— Я часто мотивирую людей на изменения, чистая правда, — мягко соглашается он. — Но обычно это в целом управляемый процесс. Хотя по-разному бывает. Давай так. Поговорим потом. Не хочу портить вечер. И если ты захочешь…
— Сейчас!
— Нет, — одним словом жестко обрубает все мои попытки надавить на него. — Ты не готова. И натворишь глупостей. Потерпи несколько дней. Все скоро закончится. Но знай я вчера вечером, кто это сделал, — не позволил бы тебе ночевать в общаге.
— Ты уверен, что не надо доктора вызвать?
Обеспокоенно смотрю на Ярослава, у него температура подскочила к вечеру до тридцати девяти градусов. Лежит на диване, обложившись какими-то бумагами, схемами… Зачем? Ведь он на больничном и мучить нас на парах еще долго не будет. Недели две, не меньше.
— Не надо, все идет, как и должно идти. — Холодов морщится, отодвигая от себя чашку с остывшим чаем. — Странно вообще, что сегодня днем не было температуры.
Он злится еще и потому, что пока едва заметно, но уже начинает покрываться красными пятнышками, которые очень скоро превратятся в россыпь наполненных жидкостью пузырьков. Посмотрим, конечно, что будет завтра и послезавтра, но уже сейчас очевидно: как минимум лицо и шея будут полностью покрыты сыпью.
Вот тебе и грозный гад! Как представлю его в зеленке…
— Что смешного? — Он хмурит лоб и злобно посматривает на меня. — Уже воображаешь, как измажешь меня этой гадостью?
Мама всегда говорила, что мужчина, когда болеет, превращается в капризного беспомощного ребенка. Я могу по пальцам одной руки посчитать все случаи, когда на папу нападала хворь. Но каждый раз в доме объявлялось военное положение: разговаривали только шепотом, чтобы не раздражать папу, никто больше не смел в это время болеть, получать плохие оценки, ругаться с соседями, которые нас сверху постоянно заливали. Они, правда, очень тихо себя вели, когда папа простужался. Видимо, чуяли опасность для себя. Мне кажется, даже маленький Сенька не просыпался ночью, а мирно спал в эти дни. Мама брала отгулы на работе и практически не отходила от больного ни на шаг. У папы было все: от еды в постель (диета, предписанная врачом, соблюдалась не всегда) до подписки на самые дорогие кабельные каналы, в обычные дни на них всегда жалели деньги.
И самое главное: наш папа, самый добрый, рассудительный и спокойный в мире папа превращался в избалованного и своенравного сумасброда, который так доставал всех, что его выздоровление было праздником не только для нашей семьи, но и для его знакомых, друзей и сослуживцев.
Так что, глядя сейчас на зловредного гада, с которым мы поругались час назад (ну не стал он мне рассказывать про наши фотки в «Трынделке»), я уже в деталях видела тот спектакль, что меня ждет. Но если выбирать между Ярославом с его выкрутасами и Ленкой-Маринкой-Пашкой и нашими ужинами вперемешку с универскими сплетнями, то очевидно, что эту борьбу ядовитый злыдень уже выиграл. Причем давно!
— Может, ты есть хочешь?
Маме, как правило, этот вопрос помогал. Но вот мне…
— Ты меня на убой откормить хочешь? У меня температура! — Он резко дергает на себя плед, отчего бумаги плавно летят на пол. Красиво так летят… — Ты же болела ветрянкой, должна понимать.
— Я ребенком была, а не зловредным мужиком! — огрызаюсь, поднимая с пола разбросанные листы. — Взрослые, особенно мужчины в возрасте и напичканные собственным ядом, плохо переносят вирусы. А еще скоро весь чесаться начнешь, так что нервничай поменьше.
— Это ты обо мне так заботишься? — ухмыляется гад.
Вообще, я заметила: стоит иногда показать характер — он немного остывает. Но если промолчать на какую-то его гадость, может и заклевать.
— Иди лучше ко мне. — Хлопает по дивану рядом с собой. — Я тебе покажу, как надо ухаживать за больным.
…Он горячий, очень горячий, глаза лихорадочно блестят, дыхание тяжелое. Провожу пальцами по волосам — они влажные. А он перехватывает мою руку и вдруг прижимается к ней губами. И не отпускает. За это можно все ему простить: и его несносный характер, и вечные придирки, и что постоянно куда-то меня толкает, сталкивает, заставляет выбирать, и что так и не говорит, важна ли я для него или так, просто развлечение. Я же почти ничего о нем не знаю, но вот смотрю, как он приник к моей руке… Всю жизнь готова вот так вот, лишь бы рядом был. Такой вредный, высокомерный, красивый, жутко умный и обаятельный.
Ярослав так и засыпает через несколько минут, обнимая меня и не давая возможности отодвинуться. Может, мне завтра не пойти в универ? С ним остаться?
Как бы не так.
— У тебя сессия скоро, — шипит Холодов утром на кухне.
Ночь прошла относительно спокойно, только он проснулся в первом часу и меня тут же разбудил, заставив перебазироваться в спальню. Сказал, что один спать не будет. Одним словом, гад!
— И что?
Наливаю себе чай и сажусь за стол завтракать. Непривычно так, у нас в общаге редко когда можно поесть наедине с самим с собой, ну или вместе с одним очень красивым, но уже ощутимо покрасневшим мужчиной.
— Один день роли не сыграет, к тому же ничего особенного у нас нет сегодня.
— Собирайся и дуй на пары! — тоном, не терпящим возражений, командует болезный препод. — Я тут не помру без тебя, не переживай.
Настроение у него, кстати, заметно ухудшилось после того, как вышел утром из ванной. Наверняка рассмотрел всю свою красу. Меня уже больше на исследования не подбивал. Интересно, а что там у него под футболкой? Я бы посмотрела…
До универа от дома Ярослава добираться куда быстрее, чем из общаги. Выбегаю из подъезда и тут же оглядываюсь по сторонам: а вдруг кого знакомого увижу? Ведь не просто так наши фотки появились в чате. Может, и сейчас кто-то за мной следит и выложит через пять минут, как я утром выхожу из дома, где живет преподаватель? Ну и напишет какие-то гадости… Ярослав велел не лезть в это, но, судя по его словам, ясно же, что кто-то из близких знакомых. Я полночи думала, вычисляла, пока Ярослав спал рядом. Потом плюнула, разозлилась на себя, что глупости в голову лезут, когда ко мне прижимается тот, кого я во сне чуть не каждую ночь вижу…
И все-таки сейчас день, Холодова рядом нет, никто от мыслей не отвлекает. Больше всего я боюсь, что это кто-то из нашей компании. Но вот точно не Козлов и не Пашка. Парни такой гадостью заниматься не будут. Нет, у нас бывали случаи, что и более откровенные фотки или видео девчонок сливали именно пацаны, но чтобы наши…
Ленка точно этого бы не сделала. Да, она лицемерная и расчетливая, думает только о себе, и ее бесит, что я больше не под ее влиянием. Но чтобы так мстить… Да она могла рассказать всем и про мою аллергию на алкоголь, споить меня могла, чтобы опозорить. И про гада все знает, что именно из-за меня полгруппы его тест провалили. До сих пор многие вспоминают. Но она ничего не сказала никому. Я бы уж знала…
Голова пухнет от предположений. Ну а если я ошибаюсь и кто-то из наших в этом замешан?
— Привет, как дела? — интересуется Марат.
Он подстраивается под мой шаг и идет рядом. Мы столкнулись на первом этаже. В принципе, ничего особенного, за всеми этими переживаниями я даже немного позабыла о нем. Хотя сейчас рада видеть его улыбающееся открытое лицо.
— Нормально. Могло быть и хуже. Я… — Мне вдруг захотелось сказать правду, хотя ему, наверное, не слишком интересно. — Если ты видел фотки в «Трынделке», то все не так…
— Слушай, это не мое дело, — обрывает на полуслове Бухтияров. — Я не фанат Холодова, его не за что любить, но ты… — Тут он улыбается и кладет руку мне на плечо. — Ты — совсем другое дело!
— Вот ведь… — слышу рядом знакомый голос и чувствую сильный толчок в спину. — Все с рук сходит! А ты… — Маринка разъяренно пялится на Бухтиярова. — Ты придурок недоношенный!
Мы все застыли от этой вспышки ненависти. С Иваненко такое бывает, а я чувствую вину, что не рассказала ей о знакомстве с Маратом. А теперь все будет только хуже.
Она уже убежала куда-то вперед, Бухтияров расстроенно спрашивает, не сильно ли она меня толкнула. Да нет, жить буду, но наших отношений это уже точно не улучшит. А ведь мне с ней жить в одной комнате. Не все же время я буду отсиживаться у Ярослава.
— Ну если все нормально, ты извини, она и правда не совсем… нормальная, — виновато произносит Марат.
Он торопится на пару, а я остаюсь стоять в коридоре, гляжу на грустную Люську. Она почему-то не побежала за Иваненко, хотя в этом году они друг от друга практически не отходят. Смотрит на меня глазами побитой собаки. Я Зайцеву такой, будто в воду опущенной, давно не видела.
— Прости, Скалка. Прости, пожалуйста, а? Я не знала, что так выйдет.
— Чего выйдет, Люсь? Ты про Маринку? Ну так она давно бешеная. Да и я ей не сказала про Марата.
— Я приколоться хотела, я там случайно оказалась…
— Где оказалась? Люсь, мы на пару опаздываем!
— Это я фотки сделала… с тобой и…
— Ты?!
— Но я их не отправляла в «Трынделку», клянусь! Это не я!
Глава 32
Ничего не понимаю. При чем тут паблик этот проклятый, Люська, фотки?.. Стоп!
— Погоди! Что значит — ты их сделала? — Подхожу к Зайцевой вплотную, а она отшатывается от меня. — Так это ты меня сфотографировала с Холодовым? Как? Зачем?!
У меня десяток вопросов в голове крутится. Поверить не могу! Люська! Да мы…
Она молчит, опустив голову, но не уходит, хотя пара вот-вот начнется, мы на нее однозначно опоздали, но какие, к черту, занятия!
— У меня там сестра двоюродная живет неподалеку, — поясняет Зайцева, несет что-то про своих родственников, а я пытаюсь сообразить.
— Зачем, Люся?! — почти кричу на нее, а вообще хочется хорошенько ее потрясти, может, говорить начнет нормально.
— Да просто так! — взвизгивает она. — Это ж круто! Ты знаешь, сколько раз у меня спрашивали про тебя и него? Это ж реально главная сплетня универа сейчас! А ты ничего не рассказывала, а после того, как вы поругались тогда…