У Гутвульфа вдруг появилась искра надежды.
– Ты подозреваешь Прайрата в предательстве?
Искра тут же погасла.
– Нет, Гутвульф, ты неправильно меня понял. Просто я знаю, что тебе не по себе в присутствии священника. В этом нет ничего удивительного: прежде я и сам чувствовал себя не слишком уверенно рядом с ним. Но теперь я другой человек. Совсем другой. – Король разразился странным смехом, а потом его голос поднялся до крика: – Хенфиск! Принеси еще – и поспеши, будь ты проклят!
Новый виночерпий короля появился из соседней комнаты, держа полный кувшин в розовых руках. Гутвульф наблюдал за ним с мрачным видом. Он не сомневался, что пучеглазый брат Хенфиск является шпионом Прайрата, но и с ним самим было что-то не так. На лице монаха, казалось, навеки застыла идиотская ухмылка, словно он горел желанием поделиться замечательной шуткой, но никак не мог этого сделать. Однажды граф Утаниата попытался заговорить с ним в коридоре, но Хенфиск только молча на него смотрел с такой широкой улыбкой, что Гутвульфу показалось: еще немного, и его лицо разделится на две половинки. Гутвульф ударил бы любого другого виночерпия за такое высокомерие, но в последнее время граф не знал, как отреагирует Элиас на такой поступок. Кроме того, у полоумного монаха был крайне неприятный вид, его кожа казалась странной – словно кто-то сжег и ободрал верхний слой. Гутвульфу совсем не хотелось к нему прикасаться.
Когда Хенфиск наливал темную жидкость в кубок Элиаса, несколько дымящихся капель упало на руки монаха, но виночерпий даже не вздрогнул, и безумная улыбка не сходила с его губ. Гутвульф с трудом сдержал дрожь. Безумие! Во что превратилось королевство?
Элиас полностью проигнорировал эпизод, он смотрел в окно.
– У Прайрата есть… тайны, – наконец медленно проговорил он, словно тщательно обдумывал каждое слово.
Граф заставил себя слушать внимательно.
– Но только не от меня, – продолжал король, – неважно, понимает он это или нет. Среди прочего, он думает, будто я не знаю, что мой брат Джошуа пережил падение Наглимунда. – Он поднял руку, чтобы успокоить удивленного Гутвульфа. – Еще одна тайна, которая не является тайной: он намерен разобраться с тобой.
– Со мной? – Для Гутвульфа слова короля стали неожиданностью. – Прайрат планирует меня убить? – Вскипевший в нем гнев подпитывался страхом.
Король улыбнулся, и его губы раздвинулись, обнажив зубы, как у загнанной в угол собаки.
– Уж не знаю, планирует ли он тебя убить, Волк, но он хочет, чтобы ты ему не мешал. Прайрат считает, что я слишком тебе доверяю, по его мнению, я должен прислушиваться только к нему. – Элиас хрипло рассмеялся.
– Но… но Элиас… – Гутвульф был окончательно выведен из равновесия. – И что ты намерен делать?
– Я? – Взгляд короля оставался совершенно спокойным. – Я ничего не намерен делать. Как и ты.
– Что?!
Элиас откинулся на спинку трона, и его лицо на мгновение исчезло в тени огромного черепа дракона.
– Конечно, ты можешь себя защитить, – весело сказал Элиас. – Я лишь хотел сказать, что не могу тебе позволить убить Прайрата, – ну, если предположить, что ты сможешь, в чем у меня нет никакой уверенности. Если откровенно, старый друг, сейчас он для меня важнее тебя.
Слова короля повисли в воздухе и показались Гутвульфу настолько безумными, что у него появилось ощущение, будто это не более чем сон. Но после того как прошло некоторое время, а в зале ничего не изменилось, он заставил себя заговорить.
– Я не понимаю, – признался Гутвульф.
– Ты и не должен. Во всяком случае, пока. – Элиас наклонился вперед, и его глаза стали яркими, как светильник под зеленым стеклом. – Но однажды ты поймешь, Гутвульф. Я надеюсь, ты доживешь до этого момента. Однако сейчас я не могу допустить, чтобы ты мешал Прайрату, поэтому, если хочешь, можешь покинуть замок, и я тебя пойму. Ты единственный друг, который у меня остался. Твоя жизнь важна для меня.
Граф Утаниата собрался рассмеяться в ответ на такое странное заявление, но ему помешало ощущение надвигающегося кошмара.
– Но я не так важен, как Прайрат?
Рука короля метнулась, точно змея, и вцепилась в рукав Гутвульфа.
– Не будь глупцом! – прошипел он. – Прайрат ничто! Важно то, что Прайрат помогает мне делать! Я уже тебе говорил, что приближаются величайшие события! Но сначала должны наступить… перемены.
Гутвульф посмотрел на лихорадочное лицо короля и понял, как что-то в нем умерло.
– Я чувствую некоторые перемены, Элиас, – мрачно сказал он. – А другие я видел.
Его старый друг посмотрел на него и странно улыбнулся.
– О, ты имеешь в виду замок. Да, некоторые изменения происходят прямо здесь. Но ты все еще не понимаешь.
Гутвульф никогда не отличался терпением и с трудом сдерживал ярость.
– Так помоги мне понять, – взмолился он. – Расскажи, что ты делаешь!
Король покачал головой.
– Ты все равно не поймешь – не сейчас и не так. – Он снова откинулся назад, его лицо скользнуло в тень, и возникло ощущение, что теперь огромная клыкастая голова с пустыми глазницами принадлежит Элиасу.
В зале надолго повисла тишина, и Гутвульф слушал унылые голоса воронов за окном.
– Иди сюда, старый друг, – наконец сказал Элиас, который заговорил медленно и взвешенно. Когда Гутвульф поднял на него взгляд, король наполовину вытащил двуручный меч из ножен. От металла исходило темное сияние, черное и ползучее, серое, подобное пятнистому брюху древней рептилии. Вороны внезапно стихли. – Иди сюда, – повторил король.
Граф Утаниата не мог оторвать от клинка глаз. Остальная часть зала стала серой и нереальной; сам меч, казалось, испускал сияние без света, отчего воздух становился тяжелым, точно камень.
– Ты убьешь меня прямо сейчас, Элиас? – Гутвульф чувствовал, как его слова набирают тяжесть, каждое следующее ему давалось все труднее. – И избавишь Прайрата от проблем?
– Прикоснись к мечу, Гутвульф, – сказал Элиас. Казалось, его глаза разгорались ярче по мере того, как зал погружался во тьму. – Подойди и коснись меча. И тогда ты поймешь.
– Нет, – слабо возразил Гутвульф, с ужасом наблюдавший, как рука помимо его воли тянется к мечу. – Нет, я не хочу прикасаться к этой проклятой штуке… – его рука находилась прямо над уродливым, медленно мерцавшим клинком.
– Проклятая штука? – Элиас рассмеялся, и Гутвульфу показалось, что его голос доносится издалека. Элиас взял руку друга с нежностью любовника. – Ты даже представить не можешь. Тебе известно его имя?
Гутвульф смотрел, как его пальцы медленно прижимаются к подвергшейся множеству ударов поверхности меча. Мертвящий холод начал охватывать его руку, бесчисленные ледяные иголки впивались в его кожу. А вслед за холодом пришла огненная тьма. Голос Элиаса удалялся все быстрее.
– Джингизу его имя… – говорил король. – Его зовут Скорбь…
И посреди чудовищного тумана, что окутывал его сердце, сквозь саван инея, который проник в глаза, уши и рот, Гутвульф ощутил жуткую песнь триумфа меча. Она звенела у него внутри, сначала мягко, но с каждым мгновением набирая силу, пугающая, могучая музыка, в первые мгновения соответствовавшая его собственным ритмам, а потом их поглотившая – и вот песнь его души превратилась в мрачный триумфальный напев.
Скорбь пел у него внутри, наполняя его душу. Он услышал, как он закричал его собственным голосом, как будто он сам превратился в меч или меч стал Гутвульфом. Скорбь был живым и кого-то искал. Как искал сам Гутвульф: нет, он не подчинился чуждой мелодии. Они с клинком были единым целым.
Меч по имени Скорбь искал своих братьев.
Он их нашел.
Гутвульф увидел два ослепительно сиявших предмета, совсем близко, но дотянуться до них не мог. Ему отчаянно хотелось находиться рядом с ними, присоединиться к их гордой мелодии, чтобы вместе создавать еще более великую музыку. Он мучительно стремился к ним, то было бескровное, лишенное тепла желание, словно треснувший колокол, пытающийся звонить, как магнит, мечтающий об истинном севере. Всего их было трое, он и два других, три песни, подобных которым он не слышал прежде, но каждая оставалась незаконченной без остальных. Он тянулся к братьям, словно хотел их коснуться, но они были слишком далеко. Их разделяло лишь расстояние. И как бы ни пытался Гутвульф, он не мог их приблизить, воссоединиться с ними.
Наконец неустойчивое равновесие нарушилось, и его отшвырнуло в пустоту, он начал долгое, долгое падение…
Он медленно становился собой – Гутвульфом, человеком, рожденным от женщины, – но продолжал падать сквозь тьму. Его охватил ужас.
Время ускорило свой бег. Он чувствовал, как могильные черви поглощают его плоть, как распадается на части где-то глубоко внутри черной земли, превращаясь во множество частиц, пытавшихся кричать, не имея голоса; и одновременно, подобно порыву ветра, он со смехом летал среди звезд, направляясь в бесконечное количество мест между жизнью и смертью. На миг сама дверь Тайны распахнулась, и в дверном проеме появилась тень, которая его манила…
Еще долго после того, как Элиас спрятал меч в ножны, Гутвульф, задыхаясь, лежал на ступеньках Трона из костей дракона, его глаза горели от слез, а пальцы бессильно сжимались и разжимались.
– Теперь ты понимаешь? – спросил король, сияя от удовольствия, словно дал отведать другу превосходного вина. – Теперь ты понимаешь, почему я не могу проиграть?
Граф Утаниата медленно поднялся на ноги. Его одежда испачкалась. Он молча отвернулся от своего короля и, пошатываясь, не оборачиваясь, вышел из тронного зала.
– Ты видишь? – крикнул ему вслед Элиас.
Три ворона опустились на подоконник рядом друг с другом, и их желтые глаза пристально смотрели на короля.
– Гутвульф? – Элиас больше не кричал, но его голос разнесся по тронному залу, как колокол. – Вернись, старый друг.
– Смотри, Бинабик! – воскликнул Саймон. – Что делают птицы?!