очень хороший.
Граф изо всех сил сражался с жесткой шкуркой, и Мириамель, неожиданно пожалев старика, протянула руку и мягко забрала у него фрукт.
– Давайте я вам помогу, – сказала она.
– Спасибо, дорогая, – удивленно приподняв бровь, проговорил Стриве. – Вы очень добры. Итак, к вопросу, что я намерен с вами делать. Должен признаться, когда я впервые получил сообщение о вашем… временном отсутствии в замке… я подумал, что очень многие с удовольствием заплатят за известие о вашем местонахождении. Затем, позже, когда я узнал, что вы намерены в Ансис Пелиппе сесть на другой корабль, я сообразил, что те, кого заинтересуют новости о вас, с радостью отдадут даже больше за саму принцессу. Например, ваш отец или дядя.
Охваченная яростью Мириамель бросила недочищенный фрукт в миску.
– Вы хотите продать меня моим врагам?
– Ну-ну, дорогуша, – успокоительно проговорил граф, – кто такое сказал? И кого вы называете врагами? Своего отца короля? Или любящего дядю Джошуа? Ведь речь вовсе не идет о том, что мы намерены отдать вас работорговцам из Наскаду за несколько медяков. Кроме того, этот вариант в любом случае больше невозможен, – поспешно добавил он.
– В каком смысле?
– В том смысле, что я не собираюсь вас никому продавать, – ответил Стриве. – Прошу, не волнуйтесь по этому поводу.
Мириамель снова взяла фрукт, и теперь уже у нее дрожали руки.
– Что с нами будет?
– Возможно, граф запрет нас в своем глубоком и темном винном погребе – чтобы защитить, – сказал Кадрах, с любовью поглядывая на полупустой графин. Он был совершенно и великолепно пьян. – Какая ужасная судьба!
Мириамель с отвращением от него отвернулась.
– Итак? – спросила она Стриве.
Старик взял скользкий фрукт из ее рук и осторожно надкусил.
– Скажите-ка мне вот что, вы намереваетесь попасть в Наббан? – спросил он.
Мириамель медлила с ответом, не зная, как поступить.
– Да, – сказала она наконец. – Я хочу попасть в Наббан.
– Зачем?
– А с какой стати я должна вам говорить? Вы не причинили нам вреда, но пока еще и не доказали, что вы наш друг.
Стриве посмотрел на нее, и на его губах медленно появилась улыбка, хотя покрасневшие глаза оставались жесткими.
– О, мне нравятся молодые женщины, которые знают то, что знают, – заявил он. – Светлый Ард переполняют сентиментальность и неточное понимание самых разных вещей – разумеется, это никакой не грех, но глупая чувствительность временами заставляет ангелов стонать от отчаяния. Однако вы, Мириамель, даже когда были ребенком, производили впечатление человека, которого ждет славное будущее. – Он забрал у Кадраха графин и наполнил свой кубок. Монах смешно проследил за ним взглядом, точно собака, у которой отобрали кость.
– Я сказал, что никто не станет вас продавать, – продолжал граф Стриве. – На самом деле не совсем так… нет, нет, не нужно хмуриться, госпожа! Послушайте сначала, что я хочу вам сказать. У меня есть… друг, думаю, вы бы так его назвали, хотя мы с ним не слишком близки. Он религиозный человек, но также вращается и в других кругах – лучший друг, о каком я только мог мечтать, поскольку он обладает огромными знаниями и серьезным влиянием. Есть только одна проблема: он человек незыблемых моральных устоев. Однако он множество раз помогал мне и Пердруину, и, прямо говоря, я должен ему далеко не одну услугу. На самом деле не только я знал о том, что вы покинули Наглимунд, моему набожному другу также стало об этом известно из его собственных источников…
– И ему тоже? – Мириамель повернулась к Кадраху и сердито спросила: – Ты отправил гонца сообщить новость?
– Ни одно словечко не слетело с моих губ, миледи, – не слишком внятно ответил монах.
Интересно, ей только так кажется или Кадрах не настолько пьян, насколько делает вид?
– Прошу вас, принцесса. – Стриве поднял дрожащую руку. – Как я уже говорил, мой друг очень влиятельный человек. Его шпионская сеть, хотя и меньше моей, такова, что даже у меня вызывает удивление. Итак, вот что я хочу сказать: когда мой друг прислал мне весточку – у каждого из нас есть обученные птицы, которые доставляют письма, – он рассказал мне о вас. Впрочем, я уже и сам все знал. Однако мои планы на ваш счет были ему неизвестны – те самые, что я сообщил вам чуть раньше.
– Вы имеете в виду – меня продать.
Стриве смущенно закашлялся, и на мгновение кашель стал настоящим. Отдышавшись, он заговорил снова.
– А поскольку, как я уже сказал, я большой должник моего друга, когда он попросил меня помешать вам добраться до Наббана, у меня не было выбора…
– О чем он вас попросил? – Мириамель ушам своим не верила, неужели в ее дела постоянно будут вмешиваться другие люди?
– Он не хочет, чтобы вы попали в Наббан. Сейчас неподходящее время.
– Неподходящее время? Кто он такой и какое право…
– Он? Хороший человек, один из немногих, к которым можно применить это слово. Сам я не слишком таких люблю. Он сообщил мне, что сейчас «правильно» означает спасение вашей жизни. Или по меньшей мере свободы.
Принцесса почувствовала, что волосы прилипли к ее лбу. В комнате было тепло и влажно, а раздражавший ее непонятный старик снова улыбался, счастливый, как ребенок, научившийся новому фокусу.
– Вы намерены держать меня здесь, – медленно проговорила она. – Вы собираетесь посадить меня в заключение и так сохранить мою свободу?
Граф Стриве потянулся куда-то вбок и дернул за темную веревку, почти невидимую на фоне потрепанного гобелена. Где-то во дворце, наверху, едва слышно прозвучал колокольчик.
– Боюсь, вы правы, моя дорогая, – сказал он. – Я должен держать вас у себя до тех пор, пока мой друг не отдаст мне другой приказ. Долг есть долг, а услуги должны быть возвращены. – У двери снаружи послышался топот сапог. – Это все ради вашего блага, принцесса, хотя, возможно, сейчас вы не понимаете…
– А вот об этом судить мне, – сердито заявила Мириамель. – Как вы могли? Разве вы не знаете, что приближается война? Я намеревалась сообщить герцогу Леобардису важные известия.
Она должна была добраться до герцога и убедить его встать на сторону Джошуа. Иначе ее отец уничтожит Наглимунд, и его безумию не будет конца.
Граф фыркнул.
– О, дитя мое, лошади путешествуют гораздо, намного медленнее птиц – даже тех, что несут дурные вести. Видите ли, Леобардис со своей армией отправился на север почти месяц назад. Если бы вы не старались быстро и незаметно пройти через города Эрнистира и поговорили с несколькими людьми, вы бы об этом знали.
Когда потрясенная Мириамель без сил откинулась на спинку стула, граф громко постучал костяшками пальцев по столу. Дверь распахнулась, в комнату вошли Ленти и двое его подручных, так и оставшиеся в прежних костюмах. Впрочем, Ленти избавился от маски смерти, и его мрачные глаза смотрели с лица, более розового, но не намного более живого, чем то, которое он снял.
– Позаботься об их удобствах, – сказал Стриве. – Затем запри за собой дверь и возвращайся сюда, поможешь мне с носилками.
Когда Кадраха, у которого безвольно болталась голова, подняли со стула, Мириамель возмущенно повернулась к графу.
– Как вы можете? – задыхаясь, крикнула она. – Я всегда вспоминала вас с любовью – вас и ваш предательский сад!
– О, сад, – повторил за ней Стриве. – Да, вы ведь хотели бы еще раз там побывать, верно? Не сердитесь, принцесса. Мы с вами еще поговорим – я должен многое вам сказать. Я счастлив видеть вас снова. Подумать только, робкая, бледная Илисса родила такое яростное дитя!
Когда Ленти и его подручные вывели их под дождь, Мириамель бросила последний взгляд на Стриве, который качал седой головой.
Их привели в высокий дом, заполненный пыльными гобеленами и скрипучими стульями. Замок Стриве, примостившийся на уступе Ста-Мирор, был пустым, если не считать горстки молчаливых слуг и нескольких нервного вида посыльных, которые, подобно горностаям, пробирались туда и обратно в дыру в ограде.
Мириамель получила собственную комнату, наверное, когда-то очень, очень давно она была уютной, но сейчас на выцветших гобеленах едва проступали смутные призраки людей и мест, а соломенный матрас оказался таким сухим и хрупким, что она всю ночь слышала его шепот.
Каждое утро ей помогала одеваться женщина с грубыми чертами лица, которая мимолетно улыбалась и почти не разговаривала. Кадраха держали в каком-то другом месте, и ей целыми днями было не с кем поговорить и нечем заняться, разве что читать книгу Эйдона с такими выцветшими иллюстрациями, что от животных остались лишь очертания, словно их вырезали из хрусталя.
С того самого мгновения, как ее привели в дом Стриве, Мириамель строила планы побега, но, несмотря на то, что, казалось, будто пыльный замок давно не используется, сбежать из разваливавшейся резиденции графа Стриве было труднее, чем из самой глубокой и мрачной темницы Хейхолта. Дверь, ведущая в коридор и крыло, в котором держали Мириамель, всегда оставалась надежно запертой, комнаты вдоль коридора также закрыты. Женщину, которая ее одевала, и других слуг приводил, а потом уводил широкоплечий солдат с суровым лицом. Из всех возможных путем к спасению являлась открытая дверь в другом конце коридора, она вела в окруженный высокими стенами сад Стриве, где Мириамель проводила большую часть дней.
Сад оказался меньше, чем она помнила, но это не удивительно, ведь она была совсем маленькой, когда видела его в прошлый раз. И еще он будто постарел, словно цветы и другие растения немного устали.
Клумбы с красными и желтыми розами шли вдоль всего периметра сада, но их постепенно забивали ползучие растения с красивыми кроваво-красными цветами в форме колокольчиков, чей приторный аромат смешивался с мириадами других сладких, печальных запахов. Аквилегия покрывала стены и опутывала дверные проемы, и ее остроконечные цветы, словно звезды, сиявшие мягким светом, раскрашивали ночь. Тут и там среди веток деревьев и цветущего кустарника мелькали еще более невероятные краски – хвосты птиц с Южных островов, с глазами цвета оникса и пронзительными голосами.