Но как раз в тот момент, когда Элин приходит в себя, его рука опускается. А потом он падает, почти как в замедленной съемке. Нога соскальзывает на луже крови и дождевой воды.
Он громко вскрикивает и с размаху падает на камни.
Поначалу кажется, что он не может пошевельнуться, и Элин в недоумении наблюдает за ним. Его плечи дергаются. Он рыдает. А когда поднимает голову, по щекам льются слезы.
У нее брезжит луч надежды – есть несколько секунд, чтобы действовать.
Элин пытается сосредоточиться. Боль адская, но теперь становится понятен ее источник – это не бок, как она думала, а рука.
Все не так плохо, как ей казалось, и это вдохновляет.
Ощущая внезапный прилив энергии, она поднимается на ноги. Собирает все, что осталось, – силу, волю, страх. У нее есть только эти секунды.
Мысленный голос снова обзывает ее трусихой, но Элин отмахивается от него.
Он больше ее не пугает и не задает тон. Ей нет нужды что-то доказывать. Она уже все доказала, и не раз.
Бросаясь вперед, она знает, что сейчас сама принимает решение, никто другой. Единственно верное решение в таких обстоятельствах. Покачиваясь, Элин слышит собственное сиплое дыхание.
Калеб резко поворачивает голову, чтобы посмотреть на нее, и начинает говорить, но его слова уносит ветер.
Калеб пытается встать, но Элин не дает ему этой возможности. Она врезается в него всем телом, вопреки боли, вопреки всем сомнениям, с такой скоростью, что это становится неожиданностью даже для нее самой. Столкновение вышибает из ее легких воздух, а в ребрах отдается жуткая боль.
Калеб роняет пистолет, и тот отлетает на камень в метре от них. Калеб тянется за оружием, пытается схватить, но Элин снова врезается в него, прижимает к камню.
Калеб извивается, но Элин крепко его держит, со всей силы заламывает ему руки за спину, несмотря на боль в ране, от которой хочется кричать.
Все звуки приглушены. Она едва слышит ветер и дождь, даже собственное тяжелое дыхание.
Как будто в мире остались только они вдвоем. Элин против Калеба.
Калеб дергается, пытается освободиться, но Элин нажимает еще сильнее, так сильно, что чувствует, как пульсируют от напряжения бицепсы.
Она знает, что других вариантов нет – только держать его. Можно рассчитывать лишь на физическую силу, ведь стоит только потянуться за наручниками, и он воспользуется моментом, чтобы ее одолеть.
– Он был моим отцом, – рыдает Калеб. – Единственным родным человеком. Без семьи у тебя ничего нет, так ведь? Ничего.
Взгляд Элин перемещается между ним и Ронаном. Глаза Ронана по-прежнему закрыты. Он лишь тихо сипит. Ему и дела нет до происходящего вокруг.
Калеб снова ворочается, пытается ее сбросить. На Элин накатывает паника, она не знает, как долго еще сумеет его удерживать. Руки стали скользкими от пота и крови, мучительно ноет рана.
Она глубоко вдыхает, собирая все оставшиеся силы, и тут видит перед собой другую руку.
– Я его держу, Элин.
Голос Стида. На мгновение ей кажется, что разыгралось воображение, но когда она поднимает голову, то видит Стида, стоящего рядом на коленях.
– Элин, я его держу. Можешь расслабиться.
Поморгав, Элин встречается с ним взглядом и кивает. Его глаза говорят больше, чем любые слова.
Медленно и осторожно она откатывается в сторону.
Какое облегчение. Стид прав: она и впрямь наконец-то может расслабиться.
Наблюдая, как Стид надевает на Калеба наручники, она понимает, что тот был прав. Семья – это все, что у тебя есть, но семья – это не только кровные родственники. Родная душа проявляется в самые неожиданные моменты: мимолетные взгляды, жест, вовремя протянутая рука, когда ты так в ней нуждаешься.
Эпилог
– До сих пор идет дождь, да?
Элин садится на больничной койке и смотрит на стянутые в хвост влажные волосы Анны, все в крошечных капельках воды.
– Так и не прекращался, – улыбается Анна.
В синей толстовке с капюшоном и штанах для бега выглядит она слишком энергичной и спортивной на фоне больничной обстановки.
Сидящий справа от ее кровати Стид подвигает свой стул ближе. Достает из сумки упаковку с виноградом и протягивает ей:
– Я тут подумал, почему бы не предложить тебе виноград, как принято. Он поможет продержаться до обеда.
Элин смеется, но, когда берет упаковку, в ребрах отдается боль. Она морщится.
Стид с беспокойством смотрит не нее:
– Что, еще болит?
– Да, но мне уже лучше. Честно говоря, я просто устала. Простуда отняла все силы. Я уже думала, что скоро вернусь домой, но тут меня скосило.
– А как ребра? Переломы зарастают?
Кинув в рот виноградину, она кивает:
– Вроде да. Ужасно, что я не могу двигаться, но Уилл говорит, это пойдет мне на пользу. Принудительный отдых.
Улыбаясь, она смотрит в окно. Мимо больничной парковки мелькают машины, направляясь к подножию холма.
– А как у тебя дела с Уиллом? – спрашивает Анна и бросает встревоженный взгляд на Стида, явно беспокоясь, стоило ли задавать в его присутствии такой личный вопрос. – Прости, – добавляет она одними губами.
– Все нормально. Он в курсе всех перипетий, – лучезарно улыбается Элин. – Честно говоря, у нас пока не было возможности толком поговорить. Наверное, придется подождать моего возвращения домой.
Анна кивает.
– А как Фарра? Она поправляется?
– Да, по крайней мере физически. Ей повезло, повреждения только поверхностные, но психологически… Думаю, она еще не пришла в себя.
– Оно и понятно. Для этого требуется время. – Наклонившись, Анна берет из пакета виноградину. – И что дальше? Собираешься поехать в отпуск?
– Да. С Айзеком. Хотим махнуть подальше от города. Его друг порекомендовал одно место. – У Элин сосет под ложечкой. Она понимает, что нервничает, предвкушая встречу. На этот раз она поедет без Уилла. Только они вдвоем. И никуда не спрячешься. – Поездка пойдет мне на пользу. Пока я тут валялась, у меня было время на раздумья… Я решила получше в себе разобраться.
– Покопаться в своей голове?
Элин кивает:
– Я до сих пор не справилась со своим прошлым и всегда убеждала себя, что мной движет благородное желание получить ответы, жить по максимуму, потому что Сэм уже не сможет. Но это не так. – Она с горечью усмехается. – Во время этого расследования в моей голове постоянно звучал отцовский голос, называющий меня трусихой. Вот что мной движет. Я пытаюсь доказать ему, что не трусиха.
– И себе? – тихо говорит Анна.
– Да, видимо, так. Но там, на скале, бросившись на Калеба, я впервые в жизни приняла решение только ради себя. – Она размышляет, как это лучше сформулировать. – Как сказал Уилл, нельзя назвать меня трусихой за то, что я чего-то не сделала или сделала то, чего не следовало, как внушил мне отец. Но я трусиха, потому что не была честна с самой собой.
– И не делала того, чего хочешь сама, – бормочет Стид.
– Именно так. Я должна получше узнать себя, все хорошее во мне, но и плохое тоже. – Она пожимает плечами. – Хочу быть уверена, что, когда я вернусь, смогу каждый раз вести себя так же, как на той скале. Принимать собственные решения, не ради кого-то еще.
Анна некоторое время молчит, а потом кивает:
– Надеюсь, ты вернешься. – Она переводит взгляд с нее на Стида: – Вы двое – просто суперкоманда.
Стид наклоняет голову в сторону, словно обдумывает эту мысль:
– Тяжелое решение, но думаю, я не против с ней работать.
Элин улыбается:
– А если серьезно, то спасибо за все. Я не успела сказать это как подобает.
– Ничего страшного. На одно мгновение, когда мы были там…
Стид умолкает.
Элин заглядывает ему в глаза. Ни один из них не может это сказать. Да и не нужно.
Положив виноград на тумбочку у кровати, Элин достает пакетик с орешками, который оставил Уилл.
– Вот, приберегла для тебя.
Она протягивает пакет Стиду.
Благодарно улыбнувшись, он сует туда руку и достает содержимое.
Оно исчезает в два счета.
– И как продвигается расследование? – спрашивает Элин.
– Вскрытие подтвердило наши подозрения, – отвечает Анна. – Джексон во всем признался и сообщил подробности. Беа Леджер была просто сопутствующим ущербом, как мы и думали. Судя по всему, падение с утеса было запасным вариантом для устранения Сета, но тут появилась Беа, и ему пришлось импровизировать.
– А пещера, фотографии и плащ?
– Ты была права. Это был отвлекающий маневр, как только он понял, что версия о несчастном случае не прокатит. Хотел навести нас на мысль, что это дело связано с убийствами Кричера, а он тем временем разделался бы с Ронаном Дилейни. – Стид вытирает губы тыльной стороной ладони. – Он признался, что убийства подростков совершил не Кричер, а его отец. Лоис Вейд тоже убил его отец.
Элин откашливается:
– А что насчет Джо Леджер?
Анна хмурится и размышляет.
– Это меня и беспокоит, – наконец говорит она. – Джексон по-прежнему утверждает, что не убивал ее. Стид считает, что он играет с нами.
Стид смотрит на пустую пачку орешков и кивает:
– Наверняка. Это мощная уловка – не раскрывать все загадки сразу.
– А Твиттер? Он признался, что публиковал те фотографии?
Анна колеблется:
– Нет, но мы уверены, что это он. Поскольку ничего не появлялось с тех пор, как…
Элин неловко кивает. До прихода Анны и Стида она даже не собиралась об этом упоминать…
– Просто…
– Что?
– Возможно, у меня паранойя, но мне по-прежнему кажется… – Она откашливается. – По-прежнему кажется, что кто-то за мной наблюдает.
– Ты кого-то видела? – встревоженно хмурится Стид.
– Нет, просто мои ощущения. – Элин краснеет, не зная, как лучше выразиться. – Позавчера кто-то проходил мимо палаты, и я подумала… – Она пожимает плечами и натужно смеется. – Ладно, забудьте, может, у меня слегка едет крыша от лекарств.
Анна и Стид переглядываются.
Элин меняет тему:
– А что с Кричером?