пушки, тянули ящики с амуницией.
Откуда знали они, где находится враг?
Марио не понимал этого.
Кто командовал ими?
Казалось, никто не отдавал никаких приказов.
И все происходило как в муравейнике, где каждое насекомое точно знает, что ему делать. Странная это оказалась война. Говорили, будто она началась случайно из-за устроенного королевой заговора. После гибели на гильотине своей сестры Марии Антуанетты неаполитанская королева Каролина словно с ума сошла. Она поставила цель во что бы то ни стало отомстить французам. И воспользовавшись уничтожением флота Наполеона при Абукире, договорилась с Нельсоном, что он поможет ей изгнать французов из Рима и возвратить город папе. Но король решил посоветоваться с австрийским императором. И тогда королева заплатила тысячу дукатов курьеру за то, чтобы он доставил ответное письмо императора ей, а не мужу.
Марио помнил, как ему тайно рассказал об этой интриге маркиз Карапелли, когда они гуляли по королевскому парку, опасаясь посторонних ушей.
— Королева поступила весьма и весьма неосмотрительно, — почти шепотом говорил старый маркиз. — Она вскрыла письмо в присутствии лорда Эктона. Они вместе зачеркнули слова императора, советовавшего не предпринимать никакого похода. Потом при помощи умельца подделали почерк и вписали новый текст, подтверждающий согласие монарха начать войну. Так что в письме, которое получил король, подлинной осталась лишь подпись императора. Так мы и ввязались в войну с французами. Начало ее, как видите, весьма предосудительно.
Но достойно порицания и все остальное, подумал Марио. Командующим армией союзников был назначен австриец Мак, а его помощниками — генералы Так и Пак, и народ тотчас придумал речевку: «Слава Маку, Таку и Паку, что в Неаполе сделали каку!» Марио заметил, что невольно улыбается.
Неаполитанская армия по численности в три раза превышала французскую. Но командующий разделил ее на три части, и каждая оказалась слабее противника. В результате войска потерпели поражение. Впрочем, поражение ли это? А состоялось ли вообще какое-либо сражение?
Марио удивился, при всей путанице и сумятице он никогда прежде не видел происходящее так ясно, как теперь. Раньше он, помнится, кипел, протестовал. А сейчас, осмыслив все события в целом, он по-другому увидел их — гротеск, да и только! Нет, неаполитанская армия не терпела никакого поражения — она просто сдалась на милость неприятеля.
Одна за другой без всякого сопротивления сдавались крепости. Командующие поднимали руки. Казалось, они только и ждали возможности сдаться. И поступали так потому, что одни стояли на стороне противника, а другие считали себя якобинцами, третьи, хоть и не были якобинцами, сдавались потому, что им словно бы надоел король и они мечтали только об одном — чтобы их оставили в покое!
Зато сопротивлялся народ. Города Абруцци и соседних областей превратились в крепости. Простые люди вооружались против французов старыми охотничьими ружьями, шпагами, пиками, серпами, складными ножами и даже вилами. Сражались в Борго Велино, Читтадукале, Антродоко, Акуиле, Пеполи и самым отчаянным образом — в Неаполе.
Сколько невозвратных потерь понесла армия? Лишь несколько сотен. А жителей погибли тысячи, многие тысячи. Но сопротивление французам продолжалось, не ослабевая ни на час.
Марио утер глаза платком. Все было поставлено с ног на голову. Народ взял на свои плечи то, что надлежало совершить армии, а армия делала то, что должен был делать народ. А зачем сам он плывет на этом корабле? Он же солдат. Почему не остался со своим народом? Почему отправился вслед за двором? Не из страха же, разумеется. И не за своей женой. Он может преспокойно обойтись без нее, а она — без него. Она вышла замуж за его титул. Он удирает из-за лени и глупости. И ведь он уже не впервые безвольно следует за событиями.
Он женился на Марии Луизе из политических соображений. Или, быть может, ради того лишь, чтобы забыть Арианну, эту гадкую лгунью! Как он ненавидит ее! Он вдруг заметил, что до боли вцепился в ванты. Разжал пальцы и усмехнулся. Нужно вычеркнуть ее из памяти, только тогда он сможет действовать и думать как мужчина.
Он осмотрелся. Неаполь уже исчезал в дымке. Справа оставался остров Капри. Слева на горизонте виднелись берег Сорренто и гора Фанто. Впереди по курсу — волны. Марио почувствовал усталость. Направился было вниз, в каюту, и увидел на полубаке адмирала Караччоло, который приветливо махнул ему рукой. Марио так же ответил на приветствие и спустился по трапу.
«Самнит» прибыл в Палермо, счастливо избежав ужасной бури, едва не потопившей «Авангард» адмирала Нельсона, на котором находились король, королева, Матильда и Мария Луиза фон Граффенберг. Марио вспомнил, что королева собственноручно составляла список пассажиров, которые могли подняться на борт «Авангарда», и позаботилась о своей подруге и ее дочери, но, конечно, не о каком-то апулийском маркизе, который никогда не вызывал у нее симпатии.
Караччоло, лучше Нельсона знавший этот маршрут, поскольку проходил его сотни раз, не вышел в открытое море, а обогнул Усти-ку, укрывшись таким образом от бешеного ветра.
Марио вспомнил, как прибыл в Палермо «Авангард» с изодранными парусами, как после шторма весь королевский двор находился в полнейшей прострации. Ночью у принца Альберто, которому было всего шесть с половиной лет, вдруг начались судороги, и он скончался на руках Эммы Гамильтон. Корабль пришел в Палермо с маленьким покойником на борту. Разумеется, без пушечного салюта. Одна только Эмма Гамильтон отлично владела собой с чисто английским хладнокровием.
Палермо встретил их холодом, даже снегом.
Сначала Марио с остатками своего гарнизона оставался в окрестностях Багерии, а потом отправился к жене в небольшой, плохо отапливаемый особняк неподалеку от палаццо Колли — временной резиденции двора. Король, обвинивший жену в поражении, пытался отстраниться от нее. И королева еще более сблизилась с Эммой Гамильтон и Нельсоном, расположившимися в палаццо Пелагония. Обе Граффенберг, естественно, почти все время находились при королеве, утешая ее и терпеливо выслушивая горячечные рассуждения о мести, которую она вынашивала.
Павший духом Марио чувствовал себя униженным и одиноким. Он медленно поднялся по широкой беломраморной лестнице. В дверях стояли часовые в светлых мундирах. Они ничего не спросили у него, и маркиз направился в апартаменты своей жёны.
Марио застал жену в небольшой гостиной, отделанной в стиле рококо. В комнате больше никого не было, но чувствовался какой-то чужой запах. Должно быть, отсюда только что вышла подруга. Мария Луиза сидела перед большим зеркалом и наклеивала на щеки мушки. Мода на них давно прошла, но его жена все еще придерживалась ее. Наверное, потому что подражала матери.
Маркиз посмотрел на жену и еще раз убедился, что нисколько не любит ее, не испытывает к ней никаких чувств. Даже желания нет, осталась только привычка к этой высокой женщине с холеной кожей, с розовыми от природы щеками. Здоровая женщина, крепкая. Уверенная в себе. Вся в мать, подумал Марио. Каждый раз, глядя на нее, он видел старую Граффенберг, высокую, внушительную старуху, надменную, немного глуповатую. Однако преданную. Да, Граффенберг оставалась преданной королеве. Как собака своему хозяину. Она была не советницей королевы, а всего лишь ее эхом. Что бы ни подумала ее величество, то же самое тотчас думала и Граффенберг. А потом сообщала высочайшее мнение своей дочери. Так что существовал как бы канал прямой связи от короны к нему, Марио. Канал, который функционировал только в одном направлении — сверху вниз.
Марио почувствовал сильнейшую досаду. И все же она оставалась его женой, никуда не денешься. Ну как ей не надоело слушать одну только мать! Как могла она внимать только тому, что говорилось в англо-австрийских кругах? Столько лет прожила в Неаполе, но ничего, совершенно ничего не постигла, подумал он, и никого не поняла. Даже его. И теперь оказалась вот тут, на Сицилии, в городе, который так же далек от нее, как Африка. Потерпеть поражение, находиться в опасном окружении, которому нельзя доверять. — асе это ему понятно, как понятно и одиночество королевы, а также его теши. Всем им невероятно страшно.
В молодые годы королева слыла чистосердечной женщиной. Хотела записаться в масонскую ложу. Но ее идеалы просветительства развеяли Французская революция и жестокая казнь сестры Марии Антуанетты. С тех пор словно ураган пронесся над ней, над двором, над королевством.
Марио вздрогнул — жена с удивлением уставилась на него.
— Что с тобой? — встревожилась она. — На тебе лица нет.
— Я размышлял о тебе и твоей матери, — ответил маркиз, усаживаясь в причудливое кресло и закидывая ногу на ногу. — Думаю, что вы чувствуете себя тут одиноко и в опасности, — он проговорил это без какой-либо язвительности, а только с печалью в голосе.
— Но у нас есть для этого основания, тебе не кажется? — заметила Мария Луиза, продолжая заниматься макияжем — неторопливо, тщательно. Она прихорашивалась, конечно, не для него, не ощущалось в ее движениях оживленности и волнения влюбленной женщины, которая беспокоится, как бы не показаться своему мужу недостаточно привлекательной. А вот он зачем пришел сюда, в ее комнату?
— У нас у всех есть основания чувствовать себя здесь одиноко. Мы остались один на один с врагом, который сильнее нас.
— Это неправда, что французы сильнее нас!
— Кто бы это говорил! — с раздражением заметил Марио.
— Это я тебе заявляю. Адмирал Нельсон вскоре выступит в поход на Неаполь. Туда прибывает русский десант под командованием Суворова. Он высадится в Апулии, и французы будут изгнаны. Тогда мы вернемся в Неаполь и всех перевешаем.
— Мария Луиза, прошу тебя, оставь эти бредни. Давай попытаемся лучше как-то иначе наладить нашу жизнь. Нельсон, это уж точно, со своим флотом помешает французам высадиться в Сицилии. Мы в надежном укрытии.