– Но зачем вы велели графу Стриве прислать меня к вам? – спросила Мириамель.
– Я не знал, насколько хорошо вы понимаете, что происходит. Я слышал, что вы направлялись в Санцеллан Маистревис, чтобы поговорить с вашим дядей герцогом Леобардисом. Я не мог допустить, чтобы вы туда добрались. Вам известно, что Леобардис мертв?
– Стриве мне рассказал. – Она встала, взяла с тарелки персик и после недолгих колебаний отломила еще кусок сыра.
– Но известно ли вам, что Леобардис погиб в результате предательства? От рук собственного сына?
– Бенигарис? – Мириамель удивилась. – Но он же занял место герцога? Неужели дворянство не сопротивлялось?
– О его предательстве известно немногим, но слухов полно. И его мать, Нессаланта, его главная опора – хотя я уверен, что она подозревает о том, что сделал ее сын.
– Но, если вам известна правда, почему вы ничего не предпринимаете?! Почему Ликтор бездействует?
Диниван склонил голову, и его лицо исказила гримаса боли.
– Потому что это как раз из тех вещей, о которых я ему не рассказал, – ответил он. – Однако я уверен, что до него доходят слухи.
Мириамель поставила тарелку на кровать.
– Элизия, Мать Господня! Почему вы ему не рассказали, Диниван?
– Потому что у меня нет доказательств, более того, я не могу раскрыть свой источник. А Ликтор ничего не сможет сделать, не имея точных фактов, миледи, и лишь ухудшит и без того напряженную ситуацию. В Наббане возникли и другие серьезные проблемы, принцесса.
– Пожалуйста. – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Я сижу здесь в монашеском облачении, постригла волосы под мальчишку, меня со всех сторон окружают враги – за исключением вас – во всяком случае, именно такое впечатление у меня складывается. Называйте меня Мириамель. И расскажите, что происходит в Наббане.
– Я могу вам кое-что рассказать, но с остальным придется подождать. Я игнорирую не все мои секретарские обязанности: мой господин Ликтор будет рад, если вы посетите его в Санцеллан Маистревисе, и у нас будет достаточно времени, чтобы поговорить во время путешествия. – Он покачал головой. – Достаточно сказать, что люди недовольны, а безумцы, предрекавшие конец света, над которыми когда-то смеялись на улицах Наббана, теперь привлекают всеобщее внимание. Мать Церковь в осаде. – Он наклонился вперед, разглядывая свои крупные руки, словно пытался отыскать там нужные слова. – Люди чувствуют, что над ними нависла тень. И, хотя пока они не могут ее назвать, она омрачает их жизнь, и их мир стал темнее. Смерть Леобардиса – а вашего дядю очень любили, Мириамель, – потрясла его подданных, но более всего их пугают слухи: говорят, что на севере творится кое-что похуже войны и намного страшнее, чем борьба за власть между принцами.
Диниван встал и распахнул дверь, чтобы впустить внутрь больше свежего воздуха. Море внизу оставалось плоским и блестящим.
– Глашатаи конца света в общественных садах и на площадях предвещают наступление темной силы, намеренной сбросить Святого Усириса и людских королей. На площадях они кричат, что все должны склониться перед новым монархом, истинным повелителем Светлого Арда.
Диниван вернулся и встал рядом с Мириамель. И теперь она увидела следы глубокой тревоги на его лице.
– В некоторых темных местах уже начали шепотом произносить имя приближающейся расплаты. Они называют Короля Бурь.
Мириамель тяжело вздохнула. Даже полуденное солнце не могло разогнать тени, которые, казалось, столпились в комнате.
– Об этом говорили в Наглимунде, – сказала Мириамель, когда они вышли на крытую галерею и стали смотреть на воду. – Старик из Наглимунда, Ярнауга, кажется, также считал, что приближается конец света. Но я слышала не все, что он говорил. – Она повернулась, чтобы посмотреть на Динивана, и на ее худощавом лице появилась печаль. – От меня многое скрывают из-за того, что я девушка. Это неправильно – я умнее большинства известных мне мужчин!
Диниван не стал улыбаться в ответ.
– Я в этом не сомневаюсь, Мириамель, – ответил он. – На самом деле вам следует отвечать на более серьезные вызовы, чем просто быть умнее мужчин.
– Я покинула Наглимунд для того, чтобы что-то изменить, – продолжала она печально. – Ха! Я поступила очень умно, не так ли? Я рассчитывала убедить Леобардиса стать союзником дяди, а он и без того им был. А потом его убили, и от него уже не могло быть пользы для Джошуа. – Она немного прошлась вдоль периметра башни и стала смотреть на горный хребет и его обратный склон, уходивший в зеленую долину. Дальше тянулись зеленые холмы, и яркое солнце освещало траву, по которой гулял ветер, оставляя за собой рябь. Мириамель попыталась представить конец света, но не сумела. – Откуда вы знаете Кадраха? – наконец, спросила она.
– Имя Кадрах я впервые услышал от вас, – ответил Диниван. – Я знал его как Падрейка много лет назад.
– Ну, наверняка, не так и много? – Мириамель улыбнулась. – Вы не такой уж старый человек.
Священник покачал головой.
– Наверное, у меня молодое лицо, но на самом деле мне уже почти сорок – я ненамного младше вашего дяди Джошуа.
Мириамель нахмурилась.
– Ладно, много лет назад. И где вы с ним встречались?
– В разных местах. Мы были членами одного и того же… ордена, пожалуй, так его можно назвать. Но потом с Падрейком что-то случилось. Он отошел от нас, и о нем стали рассказывать не самые хорошие вещи. Складывается впечатление, что он пошел по очень дурной дорожке.
– Ну, ясное дело, – проворчала Мириамель.
Диниван с любопытством посмотрел на принцессу.
– А как получилось, что вы устроили ему неожиданное – и не слишком желанное – купание?
Мириамель рассказала ему о своем путешествии с Кадрахом, о том, что подозревала его в мелких предательских поступках, а потом о подтвердившейся большой измене. Когда она закончила, Диниван снова повел ее внутрь, и Мириамель обнаружила, что к ней вернулся голод.
– Он повел себя не лучшим образом по отношению к вам, Мириамель, но, как мне кажется, не совершил ничего ужасного, – сказал священник. – Для него еще остается надежда – и не только на спасение, на которое мы все рассчитываем. Я имел в виду, что он еще может избавиться от своих дурных привычек и пьянства. – Диниван подошел к краю лестницы и посмотрел вниз на Кадраха. По-прежнему спавший монах был накрыт грубым одеялом – руки раскинуты в стороны так, словно его только что вытащили из опасных волн. Влажная одежда висела на низких стропилах.
Диниван вернулся в комнату.
– Если бы он полностью перешел на сторону зла, то почему он остался с вами после того, как получил серебро от Стриве? – спросил священник.
– Чтобы сохранить надежду продать меня еще кому-нибудь, – с горечью ответила Мириамель. – Моему отцу, тете, торговцам детьми наракси. Кто знает?
– Может быть, – ответил секретарь Ликтора, – но я так не думаю. Я полагаю, он чувствует себя ответственным за вас – хотя это не мешает ему получать выгоду в тех случаях, когда вы, по его мнению, не можете пострадать, как в случае с хозяином Пердруина. Но, если тот Падрейк, которого я знал, не исчез полностью, он не причинит вам вреда и постарается не позволить кому-то другому вас обидеть.
– Я бы не стала на это рассчитывать, – мрачно ответила Мириамель. – Я снова начну ему доверять только после того, как звезды засияют в полдень.
Диниван внимательно посмотрел на нее, а потом сотворил в воздухе знак Дерева.
– В наши дни следует быть осторожным с подобными заявлениями, миледи. – Потом на его лице снова появилась улыбка. – Однако ваши слова про сияние звезд напомнили мне, что нам предстоит работа. Когда я готовил для вас это место, я обещал хранителю маяка, что мы зажжем его сегодня ночью. Моряки, плавающие вдоль берега, будут надеяться на его свет, чтобы избежать столкновения с камнями и благополучно добраться до причалов Басеа-са-Репра. Я намерен сделать это прямо сейчас, пока не начало темнеть. Хотите пойти со мной? – Он спустился по лестнице и вернулся с лампой.
Мириамель кивнула и последовала за ним.
– Однажды я была в Вентмуте, когда зажгли Хейфар, – ответила она. – Он показался мне огромным!
– Да, намного больше, чем наша скромная свеча, – согласился Диниван. – Будьте осторожны на лестнице, она очень старая.
В верхнем помещении башни едва хватало места для маяка, огромной масляной лампы, стоявшего посередине. На крыше башни имелось отверстие для дыма, а вокруг фитиля шла ограда, защищавшая огонь от ветра. Большой изогнутый металлический щит стоял за лампой, чтобы отражать свет в сторону моря.
– А это для чего? – спросила Мириамель, проводя пальцем по гладко отполированной поверхности щита.
– Он усиливает свет, – ответил Диниван. – Обратите внимание: он изогнут, словно чаша, это позволяет фокусировать свет и направлять его в окно… ну, как-то так. Падрейк мог бы объяснить лучше.
– Вы имеете в виду Кадраха? – недоуменно спросила Мириамель.
– Ну, раньше его называли Падрейком. Когда-то он прекрасно разбирался в механике – блоки, рычаги и все такое. Много занимался натурфилософией до того… как изменился. – Диниван поднес ручную лампу к большому фитилю и продолжал держать ее неподвижно. – Лишь Эйдон знает, сколько масла он сжигает, – продолжал священник.
Наконец, фитиль загорелся.
Щит действительно усиливал свет, хотя солнце все еще проникало внутрь сквозь распахнутые окна.
– На стене висят щипцы, – сказал Диниван, указывая на пару длинных шестов с металлическими чашами на концах. – Завтра утром нужно не забыть погасить фитиль.
Когда они вернулись на второй этаж, Диниван предложил Мириамель взглянуть на Кадраха. Она немного задержалась, чтобы взять кувшин с водой и виноград. Не было никакого смысла морить монаха голодом.
Он проснулся и теперь сидел на единственном стуле, глядя в окно на залив, ставший серо-голубым в сгущавшихся сумерках. Казалось, он погрузился в себя и сначала даже не отреагировал, когда Мириамель предложила ему поесть, но потом решил выпить воды. А еще через некоторое время принялся за виноград.