– Саймон, – позвал Бинабик. – Лови!
Он повернулся и успел поймать что-то твердое, что слегка рассыпалось у него в руке.
– Соль, – сказал Бинабик. – Я принес ее с собой из Минтахока. По одному куску для всех. Бараны очень любят соль, полагаю, лошади тоже.
Саймон предложил угощение серо-черной кобыле. Она взяла его, и ее губы пощекотали ладонь Саймона. Он погладил ее сильную шею, чувствуя, как она дрожит под его пальцами.
– Я не помню ее имя, – печально признался Саймон. – Эйстан мне говорил, но я забыл.
Бинабик пожал плечами и принялся раздавать соль другим лошадям.
– Я рад снова тебя видеть, – сказал Саймон кобыле. – Я дам тебе новое имя. Как тебе такое: Искательница дома или просто Искательница?
Казалось, имена не имели особого значения для лошади, она лишь махнула хвостом и ткнулась в карман Саймона, рассчитывая отыскать там еще соль.
Саймон и Бинабик вернулись к огню, кангканг уже вовсю ходил по кругу, и тролли, раскачиваясь возле костра, пели. Когда они подошли, Сискви шагнула к Бинабику, взяла его за руку и молча положила голову в капюшоне на плечо. Со стороны казалось, что тролли отлично проводят время, но вблизи Саймон увидел, что выражения на их лицах говорили совсем о другом.
– Почему они выглядят такими печальными, Бинабик? – спросил Саймон.
– У нас в Минтахоке говорят… – начал тролль. – «Скорбь для дома». Когда мы теряем кого-то из нашего народа на тропе, мы хороним его там, где он погиб, но опечалимся о нем и плачем только после того, как сами оказываемся в безопасности своих пещер. Девять наших соплеменников остались на склонах Сиккихока.
– Но ты сказал «скорбь для дома». Вы еще не вернулись домой, – заметил Саймон.
Бинабик тряхнул головой, а потом ответил на произнесенный очень тихо вопрос Сискви и только после этого снова обратил внимание на Саймона.
– Эти охотницы и пастухи готовятся к приходу остальных кануков. Сейчас гонцы передают всем нашим соплеменникам, что в горах стало небезопасно, а весна не приходит. – Бинабик устало улыбнулся. – Они уже дома, друг-Саймон.
Бинабик похлопал Саймона по руке, потом они с Сискви подошли к огню и присоединились к хору. В огонь бросили новый хворост, пламя взметнулось еще выше, и Саймону показалось, что вся речная долина засияла оранжевым светом. Погребальные песни кануков эхом разносились над неподвижной водой озера, перекрывая даже громкий голос ветра и шум водопадов. Саймон отправился на поиски Слудига и нашел риммера рядом с костром, Слудиг завернулся в плащ и держал перед собой полный мех с кангкангом. Саймон сел рядом, сделал большой глоток из меха, протянутого риммером, и некоторое время хватал ртом холодный воздух. Потом он вытер тыльной стороной ладони рот и вернул мех.
– Я тебе рассказывал про Скипхавен, Саймон? – спросил Слудиг, глядя на огонь и раскачивавшихся троллей. – Ты не видел настоящей красоты, если тебе не довелось наблюдать за девушками, что собирают омелу с мачты «Сотфенгселя», похороненного корабля Элврита. – Он сделал глоток из меха и вновь передал его Саймону. – О, милосердный Господь, я надеюсь, что у Скали из Кальдскрика осталось достаточно гордости, чтобы ухаживать за могилами кораблей в Скипхавене. Да сгниет он в аду.
Саймон сделал еще два больших глотка из меха, постаравшись, чтобы Слудиг не заметил, как он поморщился. У кангканга был отвратительный вкус, но зато он согревал.
– Скали – это тот, кто захватил земли герцога Изгримнура? – спросил Саймон.
Слудиг посмотрел на него затуманенным взором. Он уже некоторое время отдавал должное меху.
– Так и есть, – ответил риммер. – Предатель с черным сердцем, сын волчицы, настоящая падаль. Пусть он сгниет в аду. Теперь это кровная месть. – Риммер задумчиво потянул себя за бороду и посмотрел на звезды. – Кровная месть по всему миру.
Саймон вслед за Слудигом посмотрел на небо и увидел, что тучи, идущие с северо-запада, закрывают звезды. На мгновение ему показалось, будто он видит, как темная рука Короля Бурь отсекает свет и тепло. Саймон содрогнулся, поплотнее завернулся в свой плащ, но холод не уходил. Он снова потянулся к меху. Слудиг продолжал смотреть на небо.
– Мы такие маленькие, – сказал между глотками Саймон.
Казалось, теперь вместо крови в его венах течет кангканг.
– Как и звезды, кюнди-манни, – пробормотал Слудиг. – Но каждая должна оставаться такой яркой, какой только может. Выпей еще глоток.
Позднее – на самом деле Саймон не мог точно сказать, сколько прошло времени или что произошло со Слудигом, – оказалось, что он сам сидит на бревне рядом с огнем, Сискви с одной стороны, бородатый пастух Сненнек – с другой. Они все держались за руки, и Саймон напомнил себе, что он должен быть осторожен с маленькими шершавыми ладонями, которые сжимал. Все тролли вокруг раскачивались, и он вместе с ними. Они пели, и, хотя Саймон не понимал слов, он присоединился к ним, слушая, как они направляют свой храбрый рев в ночное небо, и чувствовал, что сердце стучит у него в груди подобно барабану.
– Неужели мы должны уйти сегодня? – спросил Саймон, пытаясь удержать седло на месте, пока Слудиг подтягивал подпругу в темной пещере, служившей конюшней. За стеной из елей начинался рассвет.
– Я посчитал, что это будет правильно, – сказал Бинабик, его голос звучал приглушенно, а голова скрывалась за седельными сумками, которые он проверял. – Клянусь костями Чукку! Почему я не подождал, когда мы выйдем на свет? Мы словно охотимся за белыми горностаями в глубоком снегу.
– Я бы предпочел еще денек отдохнуть, – признался Саймон.
На самом деле он чувствовал себя вполне прилично, если учесть, сколько вчера выпил, но, если не считать легкого покалывания в висках и некоторой слабости в руках и ногах, все было неплохо.
– Я тоже. Как и – вне всякого сомнения – Слудиг… – ответил тролль. – О! Киккасут! Здесь что-то острое!
– Держи крепче проклятую штуку! – прорычал Слудиг, когда седло вырвалось из рук Саймона.
Лошадь недовольно заржала и успела шагнуть в сторону, прежде чем Саймон подхватил седло.
– Но ты и сам должен понимать, – продолжал Бинабик, – что мы не знаем, сколько нам потребуется времени, чтобы преодолеть Пустоши. Если зима будет продолжать свое наступление, нам лучше сделать это как можно быстрее. Наверняка кто-то станет рассказывать о нашем возвращении тем, у кого нет к нам добрых чувств. Нам неизвестно, кому из отряда охотников удалось пережить Урмшейм. Полагаю, они видели Шип. – Он похлопал по ножнам меча, который был прикреплен к задней части седла Саймона.
Напоминание об Ингене Джеггере заставило желудок Саймона – а он чувствовал себя не лучшим образом после утренней трапезы, состоявшей из сушеной рыбы, – сжаться. Ему совсем не хотелось думать об ужасном королевском охотнике в шлеме с оскаленными зубами, который преследовал его, как мстительный призрак.
«Пожалуйста, Господи, – подумал Саймон, – пусть он погиб на горе дракона. Нам и без него хватает врагов, а такой, как он, определенно будет лишним».
– Пожалуй, ты прав, – мрачно ответил Саймон. – Но мне это не нравится.
– Как там говорил Эйстан? – спросил, выпрямляясь, Слудиг. – Теперь ты понимаешь, что значит быть солдатом?
– Да, он часто это повторял, – печально сказал Саймон.
Сисквинанамук и остальные тролли уже собрались, когда Саймон и его спутники привели оседланных лошадей. Мужчины и женщины кануки разрывались: с одной стороны, им следовало проверить, все ли они взяли с собой, а с другой – их завораживали лошади, ноги которых были длиннее, чем сами охотницы и пастухи. Поначалу лошади нервно переминались с ноги на ногу, когда маленькие люди поглаживали их, но тролли много знали после столетий использования баранов в качестве скакунов, лошади очень скоро успокоились и теперь лишь выдыхали облачка теплого воздуха, пока кануки ими восхищались.
Наконец Сискви призвала всех к порядку, а потом заговорила на языке троллей, обращаясь к Саймону и Слудигу. Бинабик улыбнулся.
– Сисквинанамук прощается с вами от лица кануков Минтахока и наших Пастыря и Охотницы. Она говорит, что народ кануков видел в последние дни много нового, и, хотя мир меняется к худшему, не все перемены были такими уж плохими. – Он кивнул Сискви, и она обратилась к Слудигу.
– Прощай, риммер, – перевел Бинабик. – Ты самый добрый крухок из всех, о которых она слышала, и никто из тех кануков, что стоят здесь, тебя больше не боится. Скажи своим Пастырю и Охотнице… – он улыбнулся, вероятно, представил, как отреагирует Изгримнур на любой из этих титулов, – … что кануки также смелый народ, но еще и справедливый, и нам не нравятся бессмысленные сражения.
Слудиг кивнул.
– Я обязательно это скажу.
Затем Сискви повернулась к Саймону.
– А ты, Снежная Прядь, не бойся. Сискви расскажет всем канукам Минтахока, потрясенным историей о том, как ты победил дракона, и о твоей отваге, которую она видела собственными глазами. И все остальные поступят так же. – Бинабик послушал еще немного и ухмыльнулся. – И еще она просит тебя быть осторожным с ее нареченным – то есть со мной – и использовать собственную отвагу, чтобы уберечь его. Она просит об этом во имя вашей новой дружбы.
Саймон был тронут.
– Скажи ей, – медленно заговорил он, – что я буду защищать ее нареченного, который стал моим другом, до самой смерти и даже после нее.
Бинабик перевел его слова, и Сискви пристально и серьезно посмотрела на Саймона. Когда Бинабик замолчал, Сискви гордо поклонилась обоим. Остальные кануки подходили и прикасались к тем, кто собирался уйти, словно хотели отправить вместе с ними частичку себя. Саймон оказался в окружении маленьких черноволосых голов, и ему снова пришлось напомнить себе, что тролли не дети, а смертные мужчины и женщины, которые любили, сражались и умирали так же отважно, как любой рыцарь Эркинланда. Мозолистые пальцы сжимали его руку, и он услышал много слов, смысла которых не сумел понять.