Мириамель ничего не ответила, но его голос стал утешительным бальзамом для тяжелых мыслей. Аспитис снова заговорил, стал рассказывать о ее красоте и доброте. В лихорадочной печали слова не имели ни малейшего смысла, но они звучали нежно и убедительно. Мириамель чувствовала, что начинает успокаиваться, как испуганная лошадь. Когда он скользнул под одеяло, она ощутила его кожу рядом со своей, теплую, гладкую и твердую, что-то прошептала, протестуя, но тихо, без особой убедительности: в некоторой степени происходящее казалось ей проявлением доброты с его стороны.
Его губы коснулись ее шеи. Руки Аспитиса путешествовали по телу Мириамель со спокойной уверенностью хозяина, словно он имел дело с прелестной вещицей, которая принадлежала лишь ему. Из глаз Мириамель снова полились слезы. На нее навалилось одиночество, и она позволила ему себя обнять, но не могла ничего не чувствовать от его прикосновений. В то время как часть ее желала только, чтобы он ее обнимал, дарил успокаивающее тепло, тихую гавань вроде той, где сейчас стояло на якоре и легко покачивалось «Облако Эдны», и его не тревожили бури, что бушевали в великом океане, другая ее часть хотела вырваться на свободу и безумно бежать навстречу опасности. А еще, где-то глубоко внутри, пряталась другая тень, тень темного сожаления, привязанная к ее сердцу железными цепями.
Тонкий луч света, падавший из щели в дверном проеме, вспыхнул в волосах Аспитиса, который прижался к Мириамель. А что, если кто-то войдет? На дверях не было засова. Она начала сопротивляться. Он неправильно понял причину ее страха и стал шептать успокаивающие слова о ее красоте.
Каждый локон его волос был необычным и разным, как дерево. Его голова казалась лесом, темные очертания тела высились над ней, точно далекая гора. Мириамель тихо заплакала, не в силах противиться неумолимости.
Время скользило в тенях, и Мириамель казалось, что ее куда-то уносит сильное течение. Аспитис снова заговорил.
Он любил ее, доброту, разум и очарование.
Его слова, подобно ласкам, были слепыми, но воспламеняли. Мириамель не волновали комплименты, но она чувствовала, как ее сопротивление растворяется перед его силой и уверенностью. Он заботился о ней, хотя бы немного. Он мог спрятать ее в темноте, закрыть, точно плащом. И она исчезнет в глубинах надежного леса, пока мир снова не станет нормальным.
Корабль тихонько покачивался на волнах.
Он защитит ее от тех, кто может причинить ей вред, сказал он. Он никогда ее не бросит.
Наконец Мириамель ему отдалась. Она ощутила боль, но были еще и обещания. Она ни на что большее не рассчитывала. В некотором смысле этот урок мир уже ей преподал.
Полная новых странных ощущений, не испытывая удовлетворения ни от одного из них, Мириамель тихо сидела за обеденным столом напротив Аспитиса и возила вилкой еду по тарелке. Она не понимала, зачем граф заставил ее прийти и находиться с ним в этом ярко освещенном свечами помещении. Не понимала, почему совсем не чувствовала влюбленности.
В дверь постучал, а потом вошел солдат.
– Мы поймали его, милорд, – сказал он.
Его удовлетворение относилось к исправленной ошибке, которую они допустили ранее, когда монах сумел сбежать. Мириамель, сидевшая напротив графа Аспитиса, напряглась.
Солдат отступил в сторону, и два его товарища втащили Кадраха, который висел между ними. Монах с трудом держал голову. Возможно, они его избили? Мириамель почувствовала жалость и тошноту. В каком-то смысле она рассчитывала, что Кадрах исчезнет и она больше его не увидит. Когда Кадраха не было рядом, ненавидеть его становилось заметно легче.
– Он пьян, лорд Аспитис, – сказал солдат. – В стельку. Мы нашли его в «Уже с перьями», в восточной части доков. Он купил себе место на торговом корабле из Пердруина, но напился и проиграл его.
Кадрах поднял затуманенный взор, и его лицо исказила гримаса отчаяния. Даже со своего места за столом Мириамель чувствовала запах вина.
– Я бы его от-тыграл, да. От-тыграл бы. – Он покачал головой. – Может, и нет. Удача ушла. Вода стала подниматься…
Аспитис встал, обошел стол, протянул руку, взял монаха за подбородок и сжал его сильными пальцами так, что у Кадраха покраснели щеки. Он заставил его поднять голову, и их взгляды встретились.
Граф повернулся к Мириамель.
– Он уже поступал так прежде, леди Мария?
Мириамель беспомощно кивнула. Она бы очень хотела оказаться сейчас в другом месте.
– Так или иначе.
Аспитис вновь посмотрел на монаха.
– Какой странный человек. Почему бы ему просто не покинуть службу у вашего отца, а не убегать, как вору? – Граф повернулся к слуге. – Ты уверен, что у нас ничего не пропало?
Слуга кивнул.
– Ничего, милорд.
Кадрах попытался высвободить подбородок из пальцев Аспитиса.
– У меня было золото, – пробормотал монах. – Ничего не крал. Нет нужды убегать… – Он бросил неуверенный взгляд на Мириамель, и в его голосе появилось отчаяние. – Опасность… буря до нас доберется. Опасно.
Граф Эдны выпустил подбородок монаха и вытер пальцы о скатерть.
– Он боится шторма? Я знаю, он плохой моряк, но все же… это очень странно. Будь он моим слугой, я бы крепко его выпорол за такие фокусы. И все же он определенно должен быть наказан за побег от своей невинной воспитанницы. Кроме того, он больше не должен делить с вами каюту, леди Мария. – Граф Аспитис ободряюще улыбнулся. – Возможно, он сошел с ума или им завладела пьяная фантазия. Он говорит о какой-то опасности, но, на мой взгляд, опасность исходит от него самого. Он останется в заключении на корабле, пока я не верну вас в Наббан, а его мы передадим в руки Матери Церкви.
– В заключении? – спросила Мириамель. – Но это совсем не…
– Я не могу оставить его на свободе, чтобы он причинял вам горе или тревожил, миледи. – Аспитис повернулся к солдату. – Трюм будет для него самым подходящим местом. Дай ему хлеба и воды и надень ножные кандалы.
– О нет! – Мириамель пришла в ужас.
Она презирала монаха и его трусливое предательство, но мысль о том, что живой человек будет жить на цепи, в темном трюме…
– Пожалуйста, миледи, – голос Аспитиса оставался нежным, но твердым. – Я должен поддерживать порядок на своем корабле. Я предоставил убежище вам, а также человеку, который вас сопровождал. Он был вашим опекуном. Однако он предал ваше доверие. И я все еще не уверен, что он ничего у нас не украл, возможно, он намерен продать кому-то сведения о моей миссии в Винитте. Нет, я боюсь, вы должны предоставить решать вопросы с этим человеком мне, прелестная Мария. – Он махнул рукой, и двое охранников увели Кадраха.
Мириамель почувствовала, как глаза у нее наполняются слезами. Они потекли по щекам, и она вскочила со стула.
– Прошу меня простить, граф Аспитис, – пролепетала она и направилась вокруг стола в сторону двери. – Я хочу прилечь.
Он догнал ее прежде, чем она успела открыть дверь, схватил за руку и повернул лицом к себе. – Мириамель ощутила жар его тела и отклонила лицо в сторону, прекрасно понимая, как глупо выглядит с красными глазами и мокрыми щеками.
– Пожалуйста, милорд, отпустите монаха.
– Я знаю, что вы чувствуете себя потерянной, прелестная Мария, – тихо сказал Аспитис. – Не бойтесь, вы будете в безопасности.
Она чувствовала, что готова уступить и что становится покорной. Силы понемногу ее оставляли. Она так устала от бегства и необходимости прятаться. И хотела лишь одного: чтобы кто-то ее обнял и заставил все проблемы отступить…
Мириамель вздрогнула и отстранилась.
– Нет. Это неправильно. Неправильно! Если вы его не отпустите, я не останусь на вашем корабле! – Она выскочила в дверь и споткнулась.
Аспитис оказался рядом прежде, чем она добралась до лестницы. Смотрящая за морем Ган Итаи продолжала что-то тихонько напевать в темноте над ними.
– Вы огорчены, леди, – сказал он. – Вы правы, вам необходимо прилечь.
Она сопротивлялась, но он крепко ее держал.
– Я требую, чтобы вы меня отпустили! Больше я не хочу здесь оставаться. Я сойду на берег и сама отыщу способ покинуть Винитту.
– Нет, миледи, этого не будет.
– Отпустите мою руку, – вскричала Мириамель. – Вы делаете мне больно.
Где-то наверху песнь Ган Итаи на мгновение прервалась.
Аспитис наклонился вперед, и его лицо оказалось совсем рядом с лицом Мириамель.
– Я думаю, пора прояснить некоторые вещи в наших отношениях. – Он коротко рассмеялся. – На самом деле, нам нужно о многом поговорить – позднее. А сейчас вы отправитесь в свою каюту. Я закончу ужин и приду.
– Я не пойду.
– Нет, пойдете. – Он произнес эти слова с такой спокойной уверенностью, что ее гневный ответ остался непроизнесенным – от страха у Мириамель перехватило горло. Аспитис прижал ее к себе, потом развернул и заставил пойти вперед по коридору.
Песня смотрящей за морем смолкла. Затем она возобновилась, становясь то громче, то затихая, Ган Итаи неотрывно смотрела в спокойное море.
Глава 27. Черные сани
– Они уже совсем близко, – выдохнул Слудиг. – Если до твоей Прощальной Скалы отсюда более половины лиги, маленький человек, нам следует остановиться и принять бой.
Бинабик стряхнул воду с капюшона и наклонился к шее Кантаки. Волчица вывалила язык наружу, бока у нее вздымались и опускались, как кузнечные мехи. Они двигались вперед без передышки с самого рассвета, пробираясь через лес, где бушевала буря.
– Я бы хотел сказать тебе, что она ближе, Слудиг. Я не знаю, сколько еще нам нужно пройти, но боюсь, что большую часть дневного перехода. – Тролль погладил влажный мех Кантаки. – Ты была на высоте, моя старая подружка.
Волчица не обратила на него внимания, поглощенная тем, что лакала дождевую воду, скопившуюся во впадине пня.
– Нас преследуют гиганты, – мрачно сказал Слудиг. – Они полюбили вкус человеческого мяса. – Он тряхнул головой. – Когда мы примем последний бой, некоторые из них пожалеют, что с нами связались.