Она нашла Динивана в коридоре снаружи, где он изо всех сил старался сохранять на лице терпеливое выражение. Но в собственном доме священник выглядел, как боевой конь, жаждущий сражения, стремился куда-то идти и что-то делать. Взяв Мириамель за локоть, он осторожно повел ее по коридору.
– А где Кадрах? – спросила она. – Он пойдет с нами на встречу с Ликтором?
Диниван покачал головой.
– Я больше в нем не уверен, – ответил священник. – Я сказал, что не вижу в нем серьезного зла, но у него слишком много слабостей. Это печально, ведь раньше он мог дать полезный совет. И все же, я считаю, что не надо испытывать его искушениями. Сейчас он разделяет приятную трапезу с моими братьями священниками. И за ним будут внимательно и ненавязчиво наблюдать.
– Но кем был Кадрах? – спросила она, задрав голову, чтобы посмотреть начинавшиеся у самого потолка гобелены, которые украшали стены коридоров. На них изображались сцены из повешения Эйдона, отречение святого Вильдеривиса, порка императора Крексиса. Она подумала о застывших фигурах, широко раскрытых глазах с белой окантовкой, и о столетиях, что они провисели здесь, когда в мире происходило множество событий. Станут ли однажды ее дядя и отец персонажами фресок и гобеленов через многие годы после того, как обратятся в прах?
– Кадрах? Когда-то он был святым человеком, и дело не только в одежде. – Диниван о чем-то задумался, а потом продолжил: – Мы поговорим о вашем спутнике в другой раз, принцесса, если вы простите мою грубость. Сейчас вам следует подумать о том, что вы расскажете Ликтору.
– Что он хочет знать? – спросила Мириамель.
– Все. – Диниван улыбнулся, и его голос заметно смягчился. – Ликтор хочет знать все и обо всем. Он говорит, что это определяется бременем Матери Церкви, лежащим у него на плечах, а потому решения должны быть приняты на основании истинных фактов, но я считаю, что он просто очень любопытный человек. – Священник рассмеялся. – Он знает больше о ведении бухгалтерии, чем большинство писцов-священников в канцелярии Санцеллана, и я слышал, как он часами обсуждал доение коров с крестьянином из края озер. – Выражение лица Динивана стало серьезнее. – Но сейчас наступили тяжелые времена. Как я уже говорил ранее, некоторые источники моих сведений нельзя открыть даже Ликтору, так что ваши слова – а вы многое видели собственными глазами – помогут ему узнать истинное положение дел. И вам не нужно ничего бояться – ему можно говорить все. Ранессин наделен мудростью и знает больше об устройстве мира, чем любой известный мне человек.
Мириамель показалось, что они целый час шли по темным коридорам Санцеллан Эйдонитиса. Но, если не считать гобелены на стенах и священников, которые куда-то спешили, каждый следующий коридор ничем не отличался от предыдущего, и очень скоро Мириамель перестала понимать, в какой части дворца они находятся. Кроме того, огромные каменные коридоры были сырыми и плохо освещенными. Когда они наконец добрались до большой деревянной двери, с изящно вырезанным на ней Деревом, Мириамель обрадовалась, что их путешествие подошло к концу.
Диниван, собравшийся толкнуть дверь, остановился.
– Нам нужно продолжать соблюдать осторожность, – сказал он и подвел принцессу к маленькой двери, находившейся в нескольких локтях дальше по коридору.
Когда он распахнул эту дверь, они прошли через маленькое помещение с обитыми бархатом стенами. В жаровне тлели угли. Широкий стол, занимавший большую часть помещения, был завален манускриптами и толстыми книгами. Диниван оставил Мириамель греть руки над жаровней.
– Я скоро вернусь, – сказал он, отодвинув в сторону занавес на стене за столом.
Когда занавес вернулся на прежнее место, священник исчез.
Мириамель почувствовала приятное пощипывание в пальцах и отошла от жаровни, чтобы взглянуть на некоторые развернутые пергаменты на столе. Они показались ей неинтересными, поскольку были заполнены цифрами и описанием границ владений. Книги неизменно имели религиозное содержание, за исключением одного открытого тома с гравюрами, изображавшими диковинных существ и непостижимые церемонии, который лежал поверх остальных. Мириамель принялась осторожно перелистывать страницы, пока не нашла закладку из куска ткани. Она увидела примитивную иллюстрацию мужчины с оленьими рогами, широко раскрытыми глазами и черными руками. Толпы испуганных людей жались к ногам рогатого существа, над его головой в черном небе висела одинокая звезда. Мириамель показалось, что его глаза смотрят прямо на нее.
«Са Асдридан Кондикиллес» — прочитала она надпись под гравюрой. Звезда Завоевателя.
Мириамель вдруг почувствовала, что дрожит. От гравюры исходил холод, который не мог сравниться со стылыми коридорами Санцеллана. Казалось, перед ней нечто уже виденное в кошмарах или эпизод из рассказанной в детстве истории, но только сейчас ей открылось его зло. Мириамель поспешно вернула страницы в прежнее положение и принялась тереть пальцы о плащ, словно касалась чего-то нечистого.
Из-за занавеса, за которым исчез Диниван, доносились тихие голоса, и Мириамель подошла ближе, пытаясь разобрать их смысл, но у нее ничего не получилось. Тогда она осторожно сдвинула в сторону занавес и увидела падавший из соседнего помещения свет.
У Мириамель сложилось впечатление, что она смотрит на зал для аудиенций Ликтора, – таких необыкновенных украшений ей никогда прежде не доводилось видеть с тех пор, как она накануне ночью, засыпая на ходу, прошла через вестибюль у входа. Высокие потолки были расписаны сотнями сцен из «Книги Эйдона». Окна казались ломтями серого утреннего неба. За креслом в центре комнаты висело огромное лазурное знамя с вышитыми на нем Столбом и Деревом, символами Матери Церкви.
Ликтор Ранессин, стройный мужчина в высокой шапке, сидел в кресле и слушал толстяка в пышных золотых одеяниях эскритора. Диниван стоял сбоку, нетерпеливо переступая с ноги на ногу на толстом ковре.
– … Но в этом все дело, ваше святейшество, – сказал толстяк, лицо которого сияло, а голос был выверенным и спокойным. – Оскорбить Верховного короля именно сейчас… ну, у него не самое подходящее настроение. Мы должны тщательно обдумывать наше высокое положение, а также помнить о благополучии всех тех, кто ищет руководства Матери Церкви. – Он вытащил из рукава небольшую шкатулку и закинул что-то в рот.
Его круглые щеки на несколько мгновений стали плоскими – он начал что-то сосать.
– Я понимаю, Веллигис, – ответил Ликтор, поднимая руку, и по его губам скользнула быстрая улыбка. – Твои советы всегда были хорошими. Я не устаю благодарить Бога, что он нас свел.
Веллигис склонил голову, принимая похвалу.
– А теперь, будь так добр, – продолжал Ранессин, – оставь нас, мне нужно уделить время бедняге Динивану. Он отсутствовал много дней, и я должен узнать новости.
Эскритор опустился на колени – что оказалось совсем не простым делом для человека его размеров – и поцеловал край голубых одеяний ликтора.
– Если я вам понадоблюсь, ваше святейшество, я буду в канцелярии до полудня. – Он встал и вышел из зала, изящно раскачиваясь и бросив в рот еще один леденец из шкатулки.
– Вы и в самом деле благодарите Бога за то, что он вас свел? – с улыбкой спросил Диниван.
Ликтор кивнул.
– Да, конечно. Для меня Веллигис живое напоминание о том, что человек не должен воспринимать себя всерьез. У него наилучшие намерения, но он слишком высокопарен.
Диниван покачал головой.
– Я готов поверить, что он хочет как лучше, но его советы преступны. Сейчас самое время для Матери Церкви показать себя живой силой, олицетворяющей добро.
– Мне известны твои чувства, Диниван, – мягко сказал Ликтор. – Но именно сейчас нельзя принимать поспешных решений, чтобы в будущем о них не сожалеть. Ты привез принцессу?
Секретарь Ранессина кивнул.
– Я сейчас ее приведу. Она ждет в моем рабочем кабинете. – Он повернулся и зашагал через зал аудиенций.
Мириамель поспешно вернула занавес на место, и, когда Диниван вернулся, она снова стояла возле жаровни.
– Пойдемте со мной, – сказал священник, – Ликтор освободился.
Когда они подошли к креслу, Мириамель сделала реверанс и поцеловала край одеяния Ликтора. Старик протянул к ней неожиданно сильную руку и помог подняться.
– Пожалуйста, присядьте рядом со мной. – Он жестом попросил Динивана принести стул. – Пожалуй, тебе стоит захватить стул и для себя, – сказал он секретарю.
Пока Диниван ходил за стульями, Мириамель воспользовалась шансом разглядеть Ликтора. Она не видела его около года, но у нее сложилось впечатление, что он мало изменился. Редкие седые волосы обрамляли бледное красивое лицо, а в живых, как у ребенка, глазах читалось скрытое озорство. Мириамель не могла не сравнить его с графом Стриве, хозяином Пердруина, чье морщинистое лицо без слов говорило о его невероятной хитрости. Ранессин казался простодушным, но Мириамель не требовалось заверений Динивана, чтобы понимать, что за безобидной внешностью Ликтора пряталось нечто гораздо более значительное.
– Ну, дорогая принцесса, – сказал Ранессин, когда все уселись, – я не видел вас с похорон вашего дедушки. Да, вы выросли – но что за странная одежда на вас, миледи. – Он улыбнулся. – Добро пожаловать в Дом Господа. Вы в чем-нибудь нуждаетесь?
– Нет, если речь идет о еде и питье, ваше святейшество.
Ранессин нахмурился.
– Я не любитель титулов, а мой особенно тяжело ложится на язык. Когда я был молодым человеком в Станшире, мне и в голову не приходило, что я закончу жизнь в далеком Наббане, где меня будут называть «святейшим» и «великим», и я никогда больше не услышу имени, которое мне дали при рождении.
– Разве Ранессин не ваше настоящее имя? – спросила Мириамель.
Ликтор рассмеялся.
– О нет. Я родился в Эркинланде, где получил имя Освайн. Однако эркинландеры редко достигают таких вершин, и смена имени на наббанайское выглядела разумным шагом. – Он наклонился к ней и осторожно похлопал ладонью по ее руке. – Кстати, если уж мы заговорили о перемене имен, Диниван рассказал мне, что вы совершили долгое путешествие и очень много видели с тех пор, как покинули отцовский дом. Вы расскажете мне хотя бы о некоторых ваших приключениях?