— Пойдем со мной, Фин! Я боюсь высоты.
— Надо было раньше об этом думать, — прошипел Мердо через окно.
— Ты не обязан это делать, Калум, — сказал я. — Давай пойдем домой.
Ангел припечатал меня к стене с неожиданной жестокостью:
— Поднимайся с ним, сиротка! И смотри, чтоб он ни во что не влип, — Макритчи брызгал мне в лицо слюной. — Ты же за этим пришел, верно?
— Я не полезу на крышу!
Ангел наклонился ко мне и зашептал:
— Или ты поднимешься, сиротка, или спустишься. Вниз головой.
— Пожалуйста, Фин! Я боюсь. Ну пойдем со мной!
Я понял, что у меня нет выбора. Стряхнул с себя руки Ангела.
— Хорошо.
Я смотрел на крышу и раскаивался, что вообще решил сюда прийти. Впрочем, особенно сложной наша задача не казалась. Нужно было только взобраться по лестнице, а потом пролезть на крышу между зубцами. Сама крыша опасности не представляла: она была плоская, а зубцы создавали вокруг нее защитный барьер.
— У нас мало времени, — заметил Ангел. — Чем дольше мы тут торчим, тем больше шансов, что нас поймают.
— Вперед, Калум. Давай покончим с этим.
— Ты идешь со мной?
— Ну да, конечно.
Я взглянул на Артэра, который остался по ту сторону окна. Тот пожал плечами, как будто говорил: то, что я решил пойти с Калумом, — не его вина.
— Подниметесь — увидите наклонную крышу чердака, — поучал нас Ангел. — Там потолочное окно в ванную. Зажжется свет — увидите, где оно.
Все это время я пытался понять, что же они задумали. Что ждет нас наверху? Но отступать было поздно. По крайней мере, дождь перестал, и луна освещала нам путь. Калум двинулся вверх по лестнице, и она затряслась под ним; пожарная лестница тоже загромыхала.
— Потише, бога ради! — воззвал ему вслед Ангел громким шепотом. Он придержал лестницу, чтобы та меньше гремела, и повернулся ко мне:
— Ну, полезай, сиротка! — Он усмехнулся, и я понял, что все это закончится плохо.
Как я и думал, попасть на крышу с лестницы оказалось нетрудно даже Калуму. Я влез за ним, и мы сели на корточки на покрытой гудроном крыше. Между ее зубцов открывался вид на гавань. Траулеры у причала выглядели ненастоящими, похожими на игрушечные лодочки. Внизу раскинулся город, пересекающиеся ожерелья света обозначали улицы. В проливе Минч мы увидели огни танкера, который направлялся на север по сильным волнам. В лунном свете была отлично видна скошенная крыша чердака. В ней было несколько окон, но все — темные.
— И что теперь? — прошептал Калум.
— Посидим, посмотрим, где свет зажжется.
Мы сели спиной к зубцам крыши, подтянули колени к подбородку и стали ждать. Я посмотрел на часы: было пять минут одиннадцатого. Пожарная лестница затряслась, оттуда донеслось хихиканье. Мне захотелось немедленно все бросить и спуститься. И только мысль о том, что там нас встретит Ангел, заставила меня повременить.
Вдруг ближнее из потолочных окон осветилось, на крышу лег желтый прямоугольник. Глаза Калума засверкали от нетерпения:
— Наверное, это она! — Он внезапно осмелел. — Идем!
И мой приятель заспешил к окну. Я решил, что тоже посмотрю, раз уж я здесь. Мы с Калумом присели ниже уровня окна, набираясь храбрости поднять головы и заглянуть туда. Слышно было, как течет вода и кто-то ходит под окном.
— Ты первый, — сказал я. — Давай быстрее! А то окно запотеет, и мы ничего не увидим.
Калум нахмурился:
— Об этом я не подумал!
Он начал выпрямляться. Вот он уже стоит на носках, дотянувшись до окна, и заглядывает в него. Внезапно Калум зашипел и снова сел рядом со мной. Таким сердитым я его еще никогда не видел.
— Ублюдки гребаные! — И никогда не слышал, чтобы он так ругался.
— Что там?
— Сам посмотри, — он возмущенно втянул воздух. — Ублюдки!
Я тоже начал тянуться вверх, пока мое лицо не оказалось напротив окна. И в это же время его открыли с другой стороны. Я оказался лицом к лицу с крепкой, полной белолицей женщиной, в розовой шапочке для душа и абсолютно голой. Она смотрела на меня так же удивленно, как и я на нее. Не знаю, чей крик я услышал — свой или ее, но мы оба закричали, это точно. Женщина сделала несколько нетвердых шагов назад и упала в ванну. Горы подрагивающей белой плоти вытеснили на пол несколько галлонов горячей воды. Зрелище толстой голой женщины, барахтающейся в ванне, на некоторое время парализовало меня. Ей было не меньше шестидесяти. Наверняка она отлично видела мое лицо в потолочном окне, потому что смотрела на меня не отрываясь. Ноги ее болтались в воздухе, и я вовсе не хотел смотреть на то, что находилось между ними. Но мой взгляд буквально притягивало туда. Женщина втянула воздух, и ее огромные розовые груди заколыхались… И тут она истошно закричала. Казалось, у меня лопнули барабанные перепонки. Я наконец оторвался от окна и едва не упал на Калума. Его глаза были огромными, как фары.
— Что случилось?
Я потряс головой:
— Не важно. Надо убираться отсюда!
Женщина в ванной кричала:
— Помогите! Насилуют!
Я подумал, что она выдает желаемое за действительное. Вокруг начали зажигаться окна. Я побежал к тому месту, где мы забирались на крышу с лестницы; Калум топал у меня за спиной. Я протиснулся между зубцами, повернулся, опустил ногу, ставя ее на первую перекладину… И понял, что лестницы нет.
— Черт!
— Что такое? — Калум был в ужасе.
— Эти сволочи убрали лестницу!
Так вот что задумали парни постарше — оставить нас на крыше! Они знали, что Анна сегодня не будет принимать ванну. Горничная вообще могла быть с ними заодно. Но никто и подумать не мог, что толстая дама нас увидит. А теперь лестницу убрали, мы застряли на крыше, и весь замок был растревожен. Нас скоро найдут, и тогда на нас обрушится ад. Я вернулся на крышу; гнев во мне боролся с ужасом от грядущего унижения.
— Мы не можем тут сидеть! — Калум впал в панику. — Нас найдут!
— У нас нет выбора. Вниз не спуститься, разве что ты крылья отрастил.
— Нельзя, чтобы нас поймали! Нельзя! — Паника переросла в истерику. — Что скажет мама?
— Это не самая большая наша проблема, Калум.
— О боже, боже, боже! — повторял он. — Надо что-то делать.
Калум полез между зубцами крыши. Я схватил его.
— Что ты делаешь?
— Если встанем на выступ, сможем спрыгнуть на пожарную лестницу. Это всего десять футов.
И это говорил парень, который всего десять минут назад хныкал, что боится высоты!
— Калум, ты с ума сошел?! Это опасно!
— Мы сможем! Правда!
— Господи, Калум, нет!..
Но я не мог его остановить. Он схватился за зубцы и встал на выступ. В северной башне замка зажигались огни. Женщина все еще кричала, но ее голос удалялся. Я представил, как она голышом бежит по коридору, и содрогнулся.
Калум взглянул вниз, а когда посмотрел на меня, лицо его было белее простыни. Глаза его стали странными, и я понял: сейчас случится что-то плохое.
— Фин, я ошибся. Я не смогу, — его напряженный голос дрожал.
— Давай руку.
— Я не могу двинуться. Не могу, Фин!
— Можешь! Давай руку, я вытяну тебя на крышу.
Но он затряс головой.
— Я не могу. Не могу! Не могу!..
И я, не веря сам себе, увидел, как он разжимает руки и соскальзывает вниз. Я окаменел. Несколько мгновений тишины — и загремела пожарная лестница. Калум не издал ни звука. Только через минуту я набрался храбрости посмотреть вниз.
Он промахнулся мимо площадки пожарной лестницы третьего этажа. Пролетев еще этаж, он ударился спиной о перила и соскользнул на металлическую решетку. Его тело изгибалось под неестественным углом, и он не двигался. Мне казалось, что настал худший день в моей жизни. Я закрыл глаза и начал горячо молиться. Как мне хотелось, чтобы это был сон!
— Маклауд!
Меня позвали снизу. Я услышал грохот пожарной лестницы и открыл глаза. Ангел стоял на площадке и возился с выдвижной лестницей. Вскоре ее верх царапнул стену под зубцами крыши.
— Маклауд, мать твою! Спускайся!
Я ощущал себя камнем, частью гранитных стен. Казалось, я могу простоять тут вечно. Невозможно было оторвать взгляд от изломанного тела Калума в тридцати футах подо мной.
— Маклауд!.. — прорычал Ангел.
Кровь в моем замороженном теле пришла в движение, и меня затрясло. Зато теперь я мог двигаться. На ватных ногах я, как автомат, пролез между зубцами, встал на лестницу и начал спускаться с опасной скоростью. Холодный металл перил жег руки. Я едва успел спуститься, как Ангел схватил меня за куртку. Его лицо было совсем рядом с моим, я чувствовал запах табака в его дыхании; второй раз за вечер он обрызгал меня слюной.
— Ты никому ничего не скажешь. Ни слова! Тебя здесь не было, понял? — Я ничего не ответил, и он придвинулся еще ближе. — Понял? — Я кивнул. — Ладно. Иди! Вниз по пожарной лестнице. И не оглядывайся!
Он отпустил меня и залез обратно в окно, оставив выдвижную лестницу на месте. В темноте снаружи виднелись бледные, испуганные лица. Я не двигался. Ангел злобно глянул на меня, и впервые в жизни я увидел на его лице страх. Настоящий страх.
— Иди! — и он закрыл окно.
Я повернулся и сбежал по гремящей пожарной лестнице на площадку второго этажа. Там я остановился. Чтобы попасть на следующий пролет, мне придется переступить через Калума. Я видел его лицо, бледное, спокойное, как будто он спал. Потом я заметил, что из-под его головы на металл площадки вытекает кровь, темная и густая, как патока. Откуда-то снизу раздавались голоса, у парадной двери зажегся свет. Я опустился на колени и коснулся лица Калума. Оно было еще теплым, и грудь его подымалась и опускалась — он дышал. Но я ничем мог ему помочь. Его найдут через несколько минут, и меня тоже, если я не скроюсь.
Я аккуратно переступил через Калума, сбежал по последнему пролету, прыгая через ступени, и кинулся под защиту деревьев. Кто-то закричал, по гравию зашумели шаги, но я не оглянулся. Я бежал без передышки до моста у культурного центра. Вдалеке послышалась сирена, синие огни скорой помощи промелькнули между деревьями, двигаясь к замку. Я перегнулся через перила, ухватившись за них руками, потому что ноги подгибались, и меня стошнило в реку Бейхед. Дул холодный февральский ветер, и по моему лицу текли слезы. Я перешел главную дорогу и бегом пустился в долгий путь по улице Маккензи до Матесон-роуд. Почти во всех окнах погасли огни, и мне казалось, что я остался один во всем Сторновэе. Когда я добрался до Рипли-Плейс, «скорая» с сиреной уже ехала из замка в больницу. Если бы я верил в чудеса, я попросил бы Бога о чуде. Возможно, стоило это сделать.