— Ничего сверхъестественного, Тамара, — доносится из-за спины довольно бодрый голос Холодова. — Это не самый большой грех, совершенный в недрах твоей альма-матер, но самый неконтролируемый… Я думаю, поэтому и прикроют сейчас лавочку, к тому же грядет какая-то проверка из Минобра…
— Но почему ты? Почему ты этим занимался? У нас же есть служба безопасности!
— Ну так и заправлял всем молодой парень как раз из СБ. Но его уже не я вычислил, — скромно уточняет Ярослав. — Мне нужно было понять, сколько людей во все это вовлечено.
— Так и не сказал — почему ты? Тебя же никто тут не знает! Откуда такое доверие?
— Родственные узы, они, знаешь ли… Дядя попросил помочь. Мне было скучно учить вас, бестолочей, языку — зря время терять. И потом, я не знал, что так все закрутится…
— А какое отношение к универу имеет Василий Федорович?
— Дядя Вася? Никакого. Дядя Боря имеет. Борис Иванович Ковалевский.
— Ректор?
— Ну да.
Смотрю на его довольную физиономию. Блатной! Теперь все сразу на свои места встало. Ну а кому еще столько всего позволялось, как не этому засранцу! Как только над нами не измывался! И ведь все с рук сходило. И то, как шарахался от Холодова Козлов, а с ним и Пашка Голубев еще до истории с тестом. Они наверняка знали, но помалкивали. И то, что Дятлова так резко поменялась недавно… Конечно! Задружиться с племянником ректора! Это тебе даже не Заварский!
— Значит, поэтому ты у нас появился в универе? Чтобы дяде своему помочь?
— Нет, конечно. Экспромтом получилось. Но довольно успешным.
Самовлюбленный тип! Но я чувствую, что это еще не все сюрпризы от гада!
— Тогда зачем ты приехал в наш город? Ты же не преподаватель?
— Нет.
— Тогда кто? Только правду скажи, пожалуйста! А то я маме до сих пор не призналась, что ты у меня английский преподаешь. Она считает тебя тренером.
— Так я и есть тренер, Тамара, — спокойно говорит Холодов. — Я — бизнес-тренер. Коуч.
Глава 35
Утром проснулась оттого, что кто-то прямо над ухом злобно матерился. Спросонья решила, что в нашу комнату в общаге парни ввалились. Такое редко, но бывало. Но нет, наши попроще ругаются, а здесь чувствуется хорошее филологическое образование.
— Что случилось?
В принципе, можно было и не спрашивать. Ответ — на лице. За ночь ветрянка окончательно завоевала Холодова, и теперь я могу любоваться, как злой заросший щетиной Ярослав, чертыхаясь, пытается почесать лоб.
— Не трогай! Мазать все равно придется! — стараюсь говорить как можно серьезнее, но саму через слово на смех пробивает. На больного гада, извините, на больного бизнес-тренера невозможно смотреть спокойно. — Может, ты зеленки боишься?
Думала, испепелит взглядом! На всякий случай слезла с кровати и отошла подальше.
К полудню я так и не уговорила его начать лечение. Я не врач, конечно, но с мамой уже созвонилась, потом еще в Сети вчера вечером посидела. В общем, мазать надо!
— Если не зеленкой, то фукорцином. Но тогда будешь малиновым. Хочешь?
— Дай мне антигистаминное, что врач прописал. И достаточно обычного хлоргексидина, он в аптечке. Или фурацилина, на худой конец. А зеленку свою… убери подальше.
Вот же умный гад! Я сама вчера немало удивилась, узнав, что привычная зеленка не так уж и эффективна и сейчас есть масса других средств, которые и вылечат быстрее, и в красно-зеленого леопарда больного не превратят. В моем случае все же немного жаль. После всего того, что я вчера услышала, он точно заслужил немного зелени на свою наглую физиономию.
После нашего вчерашнего разговора Ярослав попросил меня не ходить сегодня в универ. Потому что здесь я нужнее… К тому же с утра всем преподам явно будет не до студентов с их проблемами. В общем, сиди, Тамара, дома.
Мне все нравится в его квартире. Абсолютно все. Мне здесь так хорошо, что я пока не могу определиться с тем, где мое самое любимое место. В первый раз, когда тут оказалась, думала, что кухня, а после того, как мы… к спальне я отношусь с особым трепетом. Когда захожу туда, в памяти всплывает смятая постель, я на ней, и он… обнимает меня нежно, что-то шепчет в ухо. Тело мурашками покрывается, когда я вспоминаю свой глухой крик…
Он больше даже попытки не предпринимал снова сблизиться. Я понимаю, что у него ветрянка и температура только спала, но иногда ловлю на себе его взгляд. Такой оценивающий, наглый, мужской. И ничего не сказал на то, что я по тормозам тогда вдарила, но мне до сих пор неловко. Ярослав так и не отпустил меня сегодня спать на диван — только вместе с ним, в спальне, на его огромной кровати…
Но еще есть ванная… Большая шикарная ванная, в которую я очень-очень хочу забраться минут на двадцать. Когда у тебя маленькая квартира и большая семья, а потом на их место приходит общага с десятком таких же, как и я, девчонок, то понежиться в горячей водичке с мягкой пахучей пеной просто невозможно.
— Еще компресс из соды помогает, перекись водорода тоже, — доносится из спальни.
«Ну надо же, все вычитал», — усмехаюсь про себя. Ярослав сидит на кровати по-турецки, взгляд его сосредоточен на экране телефона.
— Все в порядке? — спрашиваю, ставя на тумбочку лекарство, вату, фурацилин…
— Да. Поздравляю, кстати, у вас будет новый декан. Пока и. о. Краснова, но она долго не продержится, перейдет на исследовательскую работу. Еще двух ваших маркетологов убрали: Жукова и Кузовлева. Что тут у тебя? — Он удивленно посматривает на мои приготовления. — Ты всерьез собралась меня лечить?
А вот теперь уже мой черед недоумевать.
— Держи таблетку, она должна уменьшить зуд. А теперь, — терпеливо объясняю, глядя, как он покорно проглатывает лекарство, — будем обрабатывать волдыри.
— Везде? — уточняет таким обыденным тоном, что я легко соглашаюсь.
И только через мгновение понимаю, на что я подписалась. Он начинает раздеваться. Полностью… Мамочки!
— Нет! — Хватаю за руку, когда он уже потянул трусы вниз. — Нет! Не надо!
— Почему? — вопросительно приподнимает бровь, а у меня сердце ходуном зашлось. Да я сейчас еще краснее, чем он со своей ветрянкой.
— У тебя там что, тоже волдыри? — зло шиплю на него и стараюсь смотреть только в глаза. В нахальные синие омуты, в которых сейчас полыхает огонь.
— А ты проверь. — И тянет, поганец, мою руку к своему паху. Елки! Вот тебе и позаботилась о больном!
Что-то в моем лице его то ли пугает, то ли настораживает, но руку мою отпускает и откидывает голову назад.
— Действуй! — отдает короткий приказ и прикрывает глаза. Вовремя, кстати, я хоть не смущаюсь теперь. Можно, наконец, спокойно и обстоятельно всего его рассмотреть. А посмотреть тут есть на что. И если верхнюю часть я уже обследовала на днях, то все, что ниже пояса, вижу впервые. Все идеально чистое, подтянутое и накачанное. На ногах, бедрах не выскочило ни одного волдыря, даже покраснения нет.
— Тамара, — слышу непривычно мягкий голос. — Мне очень нравится, как ты на меня смотришь, и, если ты чуть поднимешь взгляд…
Послушно смотрю чуть выше…
— Стояк, — будничным тоном объясняет он как ни в чем не бывало. — Обычная реакция на тебя. Ну так как? Мазать будем или все же потом?
Быстро хватаю лекарство с ватным диском. Так быстро, что это даже у меня вызывает улыбку. Я протерла его лицо и шею фурацилином раза два. Надеюсь, все верно сделала. Взгляд от лица старалась больше не отводить, зато постоянно ощущала руку Холодова где-то в районе поясницы.
— Мне кажется, этого достаточно для начала. — Чуть отодвигаю в сторону медикаменты — сегодня еще пару раз протру. — Тебе нужно больше пить и отдыхать. Может, поспишь?
— Спасибо! — произносит он неожиданно, улыбаясь уголками глаз. Редко увидишь у него такую улыбку. — Обо мне так еще не заботились.
— Не заботились? — на автомате переспрашиваю, ловлю его взгляд и тут же замолкаю. Взгляд, полный тоски.
— Нет! Всю мою жизнь меня окружали в основном суровые мужчины, у которых было свое представление о том, что нужно мальчишке. Так что да, так нежно обо мне еще не заботились. Поспишь со мной?
Быстро натягивает штаны, а я ловлю себя на мысли, что в ванную попаду нескоро. Да и чего я в ней не видела. А вот здесь, на этой постели…
— А какие мужчины тебя окружали? — Тихонько ложусь рядом, повернувшись к Ярославу боком. — Твой папа, твои дяди?
— Отец погиб очень рано, я его почти не помню, — рассказывает Ярослав, чуть прикрыв глаза. — Моим воспитанием занимался дядя Вася. Ты с ним уже познакомилась.
— Мне он понравился, — осторожно говорю и тут же вижу, как кривится Холодов.
— Он умеет расположить к себе людей. Это часть его профессии. Но своих детей я бы ему не доверил.
— Почему?
— Тебе интересно мое детство?
— Еще как! К тебе прилип образ безжалостной язвительной занозы в заднице каждого студента. Прости, пожалуйста. — Немного смущаюсь, но все равно продолжаю: — А тут ты говоришь, что о тебе не очень-то и заботились.
— Детство было невеселым. Мать практически сразу повесила меня на дядю Васю. Я еще толком говорить не научился. А Вася военный на всю голову. До сих пор удивляюсь, как я избежал летного училища.
— И как он тебя воспитывал?
— Как в казарме. Но это не для твоих невинных ушек. — Он поворачивает голову и мягко целует в губы. — Спасибо, Тамара. Что рядом.
Он замолкает и больше ничего про себя не рассказывает. Зато меня начинает расспрашивать про мое детство, которое явно было заметно счастливее, чем у него.
— Я правильно понял, что ты собиралась пойти в пищевой институт? Или что-то подобное? — Ярослав неожиданно обрывает мое повествование, когда я, немного увлекшись, начала рассказывать, как в семь лет впервые усовершенствовала бабушкин рецепт, тогда — песочного печенья.
— Бабушка в столовой на заводе сорок лет отработала поваром. — Вот и моя очередь пришла о грустном говорить. — Столько болячек заработала, все время на ногах, потом…