– Да уж. Долгий срок.
Элин с нарастающей тревогой оглядывает пещеру, понимая, насколько они ошиблись.
Стид подходит ближе к фотографии Сета, изучает ее.
– И почему именно Беа и Сет? Думаешь, они могли знать тех подростков или между ними есть другие параллели?
– Может быть, но почерк убийцы совсем другой. У тех подростков были ножевые ранения.
– А что насчет подражателя? – спрашивает Стид. – Допустим, кто-то зациклился на деле Кричера? Или, как ты уже говорила, превратил то, что происходит на острове, в фетиш.
– Возможно. – И все же нутром она чует, что это не подражатель. – Но все это явно сделали уже давно. Фотографии жертв Кричера висят здесь несколько лет, а камни… говорят о том, как они тут появились.
Стид хмурится:
– В смысле, те, которые под фотографиями?
– Да, и тот факт, что они лежат под каждым снимком. Они напоминают скалу, но как будто… – Она пытается найти нужные слова. – С их помощью как будто вели подсчет, или это трофей, отмечающий каждое убийство. Кто бы пошел на такое, если бы не был замешан?
– Да еще везде эта пыль. – Стид обводит рукой пещеру. – И ее так много. Быть может, пещера служила мастерской.
– Где камням придавали форму?
Элин нервно сглатывает и снова смотрит на камни.
– Да. Это не случайно. Кто-то сделал это намеренно.
Элин поворачивается, чтобы взглянуть еще раз, и тут ее нога на чем-то поскальзывается, на какой-то ткани. Элин направляет фонарик вниз, и он скользит во влажных от пота пальцах.
Тусклый луч высвечивает тяжелые складки ткани, припорошенные тонким слоем пыли. Крохотные частички, которые она потревожила, кружатся и сверкают в свете фонаря. Слева хорошо виден капюшон.
Это какой-то плащ.
У Элин сводит живот, когда она понимает, что это. То, что олицетворяет этот плащ, связано со всем остальным.
Жнец.
Обычно его изображают в темном плаще с капюшоном. Метафора смерти и темноты, которые он несет с собой.
Неужели это часть бредовых представлений убийцы?
Для серийных убийц такое в порядке вещей – они примеряют на себя роль могущественной божественной сущности и убеждены, что имеют право решать, кому жить, а кому умереть.
Она в ужасе понимает, что тот, кто надевал этот плащ и несет ответственность за все эти смерти, совсем недавно был здесь и не только тщательно прикреплял к стене фотографии, но и придал камням зловещую форму и положил под каждой. От этой мысли к горлу подступает тошнота. Элин размышляет о пыли, которую она заметила у губ Сета, а Мике нашел во рту Беа. Неужели убийца засовывал камни в…
Рука, до сих пор крепко сжимавшая фонарик, начинает дрожать, и луч пляшет по ткани. Чем дольше она смотрит, тем больше ей кажется, что плащ шевелится. По коже ползут мурашки.
В это мгновение она верит всему, что говорят об этом острове.
Во все слухи. В проклятие.
Она чувствует зло в самой сути острова, оно буквально витает в воздухе. Майкл Циммерман был прав. Есть здесь какое-то зло.
И это нечто не хочет, чтобы они здесь находились, оно не успокоится, пока не изгонит их отсюда.
Охваченная первобытным страхом, Элин ощущает, как гулко стучит в груди сердце, отдаваясь в горле.
Прочь. Прочь отсюда. Ей необходимо отсюда выбраться.
55
Держа фонарик перед собой, Элин бежит обратно тем же путем, которым они пришли, следуя за изгибами стены до входа в пещеру.
Поворачивает направо и налево, спотыкается, пытаясь найти выход; фонарь выпускает хаотичные лучи в темноту. Перед ее мысленным взором мелькают образы: плащ, камни, фотографии. Но видит она только выход впереди, где тонкие полоски солнечного света придают стенам серебристый оттенок.
Элин мчится к выходу и спрыгивает обратно в карьер. После сумрака пещеры нещадно печет солнце, но она не останавливается, а лихорадочно пересекает каменоломню в сторону тропы.
За спиной раздаются шаги, Стид зовет ее, но она не реагирует. Она карабкается наверх, частично по тропе, а частично по осыпи, и камни срываются вниз от прикосновения ее пальцев.
Легкие уже горят от напряжения, но она бежит дальше.
В конце концов она добегает до края карьера. Из зарослей проступают контуры тропы – Элин и Стид примяли листву по дороге сюда. Собрав последние силы, Элин снова бежит, но через несколько минут все тело начинает вопить от боли, пот заливает лицо и грудь.
Она останавливается, приседает на корточки и накрывает голову руками, а в ушах звучат отцовские слова:
«Ты трусиха, Элин. Трусиха».
– Эй… – Ее догоняет Стид, по-прежнему сжимающий в руке фонарик. – Что случилось? Тебе нужен ингалятор?
Элин качает головой и снова слышит свое хриплое дыхание.
– Я просто не могла там оставаться, я…
Она умолкает, почувствовав боль в руках. После того как Элин карабкалась по осыпи, по всей коже видны зигзаги царапин и проступающие капельки крови.
– Ты не обязана ничего объяснять. Это было ужасно, – дрожащим голосом произносит Стид. – Еще секунда, и я бы тоже сбежал.
Он качает головой, и Элин видит, что на его лице написан страх.
Стид тоже это почувствовал. Как будто в пещере находилось само зло.
– Но я думаю, – осторожно говорит он, взяв себя в руки, – когда сталкиваешься с чем-то подобным, невозможно удержаться и не попробовать в этом разобраться.
Элин кивает, подыгрывая ему, потому что так легче. Им обоим проще придерживаться правил. Как их учили. Рациональность. Логика. Разум превыше материи.
Стид вытаскивает из сумки банку колы и передает ей.
– Не знаю, как ты, но я вымотался. Уже третий час.
– Спасибо, – тихо говорит она и улыбается, глядя ему в глаза. – Ты был прав насчет бойскаутов…
– Я всегда собирал все награды.
Стид копается в сумке в поисках еще одной банки, но Элин успевает заметить, что он тоже улыбается.
Когда Элин тянет за кольцо, ее согревает обыденность этого действия, и ужас постепенно уходит. Она даже не успевает полностью открыть банку, как кока-кола выплескивается, пенящейся струйкой стекая по металлу. Наклонив банку, Элин отхлебывает чистую пену.
Стид смеется:
– Я должен был тебя предупредить. Не зевай.
Во рту горчит от желчи, и Элин делает большой глоток. Сахар тут же начинает действовать, успокаивает.
Она жадно пьет. Дыхание постепенно возвращается к норме.
– Полегчало?
Она кивает.
– Прежде чем мы позвоним в диспетчерскую, нужно обсудить находки. Там все было как в тумане.
– Поговорим по пути?
Элин кивает, но вскоре обнаруживает, что это не так-то просто. Хотя по пути сюда они протоптали путь, им приходится снова продираться сквозь заросли. Сахар из колы, похоже, запустил реакцию – перебираясь через поваленное дерево, она ощущает первые позывы голода.
Стид делает большой глоток из банки.
– Какие улики были против Кричера?
– Точно не помню, но навскидку: один знакомый, который занимался этим делом, сказал, что с самого начала шло тяжело. Много они не накопали.
– Кто занимался делом?
– Джонсон. Теперь он уже на пенсии. Это было еще до твоего прихода.
Сержант с копной медных волос, Джонсон, отличался непосредственностью, выводящей людей из себя, но был старательным, трудолюбивым, обстоятельным человеком и брался за работу, которую другие, включая саму Элин, избегали любой ценой. Элин вспоминает его очевидное раздражение, когда она обсуждала с ним дело Кричера как-то раз в пабе после работы. То дело явно его беспокоило.
– Он сказал, что на него очень сильно давят, требуя улик для обвинительного приговора.
– В подобных делах всегда так.
– Ага.
Они умолкают. Нет нужды озвучивать, что это значит. Убитые подростки были на острове с экскурсией от школы. На полицию давили, требуя найти виновного. В таких случаях и совершаются ошибки. Выбираются слишком короткие пути. Элин нервно сглатывает при мысли о том, что в результате настоящий убийца остался на свободе.
Стид снова громко отхлебывает из банки.
– Наверное, это мой самый страшный кошмар – посадить не того человека. Хуже не придумаешь…
– И мой тоже. Я позвоню Джонсону, когда доберемся до главного здания.
Конечно, ей положено получать информацию другим путем, но Джонсон не только выражал беспокойство по поводу этого дела, у них к тому же сложились неплохие отношения, а значит, он вряд ли станет ей врать. Если он и впрямь сомневается в виновности Кричера, то поделится своими соображениями.
Пробираясь вперед, она слышит шорох в чаще. Это всего лишь птица, порхающая между ветвями, но Элин спотыкается, подворачивая лодыжку. Стид протягивает ей руку:
– Осторожней…
Элин кивает:
– Просто устала.
Адреналин отхлынул, и быстрая эйфория после дозы сахара сменяется жутковатым безразличием, легкие позывы голода становятся настойчивее.
– Меня по-прежнему беспокоит хронология событий, – говорит Стид, пока они продолжают путь. – Если Беа и Сета убил тот же человек, что и подростков… Что-то должно было произойти, раз он снова решил действовать спустя столько времени. Для серийного убийцы нехарактерно устраивать перерыв на пару десятилетий.
– Может, его посадили и только недавно выпустили. Думаю, нужно досконально проверить всех на острове. Узнать, не был ли здесь кто-нибудь в то время, когда убили подростков. Нужны любые имена, каким-то образом связанные с делом Кричера. Дети, учителя, вожатые лагеря. Любые связи.
Он кивает:
– Я этим займусь. А тебе никто не приходит в голову?
Элин тут же вспоминает Майкла Циммермана, но почему именно он? Потому что иногда ведет себя странно?
– Нет, но, учитывая найденное в хижине, нельзя исключать и человека, который не живет здесь, а мог приехать тайком. – Она задумывается. – Ясно одно – человек, которого мы ищем, зачарован скалой и проклятием. Я не профайлер, но, скорее всего, он в плену своих бредовых идей, возможно, у него психоз. В подобных случаях убийцы часто испытывают галлюцинации, слышат голоса, велящие им что-либо сделать.