— А некоторые два часа в день стоят в пробках на М25, — сказал Джордж Ганн. — Глупо, правда?
Фин кивнул и подумал, что он как раз из этих дураков. Сколько часов жизни он потратил впустую, стоя в пробках в Эдинбурге?
Дорогу на Уиг окружал суровый и прекрасный пейзаж. Равных ему на земле нашлось бы немного. Впереди вставали горы — синие, пурпурные, темно-зеленые, окруженные облаками и туманом; их мрачная красота снова погружала Фина в глубокое уныние, с которым он сражался с самого утра. Вернувшись в Сторновэй, он долго стоял под горячим душем, пытаясь смыть воспоминания о вчерашнем вечере. Но они никуда не делись: из головы не шел Фионлах, который, как когда-то и сам Фин, не хотел плыть на Скерр. А как ужасно переменился его друг детства! Неисправимый озорник, Артэр когда-то был полон жизни. Теперь же он растолстел, ругался, пил; он не любил жену, его сын оказался чужим, да еще и мать-калека не давала покоя. А Маршели, бедная Маршели. Годы не пощадили ее, тяжелая и безрадостная жизнь состарила. Но все же тогда, на кухне, в глазах у нее плясали искры, она улыбалась, а потом нежно погладила его по лицу. И Фин смог увидеть в ней прежнюю Маршели, живую, умную и насмешливую.
Ганн наконец обратил внимание на то, что Фин все время молчит:
— Что за мысли вас одолели, мистер Маклауд?
Полицейский с трудом вынырнул из своих размышлений:
— Они не стоят твоего интереса, Джордж.
Машина свернула в длинную лощину, которую река прорезала в камне за миллионы лет. Сама река превратилась в мелкий ручей между валунами. Выехав из тени, полицейские наконец увидели пляж Уига — бесконечные акры белого песка. Даже океана не было видно.
Ганн повернул прочь от берега и направился к холмам по однополосной дороге с решетчатым ограждением. Вдоль дороги текла широкая, мелкая и быстрая река с неровным каменным дном.
— В Эдинбурге можно поесть дикого лосося, мистер Маклауд?
— Нет. У нас в продажу лосось поступает только с рыбных ферм.
— Ужасно, правда? Все эти химикаты, антибиотики… Да еще на фермах рыб заставляют плавать кругами! Мясо у них такое мягкое, что пальцем проткнуть можно, — он посмотрел на журчавшую рядом реку. — Наверное, поэтому люди готовы так много заплатить, чтобы ловить дикого лосося.
— А кое-кто весьма сильно рискует, занимаясь браконьерством, — Фин старался не смотреть на Ганна. — А ты часто ешь дикого лосося, Джордж?
— Ну, нам иногда перепадает. Жена знает кого-то, кто может достать такую рыбу.
— Твоя жена?
— Ну да, — Ганн искоса взглянул на пассажира. — Я ее ни о чем не спрашиваю. Меньше знаешь — лучше спишь.
— Незнание не освобождает от ответственности.
— Ответственность, конечно!.. Господь не для того населил наши реки лучшим лососем в мире, чтобы какой-то англичанин приезжал и брал с других англичан кучу денег за его отлов.
— А если бы ты лично знал какого-нибудь браконьера?
— Я бы его арестовал, — ответил Ганн без промедления, — это моя работа. — Он смотрел вперед, на дорогу. — Может, поужинаете сегодня с нами, мистер Маклауд? Я думаю, жена смогла бы достать настоящего лосося.
— Интересное предложение. Наверное, я его даже приму. Но давай посмотрим, как сложится день. Меня могут сегодня же отправить домой.
Дорога пошла вверх, и полицейские увидели внизу, на берегу крохотного озера, Суэйнавал-Лодж. Видимо, когда-то это был фермерский дом, но его надстроили и расширили. Вокруг, укрытые от ветра окрестными холмами, росли ухоженные сосны. Сторожка была недавно покрашена, ее ярко-белые стены выделялись на фоне мрачного пейзажа. Щебневая дорога вела на стоянку сбоку от здания и к дебаркадеру, у которого на мелких волнах подпрыгивали лодки. Машина на стоянке была всего одна — потрепанный «лендровер». Ганн остановил машину возле него, и полицейские вышли. Из сторожки к ним навстречу поспешил рослый человек в синем комбинезоне, твидовой куртке и кепке.
— Чем могу вам помочь?
Фин решил, что мужчине лет сорок, точнее сказать было трудно. Лицо у него было обветренное, с лопнувшими сосудами; волосы, вылезавшие из-под кепки, рыжие с проседью.
— Полиция, — сообщил Ганн. — Из Сторновэя.
Мужчина вздохнул с облегчением:
— Как я рад это слышать! А я уж думал, кто-то из министерства приехал на день раньше.
— Из какого министерства?
— Сельского хозяйства. Они приезжают считать овец, чтобы определить размер субсидии. Вчера они были у Койньяха Йена, и я не успел перевезти его овец к себе, — мужчина мотнул головой в сторону небольшого фермерского дома на другом берегу. На холме был размечен участок земли, а среди вереска белели овцы.
— Но там уже есть овцы, — нахмурился Фин.
— Ну да. Это мои.
— А зачем вам везти сюда овец Койньяха Йена?
— Чтобы чиновник министерства решил, что у меня вдвое больше овец, чем на самом деле, и увеличил субсидию.
— То есть одних и тех же овец считают дважды?
— Ну да, — мужчину явно удивляла несообразительность Фина.
— Вы точно хотите, чтобы мы об этом знали?
— Да это не секрет, — снисходительно ответил хозяин сторожки, — даже чиновник министерства знает. Если овцы будут здесь, когда он приедет, он их посчитает. Только так мы можем свести концы с концами. Поэтому мне пришлось взяться за эту работу.
— А кем вы работаете? — спросил Ганн.
— Смотрителем. Приглядываю за усадьбой, пока сэр Джон в отъезде.
— Сэр Джон? А фамилия?
— Вулридж, — смотритель хмыкнул. — Он говорит, чтобы я звал его «Джонни», но мне это не нравится. Он все-таки сэр. — Мужчина протянул большую руку: — Кстати, я Кенни. Тоже Койньях, так что все зовут меня Кенни. Большой Кенни.
Фин вытащил помятую ладонь из железной хватки Кенни и принялся ее разминать.
— Что ж, Большой Кенни… А Джонни здесь?
— Нет. Сэр Джон не бывает здесь летом. Он привозит сюда людей в сентябре. Осень — лучшее время для охоты.
Ганн достал из кармана лист бумаги, развернул его.
— А как насчет Джеймса Минто?
Кенни помрачнел, вены вокруг его носа побагровели.
— Ах, этот… Да, он здесь. Он всегда здесь.
— И похоже, вы этим недовольны, — заметил Фин.
— Я сам против него ничего не имею, сэр. Но его тут никто не любит. Конечно, кто-то должен бороться с браконьерами, и это у него получается хорошо. Но ведь можно одно и то же делать по-разному, если вы меня понимаете.
— И вам не нравится то, как это делает он, — сказал Ганн.
— Да, сэр. Не нравится.
— А где нам его найти? — спросил Фин.
— Он в старом доме на южном конце пляжа, среди дюн, — Кенни вдруг замолчал, как будто вспомнил, с кем говорит. — А что он сделал? Убил кого-то?
— Вы бы удивились, если бы он это сделал?
— Нет, сэр. Я бы не удивился.
Дом Минто располагался в дюнах, у конца прибрежной дороги. Раньше его, видимо, сдавали отдыхающим. Из дома открывался вид на весь огромный пляж, от далекого океана на западе до Уиг-Лодж на востоке. Красивый охотничий домик стоял в надменном одиночестве на утесе над песками. Позади поднимались горы, многослойные, бледно-пурпурные и синие. Напротив, на дальней стороне пляжа, виднелись белые строения Балле-на-Силле, родины шотландского пророка Кеннета Маккензи.
— Конечно, — говорил когда-то отец Фину, — мы помним его гэльское имя, Койньях Одар, а мир знает его как Брэхенского Провидца. — Фин ясно помнил, как сидит на краю махера, а отец собирает воздушного змея и рассказывает. Он узнал тогда, как призрак, возвращавшийся к своей могиле в Балле-на-Силле, велел старой матери Койньяха искать в близлежащем озере маленький круглый синий камень.
— Он сказал, что мать должна отдать камень сыну, и он сможет видеть будущее, если поднесет камень к глазу.
— И она дала ему камень? — спросил Фин, который слушал отца с широко открытыми глазами.
— Да, сынок, дала.
— И он правда видел будущее?
— Он предсказал много вещей, Фионлах, и они исполнились.
Отец зачитал ему целый список рифмованных пророчеств, которые для маленького Фина ничего не значили. Но сейчас он, уже взрослый, глядел на могильные камни на махере и вспоминал пророчество, исполнения которого его отец уже не увидел. Брэхенский Провидец написал: «Когда люди в безлошадных экипажах поедут под морем во Францию, Шотландия вновь воспрянет, свободная от угнетения». Когда они с отцом пускали воздушных змеев на пляже, Маргарет Тэтчер только начинала задумываться о тоннеле под Ла-Маншем. Тогда даже самые ярые националисты не могли предположить, что еще до конца века в Эдинбурге будет заседать шотландский Парламент. А Койньяха Одара сожгли за колдовство за три века до этого.
— Это волшебное место, — заметил Джордж Ганн. Ему пришлось повысить голос: ветер громко свистел в высокой траве.
— Да, верно.
И Фин вспомнил, как в XIX веке фермер обнаружил в песках Уига Шахматы острова Льюис. Их изготовили из моржового клыка норвежские резчики в XII столетии. Стоя здесь, легко было понять этого фермера, который принял фигурки за эльфов и гномов — волшебных существ из кельтского фольклора. Рассказывают, что фермер, увидев их, тут же пустился наутек.
Когда полицейские закрывали двери машины, из дома вышел человек. На нем были молескиновые брюки, заправленные в высокие черные ботинки, толстый шерстяной джемпер и куртка с кожаными заплатками на плечах и локтях. На руке у мужчины висел дробовик, на плече — брезентовая сумка. Черные волосы коротко подстрижены, лицо худое, глаза редкого бледно-зеленого оттенка. Несмотря на темный летний загар, на лице были видны желтые следы синяков, а на рассеченной губе — заживающие шрамы. Фин решил, что мужчина примерно одного с ним возраста. Тот остановился, затем закрыл дверь и направился к полицейским, едва заметно прихрамывая.
— Чем могу помочь, джентльмены?
Говорил он негромко, мягкие интонации кокни были едва слышны в шуме ветра. Однако в его глазах необычного цвета читалась настороженность, а в позе — напряжение. Было в нем что-то от кошки, готовой в любой момент броситься на добычу.