей.
Арианна потеряла сон и отказалась пить настои, которые готовил фра Кристофоро. Фра Кристофоро старался успокоить ее, объясняя, что у монсиньора много дел, что, может быть, он поехал в Неаполь к архиепископу…
— Но он же сказал, что вернется очень скоро, — сердилась Арианна, все более тревожась.
— Ты ведь понимаешь, всякое бывает. Лучше давай попробуем приготовить ему сюрприз. Закончим изучение немецкой грамматики к его возвращению.
— Хорошо, — согласилась девушка и расплакалась.
— Но что с тобой? — встревожился фра Кристофоро. — Что с тобой? Отчего плачешь? Мне совсем не нравится, как ты себя ведешь. Не надо плакать. Это дурная примета.
Сальваторе, услышав эти слова, подошел ближе:
— Падре Арнальдо обещал, что будет в отъезде дня два. Но я знаю, как много у него дел, и думаю, приедет не раньше чем через неделю.
— Не верю! Не верю! Ты тоже лжешь!
— Поверьте, синьорина, — сказал Сальваторе, взяв девушку за руку, — через девять дней он будет здесь. И чтобы время не пропадало даром, давайте займемся немецким языком.
— А когда я смогу наконец встать? — обратилась она к фра Кристофоро.
— Совсем скоро. Может быть, завтра сниму бинты. Начнем упражнения, и через несколько дней сможешь сделать первые шаги.
Фра Кристофоро перевязал Арианне ногу, заменив деревянные шины очень тугим бинтом, и через несколько дней она смогла встать и сделать с помощью фра Кристофоро и Сальваторе несколько шагов. Рука тоже была еще на перевязи. Девушка приходила в отчаяние, видя, что еле держится на ногах. Сальваторе и фра Кристофоро всячески ободряли ее, объясняли, что после стольких недель неподвижности ее ноги просто ослабели. Неделю им удавалось кое-как отвлекать больную.
Но прошло восемь дней, и едва проснувшись, она тотчас напомнила Сальваторе, что время прошло.
— День еще только начался, давайте подождем до вечера, — сказал Сальваторе, расстегивая рубашку и направляясь к умывальнику. В душе он умолял Господа совершить чудо.
И тут в комнату вошла сияющая Марта.
— Посмотри, Арианна, — весело проговорила она, показывая большой пакет, — что тебе прислали. Это от падре Арнальдо.
— Но… когда он вернется?
— Внизу у причала появился какой-то моряк, — продолжала Марта, — передал мне этот пакет и сообщил, что падре Арнальдо вернется через неделю. А пока прислал тебе подарок. Ты бы только видела, что в нем!.. Какие чудесные ткани! Я сошью тебе замечательные платья. Куда красивее, чем у этих кривляк на балу, — она стала прикладывать ткани к лицу Арианны. — Как они идут тебе! Сальваторе, принеси-ка зеркало!
Арианна увидела шелестящий шелк и роскошную парчу, и речь о нарядах изменила ее настроение, она заулыбалась и оживилась. В восторге она обняла Марту, расцеловала, и они стали оживленно обсуждать фасоны платьев, которые предстоит сшить. Сальваторе радовался, что Арианна наконец-то улыбается.
Марта принялась снимать мерки, приговаривая:
— Посмотрим, посмотрим… Талия сделалась тоньше. Около пятидесяти сантиметров. А затянешь корсажем, будет всего сорок пять. У тебя самая тонкая талия на свете, с кем угодно готова поспорить. Вот увидишь, какой станешь красавицей! Я сделаю из тебя светскую даму, — пообещала она.
Теперь Арианна и Сальваторе целыми днями занимались немецким языком. А Марта по ночам кроила и сметывала платья для Арианны, потом дошивала их дома, беспокоясь, чтобы ее работу не увидели любопытные соседки.
ИНТЕРМЕЦЦО
После рассказа Виргилии о подземельях аббатства мне приснился очень путаный сон, в котором было перемешано все: моя дочь, Стефано и бесконечное блуждание по каким-то темным коридорам и многое другое — полный сумбур.
Проснулась я в тревоге.
Позавтракав, решила прогуляться к Бриллиантовому мысу. С высоты утеса хорошо видны были острова Кретаччо и Сан-Никола. И тут я сообразила, что подземелье, где скрывалась Арианна, находится, наверное, примерно там, где мне пришло в голову остановиться. Я достала из сумочки карту острова и провела прямую линию, соединив бухту Тонда с Кретаччо, а Кретаччо с аббатством.
Сомнений нет. Я стояла точно над подземным ходом и отчетливо представила, где именно он пролегает. Не знаю почему, но я вдруг почувствовала, как у меня изменилось настроение — сделалось приподнятым, едва ли не радостным. И мне захотелось посмотреть, сохранился ли тот выход из подземелья в ров у наружной стены аббатства, куда выбрался Сальваторе.
Ребяческое желание, я понимала, но не могла удержаться. Я вернулась в гостиницу и попросила Стефано проводить меня в аббатство. Через час мы уже подошли к этому рву. Слева оказался крутой обрыв, я спустилась и обнаружила, что огромный оползень завалил большую часть рва. Я безумно огорчилась. Может, именно тут выбрался на поверхность Сальваторе, и мне теперь уже никогда не увидеть это место.
Я внимательно осмотрела ров возле стены. Он весь зарос сорной травой, лишь кое-где виднелись руины старинных конструкций. Передо мной возвышалась стена аббатства, а справа — Анжуйская башня. Я поняла, что ничего не найду.
Волнение понемногу улеглось, на какой-то момент я закрыла глаза. И тут со мной произошло нечто странное. Когда я слушала рассказ Виргилии, мне казалось, что отчетливо представляю себе эту пещеру под островом Кретаччо. Теперь же я вдруг поняла, что ошибалась. Сейчас, закрыв глаза, я словно увидела ее воочию, точно перенеслась в нее. И прежде всего меня поразил невероятный мрак, в тысячи раз более глубокий, чем представлялось. Слабый тлеющий огонек лампы оставлял почти все пространство во тьме. Постель была такая жалкая и убогая, что у меня комок подступил к горлу. Стоял там стол, и с трудом различался стул — тот, на котором сидела Марта.
Чем внимательнее я всматривалась в обстановку, тем сильнее становилось ощущение, будто на самом деле я когда-то уже бывала здесь. И все, что там происходило, действительно происходило со мной, а не виделось в воображении. Я, несомненно, вспоминала нечто совершенно реальное. Меня охватил страх, и я открыла глаза. Видение исчезло. И мне не захотелось его возвращать.
Я направилась в гостиницу. В мое отсутствие мне несколько раз звонили, всё по поводу дочери. Оставались кое-какие проблемы по работе. С ними, решила я, разберусь потом, вернувшись в Рим. Ни к чему они мне сейчас.
Мне захотелось немного отойти от всего, отдохнуть. У меня в комнате на столе лежало несколько номеров «Тайм мэгэзин». Взяв наугад одну из газет, я прилегла на кровать и принялась рассеянно просматривать ее. Случайно попалась на глаза фотография Рут Беренсон, получившей Пулитцеровскую премию. Этот снимок разбередил рану.
Я убеждена, что пишу ничуть не хуже нее, но не только Пулице-ровскую премию — вообще никаких поощрений никогда не получала. В нашей профессии нередко бывает, что публика постепенно привыкает к какому-то автору и считает его едва ли не своей собственностью. Даже «Оскара» в кино гораздо легче получить какому-нибудь совсем молодому, начинающему актеру, нежели более талантливому, но уже известному. Словно его время уже прошло.
Так случилось и со мной. Я чувствовала себя обделенной. Вечером, продолжая размышлять обо всем этом, я поднялась к церкви и пересекла первый дворик. Виргилии там не оказалось. Я взглянула на часы и поняла, что пришла немного раньше.
Решив прогуляться, я вышла из Рыцарской башни и увидела на крепостной стене Виргилию. На плечи накинута желтая шаль. Она жестом позвала меня, и я молча направилась к некрополю, хотя нам предстояло спуститься во дворик. Очевидно, Виргилия вдруг почему-то передумала. Я последовала за ней.
Неожиданно она сказала:
— Ты слишком занята мыслями о себе. Слишком озабочена собственной персоной! Постоянно ищешь всё новые поводы для волнений. И в центре забот всегда стоишь ты, Серена Видали.