«Должно быть, я умираю», – подумал Саймон, и эта мысль принесла ему толику покоя. Казалось, душа уже покинула его тело, потому что он практически не ощущал с ним связи. – Сначала я бы хотел убраться подальше от снега. И вернуться домой…»
Он думал о другой неподвижности, вроде той, что он сейчас чувствовал: момент, когда он стоял перед Игьярдуком: тишина, которая, казалось, поглотила весь мир, а время стало вечным – а потом он опустил свой меч, и фонтаном брызнула черная кровь.
«Но на этот раз меч мне не помог…»
Неужели он стал его недостоин за время, которое прошло с того момента, как они покинули Урмшейм? Или Шип так же непостоянен, как ветер и погода?
Саймон вспомнил теплый летний день в Хейхолте, когда солнечные лучи под углом проникали в покои доктора Моргенеса, и искрившиеся пылинки парили в воздухе.
«Никогда не делай свой дом в каком-то месте, – сказал ему в тот день старик. – Пусть твой дом будет находиться внутри твоей головы. Ты найдешь все, что необходимо, чтобы его обставить, – память, друзей, которым можно верить, любовь к учению и многие другие вещи. И тогда дом будет с тобой всякий раз, когда ты отправляешься в путешествие…»
«Так вот что значит умирать, – подумал Саймон. – Это означает возвращение домой. Тогда все не так уж плохо».
Бинабик снова начал петь, звуки его песни напоминали шум воды и навевали дремоту. Саймон расслабился и поплыл по течению.
Когда он очнулся позже, в тот же день, Саймон не сразу понял, что все еще жив. Уцелевшая часть отряда совершила переход, спавшего Саймона несли вместе с другими ранеными, и теперь они находились в пещере, под нависавшим над входом камнем. Проснувшись, Саймон обнаружил перед собой лишь дыру в серое небо. Но только после того, как увидел паривших в небе черных птиц, убедился, что он все еще в этом мире, – птицы и боль во всех конечностях.
Некоторое время он лежал, проверяя те места, которые болели сильнее. Да, он испытывал боль, но вместе с ней к нему вернулась способность двигаться. Да, его тело осталось целым.
Через некоторое время к нему снова подошел Бинабик и принес целебную настойку. Сам тролль также пострадал, о чем свидетельствовали длинные царапины на щеке и шее. Бинабик выглядел серьезным, но осмотрел раны Саймона только поверхностно.
– Мы понесли тяжелые потери, – сказал тролль. – Я бы не хотел произносить эти слова, но… Эйстан мертв.
– Эйстан?! – Саймон сел, на мгновение забыв о боли. – Эйстан. – Казалось, его живот провалился куда-то очень далеко.
Бинабик кивнул.
– Из двух дюжин моих соплеменников девять убито, еще шестеро получили серьезные ранения.
– Что случилось с Эйстаном? – Саймон почувствовал, что теряет связь с реальностью. Ведь они только что разговаривали, всего за несколько мгновений перед тем… перед… – А как Слудиг?
– Слудиг получил ранение, но не слишком серьезное, и сейчас вместе с моими соплеменниками отправился рубить дрова для костра. Ты ведь понимаешь, что это важно для исцеления раненых? И Эйстан… – Бинабик ударил себя в грудь ладонью – Саймон знал, что так кануки отгоняют зло. Тролль выглядел ужасно опечаленным. – Эйстан получил удар по голове одной из дубин великанов. Мне рассказали, что он оттолкнул тебя в сторону и спас, а вскоре погиб.
– О Эйстан, – простонал Саймон.
Он ожидал, что у него польются слезы, но этого не произошло. Его лицо странным образом онемело, а скорбь не была такой сильной. Саймон закрыл глаза руками. Большой стражник был таким живым, таким крепким. Нет, это неправильно, когда жизнь забирают так быстро. Доктор Моргенес, Гриммрик и Этельбирн, Ан’наи, а теперь Эйстан – все мертвы, все погибли из-за того, что старались делать то, что правильно. И где же были те силы, которым следует защищать невинных?
– А Сискви? – спросил Саймон, внезапно вспомнив девушку-тролля.
Он внимательно вгляделся в лицо Бинабика, но тот лишь рассеянно улыбнулся.
– Она уцелела, получив совсем незначительное ранение.
– А мы можем отнести Эйстана к подножию горы? Он бы не хотел, чтобы его здесь оставили, – сказал Саймон.
Бинабик неохотно покачал головой.
– Мы не в силах нести его тело, Саймон. Только не на наших баранах. Он был крупным человеком, наши скакуны не справятся с таким весом. И нам предстоит преодолеть опасный путь, прежде чем мы окажемся на равнине. Он должен остаться здесь, но его кости будут с честью лежать рядом с костями моих соплеменников, вместе с другими отважными воинами. И я думаю, он не стал бы возражать. А теперь тебе нужно поспать, но сначала с тобой хотят поговорить двое.
Бинабик отступил, и к Саймону подошли Сискви и пастух Сненнек, которые ждали у входа в пещеру. Они остановились возле Саймона. Нареченная Бинабика собиралась говорить с Саймоном на языке троллей. Ее темные глаза оставались мрачными. Стоявший рядом с ней Сненнек явно чувствовал себя неловко и переступал с ноги на ногу.
– Сисквинанамук говорит, что она скорбит вместе с тобой из-за смерти твоего друга. И еще она сказала, что ты показал редкую смелость. Теперь все увидели отвагу, какую ты проявил в схватке с драконом.
Саймон смущенно кивнул. Сненнек откашлялся и начал собственную речь. Саймон терпеливо ждал, пока Бинабик переведет его слова.
– Сненнек, глава стада Нижнего Чугика, говорит, что и он соболезнует. Вчера было утрачено много достойных жизней. И еще он хочет вернуть тебе то, что ты потерял.
Пастух с огромным почтением протянул Саймону нож с костяной рукоятью.
– Его вытащили из горла мертвого великана, – тихо сказал Бинабик. – Дар кануков обагрен кровью, чтобы защитить жизни кануков. Это много значит для моего народа.
Саймон принял нож с костяной рукоятью и засунул его обратно в расшитые ножны, висевшие на поясе.
– Гайоп, – сказал Саймон. – Пожалуйста, скажи им, что я рад получить нож обратно. Я не совсем понимаю, что значит «защита жизни кануков», – мы все сражались с общим врагом. Но сейчас мне не хочется думать об убийствах.
– Конечно, – Бинабик повернулся к Сискви и Сненнеку и произнес короткую фразу.
Они кивнули. Сискви наклонилась и коснулась руки Саймона в молчаливом сочувствии, потом повернулась и вывела смущенного Сненнека из пещеры.
– Сискви поведет остальных, чтобы сложить пирамиду из камней, – сказал Бинабик. – Ну а ты больше уже ничего не можешь сегодня сделать. Спи.
Тщательно укутав плечи Саймона плащом, Бинабик вышел из пещеры, аккуратно обходя других раненых, которые спали. Саймон смотрел ему вслед, думая об Эйстане и остальных погибших. Возможно, они сейчас идут по дороге в сторону полной неподвижности, в которую успел заглянуть Саймон?
Когда он засыпал, ему показалось, что он видит широкую спину своего друга из Эркинланда, исчезавшую в конце коридора в абсолютной белой тишине. Эйстан, подумал Саймон, шагал не как человек, который о чем-то сожалеет, – впрочем, это был лишь сон.
На следующий день полуденное солнце пронзил туман, озарив светом гордые склоны Сиккихока. Боль в теле Саймона оказалась не такой сильной, как он ожидал. С помощью Слудига он сумел, прихрамывая, выйти из пещеры на плоский скальный карниз, где уже заканчивали складывать пирамиды. Всего их было десять, девять маленьких и одна большая, камни тщательно подогнали друг к другу, чтобы никакой ветер не мог их развалить.
Саймон посмотрел на бледное лицо Эйстана, испачканное кровью, перед тем, как Слудиг и помогавшие ему тролли закончили укладывать вокруг него плащ. Глаза Эйстана были закрыты, но его раны не позволяли Саймону подумать, будто его друг просто спит. Его убили жестокие приспешники Короля Бурь, и Саймон дал себе слово, что никогда об этом не забудет. Эйстан был простым человеком и прекрасно понял бы идею мести.
После того как Эйстана устроили на его плаще, а потом заложили камнями, получилась высокая пирамида. Девятерых соплеменников Бинабика, мужчин и женщин, также опустили в могилы, и в каждую положили предмет, важный для погибшего – так объяснил Бинабик Саймону. Когда пирамиды были запечатаны, Бинабик выступил вперед и поднял руку. Остальные тролли начали петь. На глазах у многих появились слезы – как у женщин, так и у мужчин; одна сползла по щеке Бинабика. Через некоторое время песня смолкла. Сискви шагнула вперед и вручила Бинабику факел и маленькую сумку. Бинабик полил чем-то из сумки каждую могилу, а потом зажег при помощи факела погребальные костры. Тонкие пальцы дыма потянулись в небо от каждой пирамиды, но их быстро унес прочь налетевший ветер. Когда последняя пирамида загорелась, Бинабик передал факел Сискви и запел длинную песню на языке кануков. Мелодия напоминала голос ветра, она поднималась и опускалась, поднималась и снова опускалась.
Когда песня Бинабика подошла к концу, он взял факел и поджег пирамиду Эйстана.
Седда сказала своим детям, —
запел он на вестерлинге. —
Лингит и Яана,
Сказали выбрать свой путь.
Путь птицы или путь луны
«Выбирайте сейчас», – сказала она.
«Путь птицы есть путь яйца,
И тогда смерть – дверь, за которой
Дети яйца остаются.
Отцы и матери идут дальше.
Ты выбираешь этот путь?
Путь луны – это не смерть.
Жизнь вечна под звездами.
Войди сквозь двери без теней.
Ты не найдешь там новой страны.
Ты хочешь сделать такой выбор?»
Быстрокровная светловолосая Яана,
со смеющимися глазами,
Сказала: «Я выбираю путь луны.
Я не ищу других дверей.
Этот мир – мой дом».
Лингит, ее брат,
Медленный и темноглазый,
Сказал: «Я выберу путь птиц.
Чтобы гулять под незнакомым небом,