Голова у нее болела. Платье настолько промокло от пота, что прилипало к телу, а ноги уже совсем не держали ее. Дорога казалась нескончаемой, и она с ужасом думала, что сын может умереть в ее отсутствие, что он при смерти и зовет ее. Эта мысль придавала ей силы, чтобы двигаться дальше. Она пустилась бегом, сердце бешено колотилось, но она еще держалась.
На мосту дельи Олокати она осмотрелась, соображая, куда же направиться дальше, и увидела, что по улице делла Виттория движутся солдаты, запыленные, усталые. С моста она могла рассмотреть почти всю улицу, полностью запруженную солдатами. Их тысячи, грязные, обросшие, с ружьями за плечами. За ними продвигались обозы и артиллерия. Возницы хлестали усталых и упрямых мулов. Она никогда не видела прежде такого множества военных. Перепугавшись, она бросилась в другую сторону — к мосту деи Фаббри, перебежала его и остановилась на углу виа Терраджо. Здесь носились двое подростков, они стучали во все двери и орали:
— Французы идут! Французы идут!
— Французы! — в ужасе прошептала Арианна. Обеими руками подхватив юбки, она бросилась на соседнюю улицу.
Она не знала, что это за улица, и вообще уже ничего не видела перед собой, а остановилась только потому, что совсем выбилась из сил и надо было перевести дух. Постояла немного, прислонившись к стене, чтобы не упасть. Из домов доносился запах пищи, в окнах она увидела нарядных женщин с накрашенными лицами. Они выглядели на удивление веселыми и радостными, что никак не вязалось с трагедией, которую она только что наблюдала. Кто же они такие? Вскоре поняла — это проститутки, они готовились встретить новых победителей, и увидела, что одна из них, с огненно-рыжими волосами, вышла на улицу с почти обнаженной грудью.
Дойдя до Кароббио, где недавно ее так поразила толпа, разграбившая склад, она удивилась, обнаружив, что площадь совершенно пуста. С опаской осмотревшись — вдруг где-нибудь еще сидят в засаде те парни, что напали на нее, — и подобрав юбки, она опять пустилась бежать.
У церкви Сан-Сатиро она остановилась, тяжело переводя дыхание, в глазах у нее потемнело, жуткая боль пронзила желудок — слишком тесный корсаж сдавливал талию. Она опустилась на ступеньки церкви и закрыла лицо руками, стараясь дышать глубже. Еще никогда в жизни не чувствовала она себя такой одинокой и несчастной, а ведь пережила столь трудные минуты на Тремити. Но там всегда кто-то был рядом — падре Арнальдо или фра Кристофоро, и прежде всего Сальваторе. Сальваторе… Она вспомнила, как он выглядел, когда его вытащили из канала.
Труп почти невозможно было узнать — тело чудовищно распухло, и на лице осталась какая-то странная, страшная и отчаянная гримаса;
Арианна поднялась и, шатаясь, вошла в церковь. Бедный Сальваторе… Она вспомнила, как оплакивала его жена, как кричала она. Но к чему было надрываться? Мертвые не возвращаются. Теперь она тоже, к своему ужасу, осталась вдовой. В подземелье под островом Кретаччо она не раз думала, что это самое страшное время в ее жизни. Но худшее, оказывается, не имеет границ, подумала она. Арианна подошла к алтарю и распростерлась ниц.
— Боже, — взмолилась она, — теперь только Ты у меня остался. Только Ты, Господи! Помоги мне. Да, знаю, у меня немало грехов.
Я нередко восставала против Твоей воли, сколько раз кричала падре Арнальдо, что не хочу больше знать его любимого Бога, не могу думать о Нем, Он жесток. Теперь я тут, в Твоем доме, прошу Тебя: не прощай меня за глупый протест, не прощай мой слепой гнев. Мне пришлось отказаться от человека, которого любила, но не жалей меня, Господи. У меня убили мужа, но не смотри, что я словно окаменела. Как видишь, я не плачу, сделай мои слезы твердыми камнями, а глаза сухими, словно скалы на ветру, не жалей меня, Господи! Я измучена, истерзана, но не тревожься обо мне, а обрати свой взгляд в другую сторону. И когда умру, приду к Тебе просить прощения, раздави, прогони меня, отправь в адское пекло гореть на вечном огне. Но только об одном молю Тебя — спаси сына! Скажи мне, что предпринять, чтобы уберечь его от смерти, и я все сделаю. Я не знаю, к кому обратиться, я не могу сама вылечить мальчика, как фра Кристофоро. Что сделать, чтобы он не остался хромым, скажи мне? Ты, Господи, можешь все, ведаешь обо всем, Ты, создавший Вселенную, способен вылечить и моего ребенка! Он же маленький, ни в чем не повинный, не заставляй его страдать, прошу тебя! Не оставь его хромым. Он и так уже лишился отца. Я отдам Тебе мою жизнь, но пусть только он не станет хромым. Я готова умереть сейчас же, тут же у алтаря, только спаси Марко. Если Тебе мало моих мучений, обрати свой гнев на меня, пошли мне самую жестокую смерть, заставь меня претерпеть самые страшные муки, только спаси сына. Спаси его, спаси, Господи!
Она закрыла глаза, словно ожидая ответа, слепо надеясь, что Бог заговорит с нею. Но ничего не услышала. Попробовала плотно сомкнуть веки и сосредоточиться.
— Прошу Тебя, — снова зашептала она, — прошу Тебя, дай мне какой-нибудь знак!
Чья-то рука коснулась ее плеча. Она открыла глаза. Рядом с ней на коленях стоял священник.
— Что случилось с тобой, дочь моя? Могу ли помочь тебе? — седой, благостное лицо, говорил ласково, по-отечески.
Арианна встала перед ним на колени.
— Спасибо, падре. Но вы не можете помочь мне, только Бог способен сделать такое сейчас.
— Бог поможет тебе, я уверен. Обрети веру, и увидишь, Он поведет тебя.
— Я обрету ее.
Арианна поднялась и, опустив голову, вышла из церкви. Всевышний услышал ее молитву, подумала она, это был его знак. Благодарю тебя. Господи! И тут зазвонил колокол. Пробило шесть часов.
Как поздно! Марко, наверное, совсем перепуган. Арианна заторопилась. Вспомнила, что с тех пор, как мальчик повредил ногу, в бреду он звал только ее. Кто знает, как ему сейчас страшно. Она отсутствовала несколько часов. Эта мысль торопила ее, придавала неведомую доселе силу. Не помня себя, она устремилась дальше.
Наконец каким-то чудом она добралась до площади, где находился ее дом. Сил уже не оставалось совсем, кое-как она доплелась до фонтана, прислонилась к его каменной ограде, опустила голову и закрыла лицо руками. Не верилось, что это не снится и действительно ее дом рядом. Да, это он, вот и Марта показалась в окне. Ноги Арианны подкосились, и она упала.
Через какое-то время она почувствовала, что Марта и Джузеппе подняли ее и несут домой, кладут на диван в гостиной. Она приподнялась.
— Нет, не беспокойтесь, только дайте воды. Воды, очень хочу пить!
И жадно осушила стакан с водой, который подал Джузеппе.
— Как он? Как Марко?
— Подожди, успокойся сначала, — сказала Марта. — Все как прежде. Я дала ему немного лауданума[66], и мальчик заснул.
— Пойдем к нему.
Марко крепко спал. Лицо у него было красное, вспотевшее. Арианна подошла ближе. Набравшись мужества, приподняла простыню и в ужасе отшатнулась. Нога чудовищно распухла и посинела, особенно выше колена. Арианна постаралась успокоиться и рассмотрела получше.
Гангрена? Она даже не знала, что это такое. Слышала только, что при гангрене приходится ампутировать ногу, но она же не способна это сделать. А если не гангрена, если всего лишь воспаление, нарыв?
— Что это, как ты думаешь? Гангрена? Или нарыв?
Марта заплакала.
— Не плачь. Постарайся лучше вспомнить, что говорил фра Кристофоро.
— Не помню. Никогда не видела гангрену. Не случалось в моей жизни такого. А когда возникал нарыв, фра Кристофоро резал вот так, — и она показала, где именно.
— А чем резал?
— У него был очень острый ножичек, им он и делал разрез. Оттуда выходил гной.
— По-твоему, это нарыв?
— Похоже, но такой большой! Боже милостивый, какой огромный! Несчастный ребенок!
Тут вошла Антониетта, жена Сальваторе, и спросила:
— А доктор придет?
— Нет, не придет, — ответила Арианна. — Скорее, Антониетта, сходи на кухню и принеси небольшой, но очень острый нож. Самый острый, какой только есть. А ты, дорогая, постарайся вспомнить, что делал фра Кристофоро, чтобы обезболить?
— Он использовал разные травы, а также лауданум.
— Эта настойка у нас есть. Пойди отыщи ее, принеси горячей воды и бинты, побольше бинтов.
— Но что ты собираешься делать?
— Вскрыть нарыв, как делал фра Кристофоро, — она произнесла это так решительно, словно операция для нее самое обычное дело.
Марта посмотрела на нее, широко раскрыв глаза, и молитвенно сложила руки.
— О боже, дорогая, такое невозможно!
— Или я сама оперирую его, или мой сын умрет!
— Но как ты можешь это сделать, даже у врачей не всегда хватает мужества проводить операции собственным детям.
— Поскорее принеси все, что я велела. И не волнуйся. Ты знаешь, когда захочу, я все могу. И сделаю операцию не хуже врача. Вот увидишь, — она произнесла это с сарказмом и с улыбкой.
Марта была потрясена, но поняла, что в столь решающий момент Арианна взяла на себя некую роль, и в этом была ее сила и ее защита. Она всегда поступала так, когда приходилось сталкиваться с чем-нибудь ужасным, с чем-то неприятным, страшным, угрожающим. Она сумеет войти в роль и сделать то, что должен сделать врач, будто все происходящее касается кого-то другого, а не ее самой. Именно так ведет себя актер, вживаясь в образ своего персонажа.
ИНТЕРМЕЦЦО
На следующее утро я чувствовала себя усталой и растерянной. Наверное, все из-за последнего рассказа Виргилии, особенно его финала. Трагическая история молодой женщины волновала меня все больше и больше.
Я отправилась погулять. Дул сильный северный ветер, по небу быстро бежали тучи, и солнце лишь изредка выглядывало из-за них. Я направилась по дороге, что шла через селение Сан-Домино и тянулась по южному берегу моря. Моя карта показывала, что в каком-то месте дорога раздваивается — одна ее ветвь ведет к хижине отшельника, а другая спускается к Фиалковому гроту.