Во время полового акта обычно возникает движение в каком-то определенном направлении. Совершает ли его мужчина или женщина, оно неизменно одинаково — вперед и назад, в строгом, четком ритме. А тут он ощущал только вихрь, катаклизм и лихорадочное чередование ритмов. Его тело отвечало дрожью, конвульсией, судорожным вздрагиванием. Потом возникло чувство, будто что-то медленно всплывает из самой глубины его существа. Словно какое-то второе его тело, которому необходимо выйти из первого, высвобождается из оболочки. Конвульсивное вздрагивание и означало, что ему необходимо высвободиться, родиться, подобно бабочке из кокона. Это стремление вырваться наружу сопровождалось с одной стороны сильнейшим напряжением, а с другой — все более растущим, непередаваемым наслаждением, пока наконец сила, стремившаяся высвободиться, не превзошла ту, что ее сдерживала. И произошел взрыв, освобождение, принесшее ощущение триумфа. В этот момент Марио вновь вспомнил о женщине, о ее губах, о том, что его пенис сильными длинными струями выбрасывает сперму.
Он оказался на земле, и Элеонора склонилась над ним, почти обнаженная. Ее голова утопала между его ног. Теперь, после оргазма, прикосновение ее губ стало неприятным, едва ли не болезненным. Он отодвинулся.
— Спасибо, — произнес Марио, — спасибо.
Он испытывал глубокую признательность Элеоноре. Благодарил ее за то, что она бросилась в его объятия, что занималась с ним любовью, что делала все вот так, избавив его от застенчивости и нерешительности. За то, что подарила столь необыкновенное возбуждение.
Спустя некоторое время они оказались на просторной двуспальной кровати в комнате, выходившей на террасу. Осенний воздух был еще теплым. Элеонора лежала обнаженная, и он рассматривал ее. Огромные груди обвисли, расплылись, образовав как бы два крыла по сторонам туловища. Марио склонился, чтобы посмотреть сбоку.
Со стороны грудь по-прежнему выглядела монументальной. Ему опять захотелось прикоснуться, потрогать, поласкать ее. Он прильнул к ней и скользнул вниз по телу, к самому лону. Элеонора раздвинула ноги, и он увидел красную, блестящую плоть. Он забыл про грудь и окунулся в эту плоть, неистово целуя ее. Странно, думал он, насколько сексуальное влечение гасит отвращение. Он чувствовал, что рот его полон нежной мякоти, ощущал тонкие губы влагалища, трепетно влажные ткани. Элеонора двигалась, ритмично выгибая спину. Она тоже вот-вот должна была испытать оргазм, и ему хотелось доставить ей это удовольствие. Он целовал лоно, лизал его, сжимал губами клитор. Его движения были ритмичны. Он не ускорял их и не замедлял. Он знал, что оргазм имеет свой ритм и ни в коем случае нельзя нарушать его. Поэтому он повторял движения языком и губами. Элеонора выгнула спину и стала вздрагивать, стонать, кричать. Спустя некоторое время она постепенно успокоилась. Марио привстал над женщиной, рассматривая ее.
Глаза закрыты, лицо пылает. Она подняла веки и улыбнулась ему. Вскоре ему опять захотелось войти в ее лоно. Но Элеонора остановила его.
— Не делай этого, — попросила она, — боюсь забеременеть. У меня нет с собой моего прибора.
Марио не понял, о каком приборе она говорит, но постеснялся спросить. Он кивнул и лег рядом.
— Я сама сделаю все, что надо, — продолжала Элеонора и мягким движением соскользнула в конец постели, а потом приподнялась, огромные груди повисли над ним, и она стала двигаться взад и вперед. Груди касались его живота, ног, пениса. Очень скоро он снова стал твердым, и Элеонора опять взяла его в рот. Марио вновь охватило безумное возбуждение, какое он испытал на террасе.
Теперь он видел всю Элеонору. Ее черные волосы метались над ним. Ему казалось, какая-то сила пожирает его, вырывает что-то из его нутра. А потом опять некое второе его существо стремилось вырваться, чтобы добраться до этого рта, заполнить его, залить спермой все это тело, эти громадные груди, это море, в которое можно окунуться и из которого трудно выплыть. Еще один оргазм. Несколько минут короткого отдыха, и он опять полон желания. Его состояние походило на опьянение.
Ему хотелось видеть женщину, склонившуюся над ним и плененную его пенисом. Он опять задвигался. Еще один оргазм. Затем еще. Пять-шесть раз подряд. Прошло много часов.
— Ты не устал? — спросила Элеонора.
— Нет, не устал, напротив, теперь чувствую себя очень хорошо, отдохнувшим.
— Знаешь, а ты очень редкий тип.
— Почему?
— Столько времени занимался любовью и не устал. И потом, потом… Ты всегда так? Без остановки?
— Да, если нравится, то так.
— А может, только потому, что изголодался, давно не занимался любовью?
— Это верно, давно, но если женщина нравится мне, я всегда поступаю именно так.
— Еще никогда не встречала мужчину, который мог бы без остановок столько раз кончать. Даже у Роккаромано не видела такого.
— Да? А как же это делал Роккаромано?
— Он, представь себе, был почти импотентом и потому требовал, чтобы я в его присутствии занималась любовью с кем-нибудь другим. Там бывало много молодых людей. Луиджи, Карло… ну, в общем, неважно. Они брали меня, а он смотрел. Ну знаешь, обычное развлечение.
— Нет, я ничего не знаю об этом.
— Никогда не занимался групповым сексом?
— Никогда.
— Ну… У Роккаромано это обычное дело. То один тебя берет, то другой. В общем, как попало.
— Повторяю, я ничего об этом не знаю.
Отвечая ей, он вновь почувствовал сильное возбуждение. Он не ревновал к прошлому Элеоноры. Ему даже показалось, будто он доволен тем, что узнал. Потому что сейчас он обладал ею и, покоряя ее, как бы побеждал всех, кто обладал ею прежде.
— Хочу еще.
— Нет, невозможно, смотри, какой он дряблый.
— Попробуй.
Элеонора покачала головой, но снова склонилась над ним. Марио почувствовал, как его пенис мгновенно выпрямился, напрягся и с силой вошел в рот женщины. Теперь его сознание внимательнее контролировало каждое движение, он понимал, что в состоянии управлять извержением семени. И он вспомнил, что именно в том самом загородном доме, где Элеонора устраивала свои оргии, Казанова, поспорив с князем Франкавиллой, победил соперника, бросившего ему вызов. Он больше него кончал лишь благодаря собственной воле.
Марио знал, как действовал Казанова, понял еще в детстве — понял, что разумом вполне возможно управлять своим организмом и извержением семени. Необходимо возбудить себя с помощью воображения и сознательно замедлять темп. Конечно, подумал он, при этом нужно, чтобы женщина очень нравилась. Он требовательно посмотрел на Элеонору.
— Еще раз, — сказал он и влил остатки спермы ей в рот. — Не убирай губы, продолжай, — приказал он.
— Что ты задумал?
— Хочу показать тебе, что можно продолжать в том же духе. Казанова тоже так делал именно в доме твоего Роккаромано.
Марио еще раз спокойно сосредоточился, ясно представив себе все происходящее. Пенис послушно реагировал на работу воображения. Марио вновь припомнил то огромное наслаждение, какое пережил несколько часов назад на теppace, когда Элеонора расстегнула лиф и обнажила грудь. Потом вспомнил свои ощущения в тот момент, когда она расстегнула ему брюки, и вот его пенис опять встал. Марио подумал о губах Элеоноры, ритмично двигавшихся взад и вперед, о размеренно колыхавшихся грудях. Он попробовал посмотреть на себя со стороны — вот он лежит на постели, а эта красивая женщина безумствует с его пенисом. Потом постарался представить, как она проделывает такое же с кем-нибудь другим, с двумя-тремя партнерами. Вот один входит в нее и в то же время другой изливает сперму на ее губы. Последний шаг, и вот он — оргазм.
— А теперь хватит, — проговорил Марио. Он привлек Элеонору к себе, дрожащую от возбуждения и волнения. — Давай поспим, — он закрыл глаза и тотчас уснул.
Три дня провели они, запершись в своей комнате. И все это время без конца занимались любовью. Марио прижимался к обнаженному телу Элеоноры и начинал щекотать его, пока окончательно не овладевал ею.
Слуги приносили стол с завтраком. Элеонора, к удивлению Марио, пила много молока и ела немало фруктов. Потом они снова катались по постели. Они даже обедали в спальне. И только на закате выезжали в карете погулять, но недалеко — в порт или на пляж.
Марио категорически приказал не беспокоить его. Велел сообщить матери о своем приезде, но просил также передать, что очень устал и хочет немного отдохнуть в Термоли, а потом навестит ее.
У него возникло ощущение, будто столь неожиданная любовная история и его возвращение домой подобны чудесному возрождению. Он позволил своему телу расслабиться, раскрепоститься, даже распуститься. Любовные конвульсии приносили восхитительное отдохновение. Голова становилась ясной, светлой, вернулась жизнерадостность, как бывало в детстве, когда наконец-то можно было отдаться любимой игре или наесться желанных сладостей. И он не понимал, влюблен ли в Элеонору, и, странное дело, даже не задумывался, отвечает ли она взаимностью. Может быть, потому что эта женщина во многом зависела от него. Любовь требует свободы выбора. А у Элеоноры выбора не было.
— Как ты думаешь, почему люди влюбляются? — спросил он ее как-то вечером, когда они сидели на большой террасе и смотрели на море.
— Потому что один нуждается в другом, — ответила Элеонора. — Как мы с тобой. После войны ты нуждался в женщине, и вот я тут как тут, грудастая такая, — Элеонора засмеялась. — Я шучу, — добавила она. — Кто знает, отчего у тебя возникла прихоть взять именно меня. Ведь ты можешь иметь каких угодно женщин. Я думала об этом, знаешь. Ты — знаменитый генерал Марио Россоманни, полевой адъютант кардинала, победитель. Все женщины Неаполитанского королевства готовы отдаться тебе. Я совершенно уверена, все хотели бы переспать с тобой.
— Aw?
— Для меня все немножко иначе. Ты спас мне жизнь, я тебя близко знаю. Ты не символ…
— А что, женщины влюбляются только в символы? — поинтересовался Марио. — Мне как-то странно, им ведь нужен конкретный мужчина, а не абстрактный символ.