Диниван ободряюще улыбнулся, а Мириамель сделала большой вдох и начала говорить.
Ликтор внимательно слушал, пока она рассказывала о набиравшем силу безумии отца, как оно заставило ее покинуть Хейхолт, об отвратительных советах Прайрата, о Джошуа, которого Элиас бросил в темницу. Более яркий солнечный свет начал проникать в зал для аудиенций через высокие окна, Диниван встал и отправился заказать им еды – быстро приближался полдень.
– Поразительный рассказ, – сказал Ликтор, пока они ждали возвращения его секретаря. – Теперь я получил подтверждение многим слухам, которые до меня доходили. – Он потер пальцем тонкий нос. – Господь Усирис даровал нам мудрость. Почему людям не хватает того, что они уже имеют?
Вскоре Диниван вернулся вместе со священником, который принес сыр и фрукты на подносе, а также бутылку вина с пряностями, и Мириамель продолжила свой рассказ. Пока она ела и говорила, Ранессин время от времени прерывал ее мягкими, но умными вопросами, и у нее возникло ощущение, что она беседует с добрым старым дедушкой. Мириамель рассказала ему о псах норнов, которые преследовали ее и девочку-служанку по имени Лелет, как их спасли Саймон и Бинабик. Потом она поведала Ранессину о событиях, произошедших в доме Джелой, и пересказала страшные пророчества Ярнауги о Наглимунде – тут Ликтор и Диниван переглянулись.
Когда Мириамель закончила, Ликтор сдвинул высокую шапку назад – в процессе аудиенции она несколько раз сползала вниз – и с довольным вздохом откинулся на спинку кресла. Его блестящие глаза стали печальными.
– Нам столько всего следует обдумать, как много ужасных вопросов осталось без ответа. О Господи, ты поставил своих детей перед суровыми испытаниями. Я чувствую приближение страшного зла. – Он повернулся к Мириамель. – Спасибо за новости, принцесса, хотя среди них нет хороших известий, но только глупец желает пребывать в счастливом неведении, а я стараюсь избегать подобных ситуаций. Это мое самое тяжкое бремя. – Он задумчиво пожевал губами.
– Ну, Диниван, – наконец заговорил Ранессин, – рассказ принцессы делает вчерашние новости еще более зловещими.
– О каких новостях вы говорите, ваше святейшество? – спросил Диниван. – У нас не было возможности поговорить после моего возвращения.
Ликтор сделал глоток вина.
– Элиас послал Прайрата для встречи со мной, – ответил Ранессин. – Завтра его корабли прибудут из Хейхолта. Его миссия очень важна для Верховного короля.
– Прайрат будет здесь? – с тревогой спросила Мириамель. – А мой отец знает, что я здесь?
– Нет, нет, не бойтесь, – успокаивающе ответил Ликтор и снова похлопал ее по руке. – Он будет говорить с Матерью Церковью.
– Он дьявол, – резко сказала Мириамель. – Не верьте ему.
Ранессин рассудительно кивнул.
– Я не забуду о вашем предупреждении, принцесса Мириамель, но иногда мой долг состоит в том, чтобы беседовать с дьяволами.
Он опустил взгляд и посмотрел на свои руки, словно рассчитывал обнаружить там решение всех проблем. Когда Диниван повел Мириамель к двери, Ликтор вежливо попрощался с ней, но его голос вновь был полон грусти.
Глава 10. Зеркало
Саймон обнаружил, что глупый гнев не хочет уходить. Они со Слудигом следовали за троллями на баранах вниз по склону, постепенно удаляясь от голых груд камней, оставшихся у них за спиной, и он чувствовал, что его мысли путаются от возмущения, и в результате он способен думать только о чем-то одном, причем не более нескольких мгновений.
Он шел быстро, хотя тело у него все еще болело и было покрыто синяками, внутри кипел гнев, а в голове метались мрачные мысли. Эйстан мертв. Еще один друг погиб. И он ничего не в силах сделать, не мог изменить реальность и даже оплакать Эйстана. И это более всего выводило его из себя: он был бессилен. Совершенно и бесповоротно.
Бледный Слудиг с запавшими глазами явно не испытывал желания разговаривать. Два обитателя равнин шли рядом по широким плоским пластам гранита, периодически преодолевая снежные сугробы, которые копыта баранов превратили в белую пену.
Казалось, подножие гор растет, чтобы их встретить. После каждого поворота тропы перед глазами у путешественников возникали новые склоны, усыпанные снегом, и всякий раз появлялось ощущение, будто они становятся больше. Сиккихок, в свою очередь, растягивался и уходил в небеса по мере того, как они спускались, неизменно становясь все выше, словно гора закончила все дела со смертными и теперь возвращалась в высокую и более привычную компанию неба и облаков.
«Я тебя не забуду, – предупредил Саймон Сиккихок, оборачиваясь на огромный каменный кинжал. Он отчаянно боролся с желанием прокричать эти слова вслух. Если прищуриться, он мог бы разглядеть каменные могильные пирамиды. – Я не забуду, что мой друг похоронен на твоих склонах. Я никогда этого не забуду».
День прошел быстро. По мере того как гора становилась больше, они начинали идти быстрее, плоские промежутки между подъемами и спусками увеличивались. Саймон начал замечать следы горной жизни, которые отсутствовали выше: семьи белых и коричневых кроликов, поедавших траву в промежутках между сугробами, соек и белок, о чем-то споривших на невысоких, гнущихся под порывами ветра деревьях. Эти свидетельства жизни на голых и безжалостных скалах должны были улучшить его настроение; вместо этого его бесцельный гнев лишь усиливался. Какое право на существование имели эти мелкие незначительные животные, когда умирают люди? Почему они так стараются: ведь ястреб, змея или стрела охотника могут в любой момент погасить слабый огонек их жизней. Мысль о бессмысленном существовании в тени смерти наполняла Саймона странно возбуждающим отвращением.
Когда наступил вечер, отряд выбрал пологий участок склона, заросший кустарником, где они и разбили лагерь, – махина Сиккихока по большей части защищала их от порывов холодного, несущего снег ветра. Саймон сбросил на землю заплечный мешок и принялся собирать хворост для костра, но остановился, чтобы проследить, как солнце соскальзывает за горы на западе – одна из которых, он знал, была Урмшеймом, скалой драконов. Горизонт заливал свет, богатый разными цветами, как розы, растущие в садах Хейхолта.
Ан’наи, ситхи, родственника Джирики, погибшего, чтобы защитить своих спутников, похоронили на Урмшейме; солдат Гриммрик, жилистый спокойный мужчина, нашел свой последний приют рядом с ним. Саймон помнил, как Гриммрик насвистывал, когда они ехали на север из Наглимунда, – то были странные звуки, одновременно раздражающие и успокаивающие. Теперь он навеки смолк. Они с Ан’наи больше никогда не увидят такого заката, который сейчас наблюдал Саймон, заката сколь прекрасного, столь и бессмысленного.
Где они теперь? В раю? Но как ситхи мог там оказаться, если они не верят в рай, – и куда, по их верованиям, они отправлялись после смерти? «Наверное, их следует считать язычниками, – подумал Саймон, – значит, они другие – однако Ан’наи был верным и отважным. Разве мог он не попасть в рай? Неужели рай настолько дурацкое место?»
Гнев, отступивший на некоторое время, вернулся. Саймон со всей силы швырнул одну из найденных веток, и она полетела вниз по склону, пока не исчезла в кустарнике.
– Пойдем, Саймон, – позвал его Слудиг, оказавшийся позади от него. – Нам потребуется твой хворост для костра. Разве ты не проголодался?
Саймон даже головы не повернул в его сторону, продолжая смотреть на краснеющее небо и скрипеть зубами от разочарования. Он почувствовал, как рука легла на его плечо, и сердито ее стряхнул.
– Пожалуйста, пойдем, – мягко сказал риммер. – Скоро будет готов ужин.
– А где Эйстан? – сквозь стиснутые зубы спросил Саймон.
– Что ты хочешь сказать? – Слудиг склонил голову набок. – Ты прекрасно знаешь, где мы его оставили.
– Нет, я хотел спросить, где настоящий Эйстан?
– О, – Слудиг улыбнулся в ставшую очень густой бороду. – Его душа в раю, вместе с Усирисом и Господом.
– Нет. – Саймон повернулся, чтобы снова посмотреть на небо, где уже начали проступать мертвенно-синие оттенки ночи.
– Что? Почему ты так говоришь? – удивился Слудиг.
– Нет, он не в раю, – заявил Саймон. – Рая нет. Как он может существовать, если все представляют его по-разному?
– Ты ведешь себя глупо. – Некоторое время Слудиг его разглядывал, пытаясь осознать мысли Саймона. – Может быть, каждый отправляется в собственный рай, – продолжал солдат и снова положил руку Саймону на плечо. – Господь знает то, что Он знает. Пойдем, посидим у костра.
– Почему Господь позволяет людям умирать без всякой на то причины? – потребовал ответа Саймон, обнимая себя руками, словно пытался удержать что-то внутри. – Если Бог так поступает, значит, Он жесток. А если не жесток, ну… тогда, Он просто ничего не может сделать. Точно старик, который сидит у окна, но у него нет сил, чтобы выйти на улицу. Он стар и глуп.
– Не говори так о Боге Отце, – сказал Слудиг, в голосе которого появился холод. – Неблагодарный мальчишка не может насмехаться над Богом. Он дал тебе дар жизни…
– Это ложь! – закричал Саймон, и глаза солдата раскрылись от удивления. Взгляды троллей, сидевших у костра, устремились к ним, как только они услышали его громкий голос. – Ложь, ложь! Какие дары? Ползать, как жук, пытаться отыскать пропитание и место для ночлега, – а потом без всякого предупреждения что-то тебя раздавит? Что за дар такой?! Совершать правильные поступки… бороться со злом – как сказано в «Книге Эйдона» – но, если ты так поступаешь, тебя ждет смерть! Как Эйстана! И Моргенеса! Плохие люди продолжают жить и богатеть, и смеяться над хорошими! Все это глупое вранье!
– Ты говоришь ужасные вещи, Саймон! – сказал Слудиг, который также заговорил громче. – Ты охвачен безумием и горем…
– Все ложь – и ты идиот, если так не думаешь! – закричал Саймон, бросая хворост к ногам Слудига.
Он повернулся и побежал вниз по горной тропе, чувствуя, как нарастает боль у него внутри, такая сильная, что он с трудом мог дышать. Он мчался по извилистой тропе, пока лагерь не исчез из вида. Саймон слышал за спиной лай Кантаки, слабый и ритмичный, словно кто-то хлопал в ладоши в соседней комнате.