Тиамак накинул петлю веревки, закрепленной на рукояти ножа, на собственное запястье и прыгнул в воду. Невнятно ворча от гнева и отчаяния, он едва успел сделать вдох и закрыть рот, прежде чем зеленая мутная вода сомкнулась у него над головой.
Размахивая руками, он сразу открыл глаза. Солнечный свет просачивался сквозь поверхность воды, проникал сквозь плюмажи ила, как сквозь облака. Он бросил быстрый взгляд в сторону темного прямоугольника – днища своей лодки – и увидел, что там зависло блестящее существо. Несмотря на то, что он был охвачен дикой паникой, Тиамак ощутил миг удовлетворения от размеров рыбы, попавшейся на его крючок. Даже его отец посчитал бы ее превосходным уловом!
Тиамак устремился наверх, к своей добыче, но сверкающая рыбина метнулась от него прочь и исчезла с противоположной стороны лодки. Леска туго натянулась вдоль деревянного корпуса. Вранн отчаянно за нее дернул, но она так сильно прижалась к корпусу, что Тиамак никак не мог удобно за нее ухватиться. Он закашлялся от ужаса, посылая во все стороны пузыри. Скорее, он должен спешить! Крокодил будет рядом очень скоро!
Удары сердца гулко отдавались у него в ушах, пальцам никак не удавалось ухватить леску, рыба оставалась невидимой, словно у нее возникло извращенное желание если уж страдать, то с ним вместе, а паника делала Тиамака неуклюжим. Наконец, он сдался и оттолкнулся в сторону от дна лодки, чтобы подняться на поверхность. Он не сумел поймать рыбу. Пора спасать себя.
Слишком поздно!
Темная тень скользнула мимо него и рванулась из-под лодки вверх. Крокодил оказался не самым крупным из всех, что ему доводилось видеть, но явно был самым большим из всех, с кем Тиамак находился вместе в воде. Белый живот прошел над ним, и сужавшийся к концу хвост небрежно задел его, отбросив в сторону.
Тиамаку уже не хватало дыхания, в груди начало жечь, воздух стремился пузырями вырваться наружу, в мутную воду. Он заработал ногами, перевернулся, ощущая давление на глаза, и увидел силуэт крокодила, похожий на тупую стрелу, который устремился в его сторону, раскрыв страшные челюсти. Тиамак успел увидеть красную темноту и бесконечные ряды зубов, резко развернулся и взмахнул рукой, глядя на ужасающе медленное движение ножа сквозь толщу воды. Рептилия задела его ребра, оцарапав жесткой шкурой, пока он пытался свернуть в сторону. Его нож неглубоко вошел в бок, скользнул по шкуре и отскочил. Черно-коричневое облако сопровождало крокодила, который стал описывать возле лодки круг. Легкие Тиамака теперь казались ему невероятно огромными, они упирались в ребра, перед глазами у него появились темные пятна. Почему он такой глупец? Он не хотел умирать таким образом – утонуть и быть съеденным крокодилом!
Когда Тиамак попытался выбраться на поверхность, он ощутил мощное давление на ногу, а в следующее мгновение его потащило вниз. Нож выскользнул из его пальцев, он отчаянно размахивал руками и лягался свободной ногой, пока крокодил тащил его к темному речному дну. С его губ сорвалось облачко пузырьков, а перед глазами возникли лица Старейшин его племени, Могаиба и Роахога, Поттера и всех остальных, они смотрели на Тиамака под его тускнеющим взглядом, всем своим видом выражая презрение к его идиотизму.
Веревка от ножа была все еще привязана к его запястью, и, по мере того как Тиамак опускался в речную мглу, он пытался подтянуть к себе рукоять. Наконец его пальцы на ней сомкнулись, он собрал все силы, наклонился вперед, сопротивляясь движению вниз, и задел пальцами кривые зубы, а потом нашел кончиком ножа кожистое веко и надавил на него. Голова чудища дернулась, крокодил еще сильнее стиснул челюсти, и ногу Тиамака обожгло болью, а сердце отчаянно сжалось. Еще несколько драгоценных пузырьков воздуха вырвалось изо рта Тиамака. И тогда он надавил на рукоять ножа изо всех сил, а в голове у него завертелись обрывки слов и лиц.
Затем крокодил разжал челюсти, Тиамак изо всех сил рванулся в сторону и успел высвободить ногу, прежде чем крокодил снова сомкнул челюсти. Вода вокруг окрасилась кровью. Тиамак уже не чувствовал ногу ниже колена, а верхняя часть горела от боли, но жжение в легких было еще сильнее. Между тем крокодил по спирали уходил вниз, к речному дну. Тиамак попытался подняться вверх, к еще не забытому солнцу, но почувствовал, что искра жизни в нем умирает.
Он преодолел множество степеней мглы, прежде чем добрался до света.
На сером небе висела дневная звезда, ветер стих, и заросли рогоза стояли совершенно неподвижно. Тиамак втянул в себя возвращавший жизнь жаркий болотный воздух и всплыл на поверхность, но почти сразу стал снова опускаться, когда вода начала заполнять его легкие, словно река, разрушившая плотину и вырвавшаяся на просторы долины. Перед глазами у него вспыхивали яркие точки всех цветов радуги, пока не возникло ощущение, что он познал какой-то главный секрет. А еще через мгновение совсем рядом он увидел свою лодку, слегка подрагивавшую на воде, и все откровения исчезли. Тиамак почувствовал, как болезненная тьма ползет по его спине, подбираясь к голове, и медленно поплыл к лодке, тело неожиданно перестало болеть, и, казалось, осталась только голова, дрейфовавшая на поверхности воды. Он добрался до борта плоскодонки, вцепился в него, собираясь с духом, потом перевалился внутрь, сильно поцарапав шею, но ему было все равно. Только теперь им полностью овладела темнота, Тиамак перестал сопротивляться и погрузился в нее.
Тиамак пришел в себя и увидел, что небо стало красным, как кровь, над болотом разгуливал горячий ветер, и ему показалось, будто пылающее небо пробралось ему в голову – и она горит, точно горшок, только что вынутый из печи для обжига. Пальцами, неуклюжимыми, как кусочки дерева, он взял запасную набедренную повязку со дна лодки и перевязал изувеченную ногу, он не знал, насколько сильно она пострадала, – от колена до ступни нога была залита кровью. Он отчаянно старался сохранить сознание, чувствуя, что находится на грани обморока, и равнодушно думая о том, когда снова сможет ходить, а потом подполз к борту лодки и потянул к себе леску, все еще уходившую в воду. Из последних сил он сумел перевалить серебряную рыбу через корму и бросил ее на дно лодки, рядом с собой. Глаза у рыбы были открыты, как и рот, будто она пыталась задать Смерти вопрос.
Тиамак перевернулся на спину, посмотрел в фиолетовое небо и тут услышал далекий гром. По его лихорадочно горевшей коже ударили первые капли дождя. Тиамак улыбнулся и снова погрузился в темноту.
Изгримнур встал со скамьи, подошел к камину и повернулся так, чтобы погреть спину. Он собирался вскоре отправиться спать, но сначала хотел погрузиться в теплое облако и только потом вернуться в проклятую келью, где у него мерзла даже задница.
Он прислушивался к приглушенным разговорам – в общей комнате собралось много народа – и восхищался разнообразием языков и акцентов. Санцеллан Эйдонитис сам по себе являлся отдельным миром, даже в большей степени, чем Хейхолт, но герцогу ни на шаг не удалось приблизиться к своей цели, хотя разговоры здесь велись на самые разные темы.
Изгримнур бродил почти все утро и день по бесконечным залам, пытаясь узнать хоть что-нибудь о подозрительной паре монахов или получить хоть какие-то сведения, которые помогли бы ему выйти на след Мириамель. Но поиски не принесли успеха, лишь напомнили о могуществе Матери Церкви. Он был так огорчен из-за невозможности узнать, где находится принцесса, что ближе к вечеру окончательно покинул Санцеллан Эйдонитис.
Герцог поужинал в гостинице, расположенной по пути к горе Санцеллан, и неспешно зашагал к Залу Фонтанов, чего не делал уже много лет. Они с Гутрун посетили фонтаны в первый раз перед свадьбой, когда прибыли в Наббан во время традиционного брачного паломничества, принятого в семье Изгримнура. Ослепительная игра воды и непрерывная музыка наполнили его приятной меланхолией, хотя его по-прежнему наполняли тоска и тревога за жену, впервые за последние несколько недель он мог думать о ней, не чувствуя одуряющей боли. Она наверняка в безопасности – как и Изорн. Он говорил себе, что должен в это верить, – ничего другого ему не оставалось. Остальная часть его семьи, другой сын и две дочери остались на попечении опытного тана Тоннруда в Скогги. В тех случаях, когда все становилось неопределенным, нужно было верить в милосердие Господа.
После прогулки Изгримнур вернулся в Санцеллан, он заметно успокоился и был полон решимости возобновить поиски. Его спутники во время утренней трапезы уже поели, но рано ушли; старый Септес объяснил, что они живут по «сельскому режиму». Герцог сидел и слушал разговоры соседей, но тщетно.
Большая часть сплетен – пусть и с огромной осторожностью – касалась отношения Ликтора Ранессина к тому, что Бенигарис стал герцогом Наббана, и насколько он считает это законным. Разумеется, Ликтор не сможет ничего изменить – Бенигарис в любом случае останется сидеть на троне, но Дом Бенидривин и Мать Церковь уже давно сумели достичь нелегкого баланса, необходимого для управления Наббаном. Многие опасались, что Ликтор может совершить необдуманный поступок, например, обвинит Бенигариса на основании слухов в том, что новый герцог предал отца или не защитил его должным образом во время сражения у Наглимунда, но наббанайские священники – те, что выросли в Санцеллане, – сразу принимались заверять гостей, что Ранессин благородный и дипломатичный человек. Ликтор, говорили они, примет правильное решение.
Герцог Изгримнур помахал полами сутаны, рассчитывая направить теплый воздух внутрь. Если бы только честь и дипломатичность Ликтора могла решить все проблемы…
«Конечно! Вот же решение! Будь прокляты мои невежественные глаза за то, что я не увидел очевидного раньше! – Изгримнур хлопнул ладонью по своему бедру и довольно рассмеялся. – Я поговорю с Ликтором. В любом случае, он не выдаст мою тайну. Как и секрет Мириамель. Если у кого-то и достаточно власти, чтобы ее найти, не привлекая внимания к поискам, то это у его святейшества».