Огромное существо хохотало и горело, не испуская света. Более того, создавалось впечатление, что оно всасывало все яркое в себя, становилось плоским и росло. Дикий, извивавшийся сгусток тел окружал его, головы и руки кричавших ситхи метались силуэтами на фоне алого пламени.
Охваченный паникой Саймон огляделся по сторонам. Джирики исчез.
Теперь из хаоса возник новый звук, он стремительно усиливался, пока не стал равен ужасному веселью существа Красной Руки. Ясиру наполнил хриплый лай вышедшей на охоту своры собак.
Орда бледных существ заполнила Ясиру. Внезапно белые псы оказались всюду, в их узких глазах отражался адский свет существа, возвышавшегося в центре зала, псы лаяли, дико выли и щелкали красными челюстями.
– Руакха, руакха зида’я! – услышал Саймон крик Джирики, который находился где-то рядом. – Тси’э-иси’ха ас-Шао Иригу!
Саймон застонал, в отчаянии пытаясь отыскать хоть какое-то оружие. Гибкое белое существо метнулось мимо него, оно держало что-то в пасти, откуда что-то капало.
Джингизу.
В сознании Саймона возникло воспоминание. Как если бы пламя снаружи вызвало пламя внутри, пылающий язык памяти рвался вверх: черные глубины под Хейхолтом, сон о трагедии и призрачный огонь.
Джингизу. Сердце всей Скорби.
Буря хаоса набирала силу, тысячи глоток кричали в наполненной искрами темноте, пылавшие конечности и полные ужаса глаза, безумные голоса стаи Стормспайка. Саймон попытался удержаться на ногах, но потом бросился на землю. Разбежавшиеся в разные стороны ситхи нашли свои луки, и теперь в дымном воздухе летали стрелы, различимые только в редких полосах света.
Пес бросился к Саймону, но рухнул на землю у его ног, стрела с синим оперением пробила ему шею. Полный отвращения Саймон отполз от его тела и принялся шарить по траве, натыкаясь на пепел сгоревших бабочек. Его рука сомкнулась на камне, он сжал его и поднял и пополз вперед, точно слепой крот, в ту сторону, где жар и шум были самыми сильными, он и сам не понимал, что его туда влекло, возможно, сейчас он беспомощно переживал сон, видение призрачных фигур, метавшихся в панике, пока их дом умирал в пламени.
Огромный зверь, самый большой пес из всех, что Саймону доводилось видеть, прижал Шима’онари спиной к почерневшему от пламени стволу огромного ясеня, лишив властителя ситхи возможности для маневра. Одежда Шима’онари дымилась. Безоружный отец Джирики держал массивную голову пса двумя руками, стараясь отвести клацавшие челюсти от своего лица. Вокруг них мерцали странные цвета, синий и яростный красный.
Рядом с отцом Джирики и несколько других ситхи окружили ревущее огненное существо. Казавшийся совсем невысоким рядом с ним принц Джирики стоял перед зверем Красной Руки, и меч Индрейю из ведьминого дерева черным языком тени удерживал мерцавшее пламя.
Саймон опустил голову и пополз вперед, продолжая двигаться в сторону центра Ясиры. Грохот оглушал. Мимо проносились тела, какие-то ситхи спешили на помощь Джирики в его схватке с врагами, другие просто бежали прочь, их волосы и одежда были охвачены огнем.
Неожиданный удар швырнул Саймона на землю. Одна из собак оказалась над ним, жуткая белая морда тянулась к горлу Саймона, тупые когти скребли руки, когда он попытался вырваться. Он нашарил камень, который выпал из его руки и ударил пса по голове. Раздался жуткий визг, и зверь вцепился ему в плечо, не добравшись до горла. Саймон снова нанес удар камнем, стараясь высвободить руку, потом еще один. Пес обмяк, соскользнул с его груди, а Саймон откатился в сторону и пнул его ногой. Внезапно пронзительный крик перекрыл общий шум, по Ясире промчался порыв зимнего ветра, и Саймону показалось, что ледяной ураган прошел сквозь его тело.
Огненная фигура в центре на мгновение стала больше, а потом схлопнулась внутрь в ослепительной вспышке пламени. Грянул гром, потом Саймон ощутил мощный хлопок по ушам, и существо Красной Руки исчезло дождем шипящих искр. Новый порыв ветра повалил Саймона и многих других на землю – воздух спешил занять то место, где только что находилось пылающее существо. А затем в Ясире воцарилась странная тишина.
Ошеломленный Саймон лежал на спине и смотрел вверх. Свет вечерних сумерек постепенно возвращался, просачиваясь сквозь ветви огромного дерева, где больше не осталось живых бабочек, а пол усеивали их мертвые почерневшие тела. Саймон со стоном поднялся на дрожавшие ноги. Вокруг шевелились ошеломленные обитатели Джао э-тинукай’и. Те ситхи, что сумели найти луки и копья, добивали оставшихся собак.
Был ли пронзительный вопль предсмертным криком огненного существа? Сумел ли Джирики и другие ситхи каким-то образом его уничтожить? Саймон смотрел на тусклое марево в центре зала, пытаясь разглядеть, кто стоит у Туманного Фонаря, прищурился и сделал шаг вперед. Там была Амерасу… и кто-то еще. Саймон почувствовал, как у него сжалось сердце.
Мужчина в шлеме, имевшем форму оскаленной собачьей головы, стоял у плеча Первой Бабушки в облаке дыма, поднимавшегося над обожженной землей. Одна его рука обхватила Амерасу за талию, прижимая ее к себе, как если бы они были любовниками. Другой он медленно снимал шлем, открывая темную маску Ингена Джеггера.
– Нику’а! – громко позвал он. – Инва! Иди ко мне! – Глаза охотника горели алым огнем, отражая тлевшую кору огромного дерева.
Рядом со стволом ясеня поднялся огромный белый пес. Его обожженный мех почернел, разинутая пасть практически лишилась зубов. Шима’онари лежал неподвижно рядом с тем местом, где только что находился пес, в руке ситхи сжимал окровавленную стрелу. Нику’а сделал шаг и неуклюже упал на бок. Широкая грудь поднималась и опускалась, стали видны внутренности, которые вывалились наружу.
Глаза охотника широко раскрылись.
– Вы его убили! – закричал Инген. – Мою гордость! Лучшего из всей своры! – Он выставил Амерасу перед собой и сделал несколько шагов к умиравшему псу. Голова Первой Бабушки бессильно раскачивалась из стороны в сторону. – Нику’а! – прошипел Инген, повернулся и окинул взглядом Ясиру.
Ситхи неподвижно стояли вокруг, их лица были запачканы кровью и пеплом, они молча смотрели на Охотника.
Рот Ингена Джеггера исказился от горя, он поднял взгляд к обожженным ветвям ясеня и серому небу над ним, продолжая прижимать к груди тело Амерасу, на лицо которой упали белые волосы.
– Убийство! – закричал он, после чего наступило долгое молчание.
– Что тебе нужно от Первой Бабушки, смертный? – спокойно спросила Ликимейя. Ее белое платье было испачкано пеплом. Она стояла на коленях возле упавшего мужа, сжимая в ладонях его покрасневшую руку. – Ты уже причинил достаточно боли. Отпусти Амерасу. И покинь это место. Мы не станем тебя преследовать.
Инген посмотрел на нее как на давно забытую веху, которую видел в начале долгого путешествия. На его губах появилась жуткая улыбка, и он встряхнул тело Амерасу так, что ее голова несколько раз качнулась. Потом поднял окровавленный кулак, сжимавший собачий шлем, и помахал им, охваченный безумной радостью.
– Лесная ведьма мертва! – проревел он. – Я это сделал! Восславь меня, госпожа, я выполнил твой приказ! Он поднял вторую руку к небесам, позволив телу Амерасу, точно ненужному мешку, упасть на землю. Кровь тускло блестела на серой одежде и золотых руках Амерасу, прозрачная рукоять хрустального кинжала торчала в боку. – Я бессмертен! – закричал Королевский Охотник.
Сдавленный стон Саймона эхом раскатился в жуткой тишине Ясиры.
Инген Джеггер медленно повернулся. Он узнал Саймона, и рот Охотника изогнулся в кривой улыбке.
– Ты привел меня к ней, мальчишка.
Темная фигура, покрытая пеплом, поднялась из дымившейся груды обломков у ног Ингена.
– Вениха с’анх! – закричал Джирики и вонзил Индрейю в тело охотника.
Удар Джирики заставил Ингена сделать несколько шагов назад и согнуться вдоль клинка, который Джирики выпустил из рук. Затем Инген Джеггер выпрямился и закашлялся. Кровь стекала из уголка его рта по грязной светлой бороде, но улыбка не исчезла с лица.
– Время Детей Рассвета… подошло к концу, – прохрипел он.
И тут раздалось гудение, и внезапно оказалось, что из широкой груди Ингена торчит полдюжины стрел – он стал похож на ежа.
– Убийство!
На этот раз закричал Саймон. Он вскочил на ноги, удары его сердца в ушах были подобны грому барабанов; он услышал, как запели в полете стрелы – ситхи сделали второй залп, – и бросился к Охотнику. И поднял камень, который сжимал в руке так долго.
– Сеоман! Нет! – закричал Джирики.
Охотник опустился на колени, но не упал.
– Ваша ведьма… мертва, – выдохнул он, поднял руку и указал в сторону приближавшегося Саймона. – Солнце садится…
Еще несколько стрел вошло в его тело, и Инген Джеггер наконец рухнул на землю.
Ненависть, словно пламя, вспыхнула в сердце Саймона, когда он, высоко подняв камень, стоял над Охотником. Лицо Ингена Джеггера еще хранило улыбку, и на миг бледно-голубые глаза остановились на Саймоне. А в следующее мгновение лицо Ингена исчезло под алой кровью, а тело перевернулось после сильнейшего удара. С безмолвным криком ненависти Саймон наклонился и продолжал наносить яростные удары камнем.
Они забрали у меня все. Они смеялись надо мной. Все забрали.
Ярость превратилась в дикую радость. Он почувствовал, как наливается силой. Наконец! Он снова опустил камень на голову Ингена, поднял и опять нанес удар, и так продолжалось до тех пор, пока чьи-то руки не оттащили его в сторону, и Саймон соскользнул в красную темноту.
Кендрайа’аро привел его к Джирики. Дядя принца, как и остальные жители Джао э-тинукай’и, надели все темно-серое в знак скорби. На Саймоне были штаны и рубашка такого же цвета, их принесла ему печальная Адиту на следующий день после пожара в Ясире.
Джирики находился в чужом доме розового, желтого и бледно-коричневого цветов, похожем, как показалось Саймону, на гигантский пчелиный улей. В нем жила целительница, рассказала ему Адиту. Целительница занималась ожогами Джирики.