Ветер заметно усилился, стремительные потоки дождя обрушивались на палубу, проходя через мерцавший свет фонарей, превращались в золотые водопады и тут же исчезали в темноте. Оглушительно гремел гром.
– Давайте хотя бы сядем под тентом, леди Мария, – воскликнул Аспитис, – иначе мы подхватим какую-нибудь ужасную лихорадку! – Он повел ее на корму, где над планширом был натянут гудевший под порывами холодного ветра тент в красную полоску. Рулевой в хлопавшем на ветру плаще поклонился, когда они нырнули под тент, но продолжал крепко держать румпель. Они устроились рядом на куче мокрых тряпок.
– Благодарю вас, – сказала Мириамель. – Вы очень добры. Я чувствую себя ужасно глупой – мне не следовало вас беспокоить.
– Меня беспокоит лишь то, что лекарство может оказаться опаснее болезни, – с улыбкой ответил Аспитис. – Если бы мой врач нас увидел, он бы начал лечить меня от воспаления мозга – я бы и глазом не успел моргнуть.
Мириамель рассмеялась, и тут же задрожала от холода. Но терпкий морской воздух заметно улучшил ее настроение. Она больше не боялась упасть в обморок – более того, сейчас чувствовала себя настолько лучше, что не стала просить графа Эдне и Дрина убрать руку, которой он заботливо обнял ее за плечи.
– Вы странная и пленительная девушка, леди Мария, – едва слышно прошептал Аспитис, и его слова едва не заглушил стонавший ветер. Мириамель ощущала его теплое дыхание на замерзшей коже около уха. – Я чувствую, что в вас заключена какая-то тайна. Неужели все сельские девушки такие загадочные?
У Мириамель совершенно определенно возникло два противоположных отношения к дрожи, охватившей ее тело. Страх и возбуждение смешались, образуя нечто опасное.
– Не надо, – наконец сказала она.
– Что не надо, Мария? – Несмотря на отчаянный рев бури, прикосновения Аспитиса оставались нежными и шелковистыми.
Шквал сбивавших с толку образов унес ветер – холодное отстраненное лицо отца, кривая улыбка молодого Саймона, берега реки Эльфвент, мерцавшие светом и тенями. Теплая кровь громко шумела в ушах Мириамель.
– Нет, – сказала она, высвобождаясь из цепкой руки Аспитиса.
Мириамель сделала несколько шагов вперед, вышла из-под тента и выпрямилась. Дождь тут же ударил ей в лицо.
– Но Мария…
– Спасибо за чудесный ужин, граф Аспитис. Я доставила вам много беспокойства и прошу у вас прощения.
– Вам нет нужды искать прощения, миледи, – заверил ее граф.
– Тогда я желаю вам спокойной ночи.
Мириамель постояла под порывами сильного ветра, неуверенной походкой пересекла палубу и по лесенке спустилась в узкий коридор. Распахнув дверь, она вошла в каюту, которую делила с Кадрахом, и помедлила в темноте, прислушиваясь к ровному шумному дыханию монаха, довольная, что он не проснулся. Через несколько мгновений она услышала шаги спускавшегося Аспитиса; потом открылась и закрылась дверь его каюты.
Мириамель долго стояла, прислонившись спиной к двери. Ее сердце билось так быстро, словно она пряталась от смертельной опасности.
Неужели это любовь? Страх? Какие чары наложил на нее златовласый граф, что теперь она испытывала такие дикие чувства и страх? Она задыхалась, как загнанный заяц.
Мысль о том, чтобы лечь в кровать и попытаться заснуть, когда рядом на полу храпел Кадрах, показалась ей невыносимой. Мириамель слегка приоткрыла дверь и прислушалась, потом выскользнула в коридор и снова поднялась на палубу. Несмотря на то что дождь продолжался, буря, как ей показалось, начала стихать. Однако палуба все так же раскачивалась, и она смогла добраться до тента, только крепко держась за поручни, хотя заметила, что море заметно успокоилось.
Мириамель привлекли звуки беспокойной, но странным образом красивой мелодии, песня длилась, пронизывая ночную бурю, точно серебристо-зеленая нить. Она становилась то оглушительно громкой, то совсем тихой, и каждая следующая часть так сильно отличалась от предыдущей, что Мириамель уже не удавалось вспомнить, что было лишь мгновение назад, или понять, как могло существовать то, что как-то отличалось от происходившего в данный момент.
Ган Итаи сидела, скрестив ноги на полубаке и закинув голову назад, капюшон упал на плечи, а белые волосы разметал ветер. Она раскачивалась, закрыв глаза, словно ее песня была быстрой рекой и ниски требовались все силы, чтобы ее контролировать.
Мириамель надвинула капюшон и уселась под сомнительную защиту тента, чтобы ее послушать.
Ниски пела около часа, легко переходя от одной мелодии к другой. Иногда текучие слова напоминали стрелы, летевшие за борт, чтобы искриться и жалить, в другие моменты больше походили на самоцветы, ослеплявшие богатством своего многоцветия. Мелодия ни разу не прервалась, казалось, она рассказывала о мирных зеленых глубинах, о сне и приближении тяжелой успокаивающей тишины.
Внезапно Мириамель очнулась, а когда подняла голову, увидела, что Ган Итаи с любопытством смотрит на нее с полубака. Теперь, когда ниски перестала петь, рев океана стал странно ровным и лишенным мелодии.
– Что ты здесь делаешь, дитя? – спросила ниски.
Мириамель неожиданно смутилась. Никогда прежде ей не доводилось находиться рядом с поющей ниски, и теперь казалось, что она стала свидетельницей чего-то очень личного.
– Я вышла на палубу подышать свежим воздухом. Я ужинала с графом Аспитисом, а потом мне стало нехорошо. – Она сделала глубокий вдох и дрогнувшим голосом добавила: – Вы замечательно поете.
Ган Итаи лукаво улыбнулась.
– Это правда, в противном случае «Облако Эдны» не сделало бы столько благополучных рейсов. Конечно, ты права, но такова моя жизнь.
Мириамель бросила быстрый взгляд на морщинистое лицо Ган Итаи. Глаза ниски смотрели из-под белых бровей на брызги и волны.
– Почему Кадрах назвал вас тинук… – Мириамель попыталась вспомнить слово.
– Тинукеда’я. Потому что мы Дети Океана. Твой опекун образованный человек.
– Но что это значит?
– Мы живем в океане. Даже в далеком Саду мы всегда обитали там, где кончается земля. А после того как оказались здесь, некоторые Дети Навигатора изменились. Часть из них навсегда покинули море, мне очень трудно такое понять, это, как если бы кто-то перестал дышать и заявил, что именно так следует жить. – Она покачала головой и поджала тонкие губы.
– Но откуда пришел ваш народ?
– Издалека. Светлый Ард лишь последний наш дом.
Некоторое время Мириамель размышляла.
– Я всегда считала, что ниски подобны враннам. Вы очень похожи на вранна.
Ган Итаи рассмеялась свистящим смехом.
– Я слышала, – сказала она, – что некоторые животные, хотя и совсем разные, становятся похожими, потому что делают одинаковые вещи. Возможно, вранны, как и тинукеда’я, слишком долго жили, склонив головы. – Она снова рассмеялась, и Мириамель подумала, что ее смех нельзя назвать счастливым. – А теперь, дитя, – после паузы заговорила ниски, – твоя очередь отвечать на вопросы. Почему ты здесь?
Вопрос застал Мириамель врасплох.
– Что?
– Почему ты здесь? Я подумала над твоими словами и поняла, что не совсем тебе верю, – продолжала Ган Итаи.
– Но граф Аспитис верит, – довольно резко ответила Мириамель.
– Возможно и верит, но я другая. – Ган Итаи повернулась и посмотрела на Мириамель. Даже в тусклом свете фонаря черные глаза ниски мерцали, как антрацит. – Ответь мне.
Мириамель покачала головой и попыталась встать, но тонкая сильная рука сжала ее плечо.
– Извини, – сказала Ган Итаи. – Я тебя напугала. Позволь успокоить. Я пришла к выводу, что в тебе нет зла – во всяком случае для «Облака Эдны», – а меня прежде всего интересует благополучие корабля. Я считаюсь странной среди моего народа, потому что быстро принимаю решения. И когда мне нравится кто-то или что-то, этого для меня достаточно. – Она коротко рассмеялась. – Я решила, что ты мне нравишься, Мария, если тебя действительно так зовут. Если хочешь, пусть твое имя остается таким. Тебе не следует меня бояться, только не старую Ган Итаи.
Мириамель не выдержала: ночь, выпитое вино, Аспитис… и неожиданно расплакалась.
– Ну, не надо, дитя, не надо… – Легкая рука Ган Итаи погладила Мириамель по спине.
– У меня нет дома. – Мириамель с трудом сдержала слезы и почувствовала, что готова рассказать вещи, которые следовало держать при себе, как бы ей ни хотелось разделить с кем-то свое тяжкое бремя. – Я… беглянка.
– И кто тебя преследует? – спросила Ган Итаи.
Мириамель покачала головой. Высоко взлетели брызги, нос корабля стал уходить вниз.
– Я не могу вам рассказать, но мне грозит ужасная опасность. Поэтому и пришлось спрятаться на корабле.
– А монах? Твой ученый опекун? Ему также грозит опасность?
Вопрос Ган Итаи заставил Мириамель задуматься. Ей следовало осмыслить многие вещи, но у нее всякий раз не хватало времени.
– Да, полагаю, и ему тоже.
Ниски кивнула, словно узнала именно то, что хотела.
– Не бойся, я сохраню твою тайну.
– И не расскажете Аспитису… графу?
Ган Итаи покачала головой.
– Моя личная преданность… тут все гораздо сложнее. Но я не могу тебе обещать, что он ничего не узнает. Он умен, владелец «Облака Эдны».
– Я знаю, – с чувством ответила Мириамель.
Между тем буря вернулась, дождь полил сильнее, и Ган Итаи наклонилась вперед, глядя на вспененное ветром море.
– Клянусь Домом Ве, они совсем недолго сохраняют спокойствие! Проклятье, какие они сильные! – Она повернулась к Мириамель. – Боюсь, настало время продолжить пение. Тебе лучше спуститься в каюту.
Мириамель смущенно поблагодарила ниски за компанию, встала и спустилась по скользкой лестнице с полубака. Гром ревел, точно зверь, рыскающий во тьме. Мириамель вдруг охватили сомнения: правильно ли она поступила, доверившись этому странному существу.
У люка она остановилась и склонила голову набок. У нее за спиной, в черной ночи, песня Ган Итаи вновь вступила в схватку с бурей, тонкая лента, что должна была сдержать разгневанное море.